графств, герцогств, курфюршеств и рейхов, что запутаться в них не мудрено.
- Вот и хорошо. И дать ей совет – подписать кондиции.
- Подписать? Ты в своём уме, Хайнрик?
- В своём, Густав, - Остерман с усмешкой посмотрел на младшего товарища. - Главное, что бы она стала императрицей. После бумагу будет нетрудно разорвать. Не думаю, что русские дворяне обрадуются власти аристократов. Я думаю, что мы здесь в Москве найдём способы вернуть всё в прежнее состояние. Русские люди самовольные, думаю, что подбить их к бунту против верховников труда не составит.
- И когда отправлять?
- Немедленно. Я думаю, что скоро верховники догадаются перекрыть все выходы из Москвы.
Не прошло и часу, как из ворот усадьбы Лёвенвольде выехал гонец в крестьянской одежде в сторону Риги на санях, запряжённых двойкой лошадей. Дорога ему знакомая, уже несколько раз ездил, на Волоколамск, Великие Луки, а там и до Лифляндии рукой подать. Приказано было лошадей не жалеть, денег тоже. Подо Ржевом выскочили какие-то из леса с вилами, топорами. Одного огрел кнутом по рукам, другому выстрелил из пистолета в лицо. Отстали. К усадьбе Карла Лёвенвольде он подъехал утром 23 января.
Карл Лёвенвольде прочитал письмо и приказал закладывать сани. Гонца приказал накормить, напоить и уложить спать, он его наградит, когда вернётся, заслужил.
После полудня граф был в замке Курляндских герцогов. Хозяева замка встретили его в каминном зале.
Граф Карл Густав Лёвенвольде зашёл в зал весь красный с мороза, поклонился Бирону, припал к руке герцогини.
- Герцогиня, - сказал граф, - самодержец Всероссийский Пётр Второй умер в ночь на 19 января.
- Царство ему Небесное, - Анна перекрестилась.
Анна императора Петра почти не знала, знала, что у него должна была быть свадьба, на которую её не пригласили, знала, что он заболел. Жалко, конечно, мальчика. Известие неожиданное.
– Почему вы знаете, граф?
Лёвенвольде вопросительно посмотрел на Бирона. Тот понял и повелительно махнул рукой, придворные дамы и прочие удалились.
- Прибыл тайно гонец из Москвы от моего младшего брата Густава Рейнгольда, герцогиня.
- Почему тайно? – насторожилась Анна. - Что-то ещё, граф?
Бирон впился глазами в Лёвенвольде.
- Да. Сюда едет делегация от Верховного Тайного Совета, скоро они будут здесь, в Митаве.
У Анны Иоанновны забилось сердце от волнения.
- И с чем же они сюда едут?
- Они едут предложить вам, герцогиня, взойти на престол России. Но они хотят, что бы вы подписали некоторые кондиции, ограничивающие ваше самодержавие в пользу верховников.
- А я у них куколкой буду? – нахмурила брови Анна Иоанновна
- Да, герцогиня.
- Это точно, Карл? – уточнила Анна Иоанновна.
Она не знала, как себя вести в такой ситуации. Гордо отказаться и гнить в этой глуши до старости, или, всё-таки, согласиться и стать куклой в руках Верховного Совета?
- Точно, герцогиня. Брат узнал это от Хайнриха Остермана, которого русские зовут Андреем Ивановичем. Он собственно и просил брата направить гонца к вам.
- Что же нам делать?
Анна посмотрела на Бирона, а он, в свою очередь, на Лёвенвольде.
- Остерман советует принять кондицию, - сказал Карл Густав, - Её, после коронации и порвать можно. Верховники, сказал Хайнрих, не считаются с дворянством России. Власти их дворяне не захотят, а, значить, власть верховники не удержат. Остерман в этом более чем уверен.
- А если, нет, Карл?
- Вы, Эрнст, не знаете, кто такой Хайнрих Остерман? Это умнейший человек. Вас, кстати, верховники видеть в Москве не хотят.
- Мне ехать одной?
- Да, но в Москве вы будете не одна, фрау Анна. Там ваши сёстры и ещё мой брат и Остерман. Когда власть будет в ваших руках, вы можете приблизить к себе кого угодно. Хоть Бирона, хоть Бестужева.
- Не надо так говорить, граф, - недовольно произнёс Бирон.
- Это всего лишь шутка, Эрнст.
Через какое-то время граф Лёвенвойде ушёл. Анна и Бирон остались одни.
- Домой хочу, Эрнестушка, - с тоской сказала Анна, - на Москву в Измайлово. Надоела мне ваша Курляндия хуже горькой редьки. И нищета эта. Подпишу, что они там просят и уеду. Яблок наших измайловских хочу. Уеду. Карлушу нашего с собой возьму. С ним мне будет спокойнее. Без него не поеду.
- А я, Анхен? – спросил Бирон. – А мы?
- На трон взойду, перетащу всё твоё семейство в Москву.
Анна вдруг усмехнулась.
- А прав был Архипыч: быть мне царицей на Москве. Ах, Биронушка, как мне хочется выйти из собора под звон колоколов в императорской короне на голове. То-то Лизка завидовать будет, - сказала она злорадно, - эта выбл…
- Анхен, - оборвал её Бирон, - это грубо, лучше бастард. Э-э… как сказать? Бастардка. Учись выражаться более благородно, э… более галантно. Всё-таки, ты будущая императрица.
- Мы поедем в Москву, Эрнст? – поинтересовалась у мужа Бенигна.
- Нет. Поедет одна Анна, Карлушу берёт с собой.
- А мы?
- Если сложиться всё как надо, мы приедем позже.
- А если – нет.
- Быть в Митаве наместником герцогини Курляндской тоже не плохо.
Члены Верховного Тайного Совета 19 января спали мало. Они написали-таки пункты кондиций, письмо в Митаву, собрали в Кремле на чрезвычайное собрание всех высших чинов государства и дворян, прибывших на свадьбу, где объявили о решение призвать на престол герцогиню Курляндии и Семигалии Анну Иоанновну. Возражений это у дворян не встретило, наоборот, это решение было одобрено всеми присутствующими на собрании.
Верховники приказали перекрыть все выходы из Москвы на всякий случай, составили делегацию от Верховного Совета в Митаву. И в ночь на 20 января делегация, куда входили князь Василий Лукич Долгоругов, Михаил Михайлович Голицын и генерал-майор Михаил Леонтьев.
И как Верховный Совет не таился, но 20 января о затеи верховников ограничить самодержавие вся Москва каким-то чудом узнала. И вся дворянская Москва забурлила, заговорила возмущённо, ещё не зная на сколько всё правда.
Утром 25 января делегация Верховного Тайного Совета подъехала к замку герцогов Курляндских.
Делегацию приняли в тронном зале дворца. Анна молча выслушала известие о кончине Петра Второго, после чего произнесла несколько дежурных фраз. «Изволила печалиться о представление Его императорского величества», как потом напишет Василий Лукич.
Также молча Анна Иоанновна выслушала пункты кондиций и, выслушав, написала внизу листа: «По сему обещаю все без всякого изъятия содержать. Анна».
Всё, дело сделано. В душу Василия Лукича закралось не хорошее предчувствие: «Слишком, как-то, всё просто». Но он отогнал от себя всякие такие мысли. А что, собственно, не так? Не она, так другая. А так хотя бы она из опостылевшей ей Курляндии вырвется. Но тревога не прошла.
Отъезд назначили на 29 января, сразу после дня рождения Анны.
Долгоруков 28 января сел собственноручно писать письмо на Москву от имени Анны Иоанновны.
Генерал-майор Михаил Леонтьев поехал вперёд с подписанными Анной кондициями и письмом к подданным. Прибыл он в Москву 1 февраля.
На следующий день, 2 февраля, Верховный Тайный Совет собрал в Кремле дворянское собрание. На нём радостный Дмитрий Михайлович Голицын зачитал пункты кондиций, подписанных Анной и письмо Анны, написанное Долгоруковым от её имени.
«Понеже по воле всемогущего бога и по общему желанию российского народа мы по преставлении всепресветлейшего державнейшего Великого государя Петра Второго, императора и самодержца всероссийского, нашего любезнейшего государя племянника, императорский всероссийский престол восприяли и, следуя божественному закону, правительство свое таким образом вести намерена и желаю, дабы оное в начале к прославлению божеского имени и к благополучию всего нашего государства и всех верных наших подданных служить могло. Того ради, чрез сие наикрепчайше обещаемся, что и наиглавнейшее мое попечение и старание будет не только о содержании, но и крайнем и всевозможном распространении православные нашея веры греческого исповедания, такожде, по приятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит; того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:
1) Ни с кем войны не всчинять.
2) Миру не заключать.
3) Верных наших подданных никакими новыми податями не отягощать.
4) В знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета
5) У шляхетства живота и имения и чести без суда не отымать.
6) Вотчины и деревни не жаловать.
7) В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного Тайного совета не производить.
8) Государственные доходы в расход не употреблять – и всех верных своих поданных в не отменной своей милости содержать.
А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».
Наступило трагическое молчание. Потом послышалось растерянное и где-то даже испуганное шушуканье. В коридорах стояли вооружённые гвардейцы.
Дмитрий Михайлович встал и бодро провозгласил:
- Господь подвигнул государыню написать сие. Отсель счастливая и цветущая Россия произрастать будет. И сыны Отечества будут совместно искать общей пользы и благополучия государству.
Шушуканье прекратилось, но восторга по-прежнему не было. И в наступившей тишине чей-то дребезжащий старческий голос полушёпотом промолвил:
- Чудно как-то, уж и не ведаю из чего на мысль государыни пришло такое писать?
Собрание разом вздохнуло свободно, и всем одновременно пришла на ум одна и та же мысль – жульничают верховники чего-то.
Вперёд вышел князь Алексей Михайлович Черкасский и провозгласил:
- Всё сие неожиданно для дворянства. Разрешите господа Верховный Тайный Совет обдумать на свободе мне и всей братии положение сие.
- Пусть думают, - шёпотом сказал Голицыну граф Головкин, - авось и заболтают всё, понедоумевают малость и согласятся с нами.
- Воля ваша, Алексей Михайлович, - спокойно сказал Голицын, - дворянство наше может размышлять о том на свободе.
Дворяне расходились из Кремля озадаченные и возмущённые.
- Ишь, какие. Они обманули государыню именем народа, а именем государыни обманывают народ.
- Как мошенники на Москве шапки с мужиков срывают, так и они хотят с государыни корону сорвать.
- Загребут власть Долгоруковы да Голицыны. Надолго загребут.
- Надо что-то делать, господа, надо что-то делать.
Остерман и Лёвенвольде оказались не у дел. Никого подбивать ни на что не надо было. Стихийно стали возникать тайные общества. Там, где собирались больше трёх дворян, считали, что создали тайное общество. Остерман и Лёвенвольде примкнули к самому сильному, по их мнению, обществу князя Черкасского.
Русские дворяне так разошлись, что впору их успокаивать, столько написали проектов государственного устройства и проектов довольно-таки смелых, что проект верховников где-то затерялся и стал никому не нужным.
