воевода.
Одновременно с выехавшими в Итиль переговорщиками отплыла в Заслон и половина дарпольцев на пяти биремах и восьми пришедшим им на помощь лодиям. «Хазария» с «Калчу» из Заслона потом должны были вернуться: «Хазария» зимовать в Бунимске. А «Калчу» с припасами из Бунимска отправляться на зимовку в Макарс.
В самом Бунимске оставался гарнизон из пятисот мужчин и двухсот женщин. Всем ратникам сполна было выплачено их жалованье на три месяца вперед: женатым на обзаведение хозяйством, «женихам» на предстоящий у местных жителей выкуп жен. Войсковая казна разом опустела еще на восемнадцать тысяч дирхемов.
Во время всех этих сборов Дарник сына старался ничем не беспокоить: не расспрашивал о пережитом, не занимался нравоучениями, и это оказалось самым верным. Смуга сам начал задавать острые вопросы.
– А правда, что ты не хотел платить за меня выкуп и собирался уехать в Дамаск?
– Ну да, именно так, – с улыбкой отвечал князь.
– Мне сказали, что в Гургане ты отдал распоряжение, чтобы войско, если тебя захватят, не платило выкуп, а только мстило?
– Да, что-то такое припоминаю, – еще шире ухмылялся Дарник.
– Ты меня будешь держать при себе, или отошлешь на дальнюю крепость?
– Как ты сам захочешь.
– Почему я должен захотеть ехать в дальнюю крепость?
– Потому что, оставаясь со мной, ты обрекаешь себя быть весьма слабым моим наследником, а достигнув успеха в дальней крепости, ты въедешь в Дарполь наследником сильным.
На «Макрии» во время плаванья Смуга в княжеской каморе лишь трапезничал, на ночь отправляясь в трюм ночевать вместе с гребцами, что тоже у него особой радости не вызвало.
– Почему ты предпочитаешь двух узкоглазых кутигурок своему сыну?
– Если сам не поймешь, объясню, когда придем в Дарполь, – сердито отвечал отец.
Не менее приставучим был и Корней:
– А чтобы ты делал, если бы эмир Дербента тебе войска не дал, а просто отправил в Дамаск?
– В Дамаск и поехал бы, – от души развлекался князь.
– А если бы оттуда не вернулся, что бы в Дарполе стали делать с выкупом Смуги?
– Как решили, так бы и сделали.
– А Милида с мальчишками, наложницы – с ними как? Ты бы хоть какое распоряжение на такой случай оставил.
– Это было бы самым глупым и последним делом.
– Это почему же?! – злился Корней. С возрастом он все больше не выносил, когда не мог угадать самых простых княжеских решений.
– Вы мое распоряжение все равно не исполните, и я буду выглядеть в ваших глазах наивным и глупым.
Несмотря на холодные ноябрьские ветра и ледяную воду заливающие биремы, на Змеиный остров, а потом в Заслон все суда прибыли в полном составе, отделавшись лишь десятком смытых за борт моряков.
Весь Заслон с изумлением и восторгом приветствовал освобождение Смуги.
– Как это удалось?.. Неужели даже без выплаты выкупа?.. Каган Эркетен приказал – и похитители послушались?.. Или сам князь Кайсак попросил прощения?.. – вопросы обрушивались не только на Дарника, но и на морских воевод с ратниками.
– Ни у меня, ни у кагана Эркетена лишнего серебра не оказалось, поэтому все расплатились друг с другом чернильными записями, – отшучивался князь.
Была и еще одна приятная неожиданность, помимо присланных из Дарполя четырех сотен ратников и полутысячи конников Калчу, отдельным станом с палатками и повозочным кругом на полуострове расположилась хоругвь липовцев, посланная на Яик княжичем Туром, с собой хоругвь привезла тридцать тысяч дирхемов на выкуп Смуги.
Как выяснилось, всего в Гребенскую землю, узнав о похищении Смуги, прибыли три хоругви липовцев во главе с княжичем Туром и воеводой Бортем, родным дяди обоих княжичей. Они, обезглавив десяток новолиповских воевод, стали собирать дополнительное войско с целью захвата хазарского Калача. Калачский тудун сумел отговорить их от этого дела, сообщив, что князь Дарник уже ведет переговоры с итильскими ростовщиками о ссуде для выкупа Смуги. Не слишком доверяя этим сведеньям, липовцы обложили всех гребенцев большим побором и, собрав тридцать тысяч дирхемов, под охраной одной хоругви отправили в Дарполь.
– Чтобы тебе, князь не приходилось одалживаться у итильских обирал, – объяснил хорунжий липовцев Тригор.
– Что же теперь в обратный путь тронетесь? – на всякий случай спросил Дарник.
– Только если ты нас назад отошлешь. Хотя это будет и обидно, ведь мы знаем, ты берешь на службу всех, кто к тебе приходит.
Смотр, устроенный липовцам, тоже порадовал князя. Такого полного соответствия хоругви воинскому уставу ему самому никогда не удавалось достигнуть: 250 пехотинцев, 150 конников, 75 камнеметчиков при 25 колесницах, не считая нужного числа возниц, знаменосцев, трубачей, поваров и лекарей, да еще завидное единобразие и определенность в вооружении и знаках различия. Если у дарпольцев на одну ватагу приходилось по одной мамке, обычно полюбовницы полусотского, то у липовцев на ватагу было по две мамки, то есть к пятистам ратникам великолепный довесок из полусотни бойких, веселых молодых женщин, присутствие которых, как известно, поддерживает бодрость и отвагу ратников лучше любых приказов и наказаний – ватажных мамок они защищают яростней, чем знамена хоругви.
А главное все липовцы выросли на десятилетних рассказах о славном князе Дарнике, который и в огне не горит, и в воде не тонет, а сейчас, смотрите, еще и хазарского кагана вон как взнуздал! Освобождение Смуги было воспринято ими даже с некоторым разочарованием – столь дальний путь проделан, а тут уже все замирилось! Морские походники, среди которых тоже было несколько липовцев, со смехом их утешали: мы тоже почти в сражениях не участвовали, а заставили себя опасаться две самых могучих империи.
Глядя на выучку, порядок и дисциплину царящие у липовцев Дарник снова невольно подумал о том, как его заветы действуют результативней его прямого управления. Единственную претензию он мог предъявить к круглому фоссату отменной хоругви – квадратный ромейский фоссат выставлять было сподручней и ловчее.
– Какой Тур, однако, молодец оказался! – с похвалой отзывался о младшем княжиче Корней. – Так вот он – готовый наместник над Гребенской землей!
– Я сам не умел усидеть на двух княжествах, не получится и у него, – возражал Дарник. Впрочем, его и без Корнея, грызло уже сильное смущение от тайного сговора с хазарами. Немного успокаивало лишь то, что, по словам хорунжего Тригора, Тур не собирался оставаться в Новолипове, хотел вернуться в свое лесное княжество, да и была надежда, что каган Эркетен с договором покупки Гребенского княжества не согласится. В общем, как будет так будет.
Привезенные для выкупа тридцать тысяч отсылать назад тоже конечно не стали, их решили потратить частью на жалованье самим липовцам, частью на ответный торговый караван в Новолипов. Прямо в Заслоне по богатым дворищам было выкуплено все то, что за два года приобрели у проезжих купцов их хозяева, а так как для себя покупается всегда самое лучшее, то и товары собраны были на редкость разнообразные и изысканные. Сопровождать двадцать повозок назначили полсотни луров и полсотни дарпольцев, вполне достаточная охрана от мелких степных разбойников. Большие же улусные дружины степняков трогать дарпольских купцов вряд ли решатся.
Отослав караван и определив флотилию на зимовку, Рыбья Кровь пешим порядком двинулся в Дарполь. «Калчу» и «Хазария» отправились в Бунимск, три других биремы остались зимовать в Заслоне. Большая часть их гребцов направилась на заслуженный отдых в столицу вместе с княжеским войском.
10.
В столице как всегда после долгих отлучек что-то опять изменилось. И дело было даже не в еще большей пестроте городского населения и возросшем достатке тиунов, воевод, лавочников и ремесленников. Сама жизнь приобрела размеренный упорядоченный характер, когда каждый дарполец (не новичок, конечно) знал, что с ним будет в ближайшую неделю или месяц, к кому идти в гости, а для кого готовить застолье в своем доме, мог не только искать себе покровителя, но и сам кому-то покровительствовать, находил, не особо утруждаясь, дополнительный источник заработка, не боялся и разоряться, уверенный, что, если не друзья, то князь поможет ему выбраться из нужды.
Но у этой сытой и спокойной жизни обнаружился и недостаток – лютое злословие. Чтобы доказать собственную значимость и остроумие, беспощадно вышучивалось всё и всех. Когда же предмет издевок хватался за нож (единственное допустимое оружие в городских стенах) или палку, неизменно следовала невинное: «Ты что, простых шуток не понимаешь?»
На одних из первых посиделок Курятника коснулось это и Дарника, когда речь зашла о всякого рода злопыхателях, которым не нравится любое княжеское распоряжение, особенно высмеивают, что Дарник так и не стребовал с князя Карсака свои десять тысяч. Советчиц интересовало, почему Дарник так к этому терпим и снисходителен. Лучшего предлога для высказывания любимой княжеской мысли было не придумать.
– Когда-то мой учитель Тимолай сказал то, что я запомнил на всю жизнь. Что вокруг нас одновременно живет сразу два народа: один народ сиюминутный, тот, что всем завидует, хочет беды для своих соседей, всячески наговаривает на них и все время уверен, что и соседи ему желают только плохого, и есть народ коренной, тот, каким те же самые люди станут через два-три года, когда с них осыпется вся эта шелуха и обо всем окружающем они начнут судить более здраво и разумно. Поэтому я знаю, что этот коренной народ всегда будет на моей стороне, оправдает и даже полюбит все мои мелкие промахи и даже станет говорить, что он всегда хорошо обо мне думал. Поэтому пока эти злопыхатели в глаза мне не скажут обидное, или пока, которая из вас не прибежит ко мне со слезами на их ядовитые слова, я могу позволить им делать их черное дело.
«Курицы» выслушали его в глубоком молчании и вопросительно стали переглядываться в ожидании, кто первый захочет поспорить с князем. Когда никто не решался говорить, слово брала обычно стратигесса. Не подвела она товарок и на этот раз:
– Мысль о двух народах может быть и верна, но тогда добавлю, что у нас в Романии есть еще и третий одновременный народ… – Лидия сделала выразительную паузу. – Это две-три тысячи старцев и иноков, которые живут в пустынях и пещерах и день и ночь молятся о благополучие ромейской страны и народа.
– Какой же это третий народ, обыкновенные монахи, – возразила Эсфирь.
– Обыкновенные в монастырях живут, а эти в пустынях, – убежденно продолжила стратигесса. – Только незримым присутствием великих молитвенников можно объяснить, почему Романия продолжает успешно столько столетий выживать в окружении бесчисленных врагов.
Ну сказала и сказала. «Курицы» знали, что лучше о вере с князем разговор не затевать, поэтому легко перешли на другое кудахтанье. Но Дарника слова Лидии задели. Ночью он долго лежал без сна, обдумывая их. Действительно ни в магометанстве, ни в иудействе, ни в маздаимстве, ни в тэнгрийстве ничего подобного с христианскими пещерами нет. Дело было даже не в пользе таких молитвенников для собственного княжества. Замечательный выход-лазейку в этом он нашел для себя самого.
С приездом Смуги ему теперь приходилось с тревогой
