Морской царь ЧАСТЬ 3 (2)

целый кошель с двадцатью мелкими рубинами, сапфирами и изумрудами, чем порядком впечатлил Газвана и его приближенных.
Второй вызов во дворец князь получил уже через неделю. На этот раз эмир разгневан был не понарошку, а на полной серьезности – до ста беглых рабов-словен всеми правдами и неправдами, кто вплавь, кто в обход по берегу добрались до дарпольского стана, желая вырваться на свободу из гурганской неволи.
– Увы, великий эмир, я заложник своей славы, – оправдывался перед Газваном Дарник. – Десять лет я не давал вывозить невольников из Словении, поэтому мои воины взбунтуются, если я прикажу наших беглых соплеменников возвращать их хозяевам. Прикажи выставить стражу вокруг нашего стана, пусть они ловят беглецов. Но если рабы все же доберутся до нашего подворья, то назад мы их выдать уже никак не можем.
– А если я сейчас посажу тебя в темницу? – пригрозил эмир.
– Будет лучше, если я сам поговорю с владельцами беглых рабов и договорюсь с ними о выплате нужного выкупа.
Немного подумав, Газван согласился. Раз уж заговорили о темнице, то Рыбья Кровь воспользовался случаем и предложил, чтобы ему отдали половину подлежащих казни преступников: зачем их просто так гурганцам кормить?
– Я знаю, у вас в городе только и говорят о том, что яицкий князь заставляет своих врагов поедать друг друга. Отрубать на площади головы хорошо, но однообразно. Зато когда мои воины в цепях проведут на пристань этих преступников и для них и для гурганцев это будет хуже, чем топор палача. Можно еще пустить слух, что многие преступники у нас сходят с ума от ужаса перед тем, как их начнут по частям жарить и есть.
– А это на самом деле так? – с интересом спросил эмир. – Можно попробовать.
Три дня спустя по главной улице Гургана десять ратников в красных масках провели на цепях от тюрьмы к пристани четверых преступников, на которых взбудораженная зрелищем толпа смотрела как на жертв особой людоедской казни.
Да и сами «жертвы» лишь дней через десять смогли прийти в себя и поверить, что их есть никто не собирается, и с усердием втянуться в очистку выгребных ям.
Еще веселее вышло с выкупом беглых рабов. Лишь половина хозяев рискнула приплыть в Залив за деньгами. Да и они были подвергнуты тщательному допросу князя, а рабов заставили показывать все следы от побоев. Часть причин побоев Дарник признал справедливыми, а часть чрезмерными. Соответственно и общую цену выкупа снизил. Да и ту, с которой согласился, разделил надвое: половину хозяевам заплатили дирхемами, а половину – долговыми расписками, мол, скоро из Дарполя придут княжеские торговые лодии, с них эти долги и будут оплачены.
Но как князь не ловчил, выложить больше тысячи дирхемов все же пришлось. Еще и за разграбленное рыбачье селище заплатили пятьсот дирхемов. Их в присутствии Рушана Дарник передал Техелу, не слишком интересуясь, оставит эти деньги визирь себе или, в самом деле, отправит в селище. 

7.
Последний день лета выдался на редкость жарким и душным. В полуденное время все живое в Заливе пряталось в тень: куры, собаки, козы. Не отставали от неразумных тварей и люди. Лагерные караульные и те стояли под небольшими специально для них установленными навесами.
Дарник лежал на топчане с книгой в руках. Два противоположных края шатра были приоткрыты, давая доступ легкому сквозняку. Со своего места князю был виден навес, под которым Ырас учила Дьянгу словенскому языку. Эта учеба велась лишь в сторону простого понимания – вдовица по-прежнему внятно говорить не могла. Платок закрывал нижнюю часть лица Дьянги, рядом находилась деревянная миска, на случай если ее снова вырвет – на днях Ырас сообщила, что «любимая наложница» князя беременна.
У этой новости была лишь одна приятная сторона: в войске и Дарполе прекратят называть вдовицу колдуньей намертво очаровавшей князя – колдуньи беременными не бывают. Сначала Дарник даже обрадовался всему этому, как возможности занять Дьянгу будущим ребенком. Но потом его мысли на этот счет приняли другой оборот. Он представил себе, каково будет этому ребенку в десять-двенадцать лет смотреть на такую мать. Что почувствует и подумает он, осознав себя сыном или дочерью великого князя и изуродованной немой матери? Была, правда, надежда, что ни князь, ни мать, ни дитя десять лет никак не протянут, а ну как протянут? 
Мысль о том, что он сам рано или поздно вздрогнет от уродства и немоты Дьянги и ему порой приходила в голову, но долго там не задерживалась. Он и так умом понимал, что у вдовица нет ничего такого, что он больше всего ценил в женщинах: веселости, интересной умной беседы, какого-либо особого умения и яркой к чему-нибудь устремленности. Даже любовные соития с ней продолжали быть неполными и ущербными. И тем не менее, каждый вечер он с нетерпением ждал того мгновения, когда может лечь в постель и после соития тесно прижаться к ее обнаженной спине, повторяя собой все изгибы ее тела.
Ему вдруг вспомнилось, как Лидия рассказывала апокрифическое предание, что в древности мужчина и женщина были одним существом, которое потом разделилось на мужскую и женскую половину и с тех пор эти половины обречены всю жизнь искать свою потерянную часть. Тогда этот дележ пополам хоть с одной женщиной показался ему крайне неприятным и несправедливым. Он всю жизнь стремится к чему-то великому и сильному, завоевывает города и страны, а приходит симпатичненькая мордашка и хочет называться его половиной?! Разве в слиянии с Дьянгой по своему объему, силе и разуму он может составлять половину? Нет, не меньше чем три четверти, стало быть, Дьянга и всякая другая женщина тянут не более чем на одну четверть.
Мысль показалась ему весьма забавной, какие все-таки молодцы магометане, мало того, что именно четырех жен предусмотрели для мужчины, так и самого мужчину соблазнили и успокоили этим, чтобы глядя после своего гарема на стороннюю женщину его с души воротило бы! А заодно еще и работать женского угодника как следует подстегнули в их расслабляющих южных землях, чтобы он из кожи вон лез, дабы прокормить и одеть своих четырех «гурий»!
Князь громко захлопнул книгу. Ырас услышала, повернула голову, потом встала и направилась к шатру. При входе чуть приостановилась, чтобы понять, на правильном ли она пути. А какой может быть неправильный путь, если Дьянге достаются все ночи, а ей лишь дневные игрища. Она опустила полу шатра со стороны «любимой наложницы», скинула рубаху и шаровары и скользнула к Дарнику на топчан. Вот уж с кем ему всегда было весело и приятно! Только никуда не спешить, медленно и верно подбираться к обоюдному сладостному изнеможению!.. 
– Где князь? Биремы пришли! – послышался голос гонца.
– Ну пришли и пришли! Чего голосить-то? – отозвался ленивый голос караульного.
– Так не две, а три биремы идут!
Ну вот, что с таким народом поделаешь? Не дадут князю полного удовольствия! Только одеваться и выходить из шатра!
Дарнику подвели коня, и он вместе с полудюжиной гридей и знаменосцем поскакал за гонцом к восточной сторожевой веже.
Три биремы гордо входили в Гурганский залив. Таможенная фелука вертелась перед носом «Калчу», но оттуда ее просто никто не замечал. При виде группы всадников под Рыбным знаменем со всех трех бирем послышались радостные крики и звон железа.
Князь внимательно рассматривал новую бирему. Она имела кое-какие отличия от двух своих сопутников. К носовой башенке добавилась башенка на корме, а между ними по центру палубы по всей длине шел узкий навесной мостик. Два рулевых наклонных весла превратились в весло отвесное идущее от верха кормовой башенки. Да еще на носу, перед башенкой установлена мощная баллиста на скрученных сухожилиях – все-таки ромейские оружейники преодолели сопротивление Ратая с его лучными камнеметами. По размеру новая бирема не отличалась от других, но выглядела заметно тяжелее. Новшеством было и присутствие на новичке большой группы юниц – неужели и их на весла усаживают?!
Восторженная встреча бирем стала еще восторженней, когда с «Макрии», как назвал Ратай шутки ради новое судно, скатили две бочки виноградного и три бочки ячменного вина. Князь пиршеству не препятствовал, на тысячу человек пяти бочек было только усы помочить. Уединившись с Корнеем, он выслушал от него все новости. Приятной среди них было лишь то, что из Секрет-Вежи в Макарс была налажена малая сухопутная гоньба из легкой колесницы и четырех конников охраны. А из Секрет-Вежи в Дарполь и обратно каждых пять дней отправлялось по лодии.
Неприятностей оказалось гораздо больше. Тудэйское племя присягнуло на верность хазарскому кагану и теперь в дельте свой порядок наводят итильские тудуны. Вот он результат «Озерского застолья»! Вторая неприятность была ничуть не легче: воспользовавшись отсутствием Князьтархана на Сагышский улус в верховьях дельты напала Большая Орда кутигур и тоже заставила себе принести клятву верности. Из-за чего торговый путь вдоль Ахтубы возле Ирбеня оказался полностью перерезан, по нему уже не идут ни купеческие караваны, ни ополченцы для дарпольской службы.
– А самую большую напасть ты, наверняка, приготовил напоследок, – заметил Дарник своему любимцу.
– Угадал, – вздохнул Корней и протянул князю три свитка в кожаных мешочках.
На вопросительный взгляд князя, с какого начинать, два свитка забрал.
В оставшемся на ромейском языке было написано замысловатое послание, в котором говорилось о необходимости выплатить князю Дарнику тридцать тысяч дирхемов выкупа. Ничего толком не поняв, Рыбья Кровь протянул руку за вторым свитком.
Он был от княжича Смуги. Сын коротко и толково объяснял, что его на охоте захватили в полон тарначи и продали хазарскому тархану Улешу, а тот в свою очередь перепродал Смугу князю дигоров Карсаку. И теперь князь Карсак готов вернуть княжича отцу после выплаты выкупа в тридцать тысяч дирхемов. У четвертой строчки послания Смуги была поставлена неприметная точка, свидетельствующая о полном правдивости написанных слов, и еще одна точка стояла в середине третьей строки, призывая отца к вызволению из смертельной опасности.
Дарник еще раз пробежал глазами первое послание, теперь смысл его был ясен: давай серебро и забирай своего сына хоть к себе в Дарполь, хоть назад в Новолипов на его собственный княжеский стол.
Третий свиток был от Агапия. Наместник писал, что с посланиями от князя Карсака он ознакомился, но решил пока держать их втайне от других воевод и тиунов. Знает только княжеский казначей, который потихоньку стал собирать эти тридцать тысяч дирхемов, которых и в княжеской и в войсковой казне осталось не больше десяти тысяч. Полно дарпольских златников и сребков, но вряд ли их примут в качестве выкупа, вот и стараются как-то обратно выменивать дирхемы.
– Что еще? – обратился князь к Речному воеводе за дополнением.
– На словах гонец сказал, что можно серебро передавать или через Семендер, или через Ирбень.
– А почему не через Итиль или Змеиный остров? Ближе и безопасней.
– Так передали на словах. Наверно, если через Итиль, то тогда хазарский каган становится невольным соучастником князя Карсака.
Дарник чуть подумал.
– А далеко ли княжество князя Карсака от