Кто об этом знает, кроме нас?
- Что-то вы, ребятки, не то затеяли, - сказал Василий Владимирович Долгоруков. – Неслыханное на свете дело вы затеваете. Нас и побить могут, а то и вовсе убьют. Чтоб обрученной невесте быть российского престола наследницею!? Кто захочет ей подданным быть? Не то, что чужие, но даже прочие нашей фамилии у неё в подданстве быть не захотят. Заикнись я только в полку об этом, меня тут же на штыки поднимут и не посмотрят, что я их командир. Если уж и бабу на престол, то хотя бы дочь царя. Нам другого ничего и не остаётся, как из царских дочек себе императрицу выбирать.
- Какого царя? – спросил Василий Лукич Долгоруков. – Их два было: Иван и Пётр.
- Да хоть какого, - сказал Василий Владимирович, - кучу девок нарожали, а парни у них как-то не задались.
- Ага, Лизку, на пример, - сказал Алексей Григорьевич, - двадцать лет, а ума нет. В голове только танцы да развлечения.
- А вашей Катьке восемнадцать. Лучше что ль? – сказал Гаврила Головкин.
- Наша серьёзней, - возразил Алексей Григорьевич, - что бы блуд себе позволить – ни-ни.
- Елизавета Петровна незаконнорождённая, - напомнил Василий Лукич Долгоруков. – Пётр Алексеевич и Екатерина Алексеевна обвенчались после её рождения.
- Какая разница, - сказал Дмитрий Голицын, - потом-то обвенчались. Не в этом дело. Лишь бы из нашей воли не выходила.
- Вот в этом вся и трудность, - сказал Василий Лукич.
- А если сынка покойной Анны Петровны, - предложил Михаил Голицын, - Карла Петера Ульриха Голштинского?
- Нет, - сказал Алексей Григорьевич, - мальчишке всего полтора года, да и отца его Фридриха Вильгельма ели выперли отсюда. Уж очень он хотел занять престол Российский. Нет, нет, пусть живут в своём Киле.
- По завещанию царицы Екатерины Алексеевны, если Пётр умрёт бездетным, - сказал Василий Владимирович, - то должна ему наследовать Анна Петровна или её потомки. А её потомок как раз и есть этот Пётр Ульрих. Пётр III.
- Немец, - уточнил Алексей Григорьевич.
- Наполовину, - ответил Василий Владимирович.
- По вере – немец, - отрезал Долгоруков.
- Перекрестим, - не унимался Василий Владимирович.
- Нет уж, - решительно сказал Алексей Григорьевич, - давайте забудем о завещании этой лифляндской портомойки и выберем из своих царевен. Пётр Великий никогда их царевнами не величал, а только Ивановнами, ну, да Бог ему судья.
Алексей Григорьевич искренне надеялся, что из царевен никто не подойдёт и можно опять предложить на царство свою дочь.
- Они хотя бы русские, - согласился с ним Гаврила Головкин.
Дмитрий Голицын встал и торжественно заявил:
- Братья мои! Господь, чтобы наказать нас за великие грехи, которые совершались в России больше, чем в любой другой стране мира, особенно после того, как русские восприняли модные у иностранцев пороки, отнял у нас государя, на которого возлагались обоснованные надежды. А так как Российская империя устроена таким образом, что необходимо, не теряя времени, найти ей правителя, коего нам нужно выбрать из прославленной семьи Романовых и никакой другой. Поскольку мужская линия этого дома полностью прервалась в лице Петра II, нам ничего не остается, как обратиться к женской линии и выбрать одну из дочерей царя Ивана — ту, которая более всего нам подойдет. Они все русские и благородных кровей, рождённые в законе от венчанных родителей, а не от портомойки лифляндской.
В закрытую дверь постучали.
- Кому это неймётся? – недовольно промолвил Алексей Григорьевич, - здесь судьба Российского царства решается, а они стучаться.
В дверь настойчиво забарабанили двумя кулаками.
- Да кто ж это такой упорный? – недоумевал Алексей Григорьевич.
- Знамо кто, - ответил Головкин. – Андрей Иванович Остерман, больше не кому.
- Вот пусть за дверью постоит, - сказал Алексей Григорьевич. – Здесь судьба Великой Православной державы решается! Нечего тут лютеранам всяким делать.
- Пётр Алексеевич говаривал, - сказал Головкин, - что неважно крещён или обрезан, лишь бы дело разумел.
- Да Пётр Алексеевич много чего говорил. «Знатность по годности считать», эко чего выдумал. И нагнал на нашу голову немцев всяких, голландцев да норвежцев и, прости Господи, жидов. Не развернёшься. Плюнешь – в немца попадёшь. А ты ещё, Василий Владимирович, хотел немца на нашу шею посадить. Нет уж, обойдёмся русскими бабами. А Остерман пусть за дверью стоит, с него не убудет, решение мы ему потом сообщим.
- «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят», - процитировал Василий Лукич Евангелие от Луки.
- Аминь. Что ж давайте искать, господа, - сказал Дмитрий Михайлович.
Заседал Верховный совет долго, перебрали всех представительниц династии Романовых и все не подходили по разным причинам. Остерман всё это время сидел под дверью, изредка барабаня в неё.
Около восьми часов утра Дмитрий Михайлович Голицын сказал:
- Господа, мы забыли ещё про одну.
- Кого же это? – насторожённо спросил Алексей Григорьевич.
- Герцогиню Курляндии Анну Иоанновну. Она вдова и уже двадцать лет как не при дворе. Здесь она ни кого не знает, не с кем не связанна.
- Но письма писала постоянно и всем, - возразил Алексей Григорьевич.
- Да что письма? Это пустяки. Герцогиня ещё в брачном возрасте и в состоянии произвести потомство, она рождена среди нас и от русской матери, в старой хорошей семье, мы знаем доброту её сердца и прочие её прекрасные достоинства, и по этим причинам я считаю её самой достойной, чтобы править нами.
Верховники задумались.
В общем, она всех устраивала. Или почти всех.
- Я против, - сразу же сказал Алексей Григорьевич. – Она живёт среди немцев. И аманат у неё немец – Бирон. В Москву их ещё притащит. Будет она в нашей воле – как же!
- А мы их сюда не пустим, особенно Бирона, - сказал Дмитрий Голицын, - это в нашей воле.
Василий Владимирович встал и воскликнул:
- Дмитрий Михайлович! Мысль эта тебе внушена Богом, она исходит из сердца патриота, и Господь тебя благословит. Виват наша императрица Анна Иоанновна!
Все были с ним согласны и дружно прокричали: «Виват!» И за дверью Остерман закричал «Виват!» и ещё «Ура!»
- Да впустите вы его, - недовольно сказал Алексей Григорьевич, - что он там надрывается? С немцами пора начинать дружить.
- Не надо так мрачно, князь Алексей, - сказал Дмитрий Голицын и пошёл открывать дверь.
- Ба! – сказал он притворно-радостно. – Андрей Иванович!? А где ты пропадал? Мы тебя искали.
- Екатерина Алексеевна ваша, упала в обморок, увидев мёртвого жениха.
Алексей Григорьевич вскочил с места.
- Да всё уже, князь, - замахал руками Остерман, - всё, привели её в чувство.
- А сегодня днём у них должна быть свадьба, - сказал больше с досадой, чем с грустью Иван Алексеевич.
- Увы, молодой человек, увы, - развёл руками Остерман. – В честь чего «Виват»?
- В честь императрицы нашей Анны Иоанновны, - ответил Дмитрий Голицын с некой гордостью.
- Достойный выбор, - согласился Андрей Иванович.
- Согласитесь, Андрей Иванович, - доверительно сказал Голицын, взяв Остермана под руку и поведя его по комнате, - что Пётр Алексеевич выбрал Европу для России, как пример для подражания. Что бы взять от европейцев всё лучшее.
- Это так, - осторожно согласился Остерман, не понимая, куда клонит Дмитрий Голицын.
- Пётр Великий назвал шведов нашими учителями.
- Я помню, - согласился Остерман.
- Почему бы нам не поступить так же как наши учителя? После смерти Карла XII на трон Швеции взошла его сестра, отказавшись от абсолютной власти. А вся полнота власти у Высшего Совета королевства. Почему бы нам не поступить так же. Верховный Совет уже есть, и вы в нём, Андрей Иванович, состоите. У Верховного Совета и будет вся полнота власти. Конституционная монархия – это прогрессивно. Она есть в Англии и Голландии.
- У вас есть конституция? – удивился Остерман.
- Я напишу, - заверил его Голицын.
- Не знаю, подойдёт ли это России?
- Почему не подойдёт? Всякие немецкие штучки подошли, а конституция не подойдёт? Подойдёт. Главное, что мы воли себе прибавим. Монарху можно дать два-три голоса в Совете.
- Это хорошо, - сказал Остерман, не пояснив, что конкретно «хорошо».
- Воли-то мы себе прибавим, - сказал Василий Лукич, - а удержим ли?
- Удержим, право слово, удержим, - уверенно сказал Голицын, - почему бы нам не удержать? Только нам надобно прописать некоторые пункты, обязательства императрицы, так сказать. Кондиции. И что бы она их подписала. Что написано пером не вырубишь топором. Что бы всё было по закону, как в Европе.
- Россия не Европа, - сказал Алексей Дмитриевич, - и законы в ней не всегда обязательно подлежат к исполнению.
- А надо, князь, что бы всегда было, - сказал Голицын.
- А если Анна Иоанновна не согласиться? – сказал Василий Лукич. - Или дворянское общество?
- А мы представим Анне Иоанновне кондиции как волю общества. А обществу после подписания, представим кондиции как волю императрицы.
- Это жульничество, - заметил Василий Владимирович.
- Да, - согласился Голицын, - но во благо Отечества. Вы, Андрей Иванович, поможете нам составить кондиции?
- О, нет, - ответил Остерман, имитируя сильный немецкий акцент - я русские обычаи не так хорошо знаю.
- Но вы давно в России.
- И тем не менее. Здесь дело важное для России и иноземцам в нём принимать участие не следует. И, кроме того, после всех этих волнений, я что-то стал плохо себя чувствовать, поеду домой отлёживаться.
Составление кондиций решили отложить на несколько часов: вздремнуть, а потом со свежей головой собраться вновь, написать кондиции и с ними отправить делегацию в Митаву к Анне Иоанновне.
Андрей Иванович Остерман направился не домой, а к графу Густаву Рейнгольду Лёвенвольде.
- Император умер, Хайнрих? – Лёвенвольде встретил Остермана догадкой.
- Да, Густав. Верховный совет избрал императрицей Анну Иоанновну.
- Герцогиню Курляндскую? Это хорошо, Хайнрих. У неё в фаворитах Эрнст Бирон. Мы единоверцы, а единоверцам надо помогать. Мы поможем ему, а он поможет нам. Это новые земли, чины, награды.
- Всё это так, Густав. Я собственно и хотел её предложить Верховному Совету. Слава Богу, они без меня справились. Но Верховный Совет хочет ограничить в самодержавии императрицу, а Бирона и вовсе не пустить в Россию. Они хотят, что бы Анна подписала некоторые кондиции, ограничивающие её в самодержавии. Править будет Верховный Совет, а верховодить им будет князь Голицын Дмитрий Михайлович, как самый хитрый.
- Как он считает?
- Да.
- Это печально, Хайнрих. Боюсь, что если всё будет так, то чины и награды будет добывать гораздо сложнее. Что же нам делать?
- Немедленно послать гонца к твоему брату Карлу в Лифляндию. Его поместье недалеко от Митавы?
- Там всё недалеко.
Братья Лёвенвольде остзейские немцы из Лифляндии, то есть такие же подданные Российской империи как какие-нибудь чуваши или башкиры. После того, как земли Эстляндии и Лифляндии вошли в состав Российской империи, русские дворяне остзейским немцам доверяли больше, считая их равными себе, в отличие от всяких выскочек типа вестфальца Остермана, подобранного Петром Первым где-то в Германии, толи в Вене, толи ещё где-то. На Неметчине так много всяких
