Ясновидящий

способность пугала больше, чем болезнь. Молодая врачиха оставила его безразличным. Ни видеть, ни разговаривать с кем бы то ни было не хотелось. Через неделю чувствительность вернулась полностью. Кузя вставал и гулял по палате, продолжала, правда, немного кружиться голова, тем не менее он уже чувствовал себя здоровым.Его никто не охранял ,можно было уйти, куда заблагорассудится К нему пришел Выдра и сообщил, что его отпустили, и теперь он уезжает с теткой. В его словах чувствовался надрыв и звучали отчетливо нотки вины. - Ничего у них на нас нету Лишь бы ребята не раскололись.- Кузя как мог успокоил друга и попросил его узнать, что можно, о братьях Блиновых В следующий свой приход Виктор ему сообщил, что Блинят давно никто не видел. Ходят слухи, подались в Ташкент. -В хлебные места гаденышей поманило- подумал Кузя. Еще через день его выписали. Из отдела прислали милиционера, который через весь город сопроводил парня обратно и поместил его в 'клоповник'. В камере его встретили Кобан и Аллилуя. Оба похудевшие, с черными кругами под глазами. Они сообщили: -Выдру отдали тетке, скоро и нас отпустят. Но Кузя знал - никто их не отпустит. На следующий день допрашивали Кузю, Ибрагимов не бил и не пытал его нашатырем, т.к. в медицинской справке значилось - 'Посттравматическое расстройство мозгового кровообращения' и чуть ниже - 'освободить от физических и эмоциональных нагрузок на один месяц. Рекомендовано Сан. Кур. лечение в санатории неврологического профиля'. Следователи погоготали, но бить Кузю не решились. 'Подохнет, отписывайся потом!'. Зато Аллилую и Кобана продолжали разрабатывать все интенсивнее, они возвращались с выпученными, как у раков, слезящимися глазами, воспаленным лицом и в мокрых от мочи штанах. Надежда на освобождение их покинула, и Кобан даже предложил признаться. Выносить пытки и надругательства дальше у ребят сил не оставалось. И тут Кузя поведал им как хотел покончить с собой в день пожара. Еще бы секунда и 'прости, прощай', потом с горечью, но решительно сказал: -Планы у меня не изменились, жить я не хочу и не буду. А вы еще день, два и расколетесь. Короче, я решил под этот пожар подписаться. Вас отпустят, а я так и так не жилец. Друзья тщетно уговаривали его отказаться от этого решения.Тогда он привел еще один довод - Меня когда из больницы выписывали, врачиха подумала, мол, ему, бедняге, месяц, два осталось, а я все понял - напомнил друзьям о своем даре читать мысли Кузя.- И давайте не будем дальше перетирать, я все решил!- Утром перед допросом друзья обнялись,а сентиментальный Кобан даже прослезился. Ибрагимов и Мартынов только что не расцеловали его на следующий день, после того, как Кузя собственноручно написал чистосердечное признание. -Эх, парень, кабы все были такими, как ты!- (про себя майор добавил - дураками) - милиции не надо было! Кузя понял недоговоренное, но, разумеется, не подал вида. Кобана и Аллилую выпустили в тот же день. Быстро оформили документы и передали их в прокуратуру.


Глава 29.


Через месяц на суде прокурор долго мусолил тему злонамеренного умышленного уничтожения личного имущества. Он назвал Фому Африкановича представителем передового класса строителей социалистического общества,призванного партией на восстановление разрушенного войной народного хозяйства. Кузю же заклеймил змеенышем, согретым на груди у таких, как Фома Африканович, честных тружеников. Тому, впрочем, было все равно, что о нем говорят. Его больше удивило во время оглашения приговора, что прокурор и стоящий неподалеку от него Фонька Хром похожи как две капли воды. Оба лысоватые, коренастые и красномордые, с явным переизбытком дикого мяса в телесах. Они даже одинаково шевелили губами, как бы повторяя за судьей слова приговора. Ему дали максимальный срок - десять лет. До исполнения восемнадцатилетия - три года в детской исправколонии, остальной срок на взрослой зоне. Кузя нисколько не огорчился, - Хоть бы и расстрел, все равно жить дальше незачем - думал он. Не доволен приговором остался потерпевший,он собирался подать еще и гражданский иск. Что такое десять лет для пацана? Вот он, Фома Африканович, много лет складывал в загашник рубль к рублю, рисковал, прокручивая льготные путевки, химичил с профсоюзными ссудами, только успел накопить триста тысяч, только почувствовал себя чуть-чуть независимым от этого страшного жестокого государства. И все в один миг превратилось в дым. Фома Африканович, негодуя, протиснулся к Кузе, которого конвой собирался уже уводить, и со злостью процедил -Мало, мало, сволоченок, тебе дали. Моя бы воля, я бы тебя за яйца повесил. Но Кузя зыркнув глазами в ответ, широко улыбнулся - Ладно тебе, Фонька, злиться - то, триста тысяч за велосипед - нормальная цена. Фома Африканович остолбенел - Откуда, откуда, сученыш, прознал,- даже жена Фомы общей суммы не знала, вместе пересчитывали купюры только за последнюю неделю, ну две. Остальные деньги лежали перевязанные бечевкой в аккуратные пачки. Голову его вдруг пронзила раскаленной иглой догадка - обокрали, обокрали, сволочи. Гаденыш отсидит десятку и потом всю жизнь будет гужеваться да посмеиваться над ним, Фомой. Мысль эта лишила его способности соображать, он тупо проводил взглядом высокую фигуру парня, крикнул вслед - Ненавижу! Но получилось только жу-у-у-у. Потом пол завертелся и понесся на него, Фома Африканович рухнул, его хватил удар. С этого момента долгие годы он лежал, разбитый параличем. И до самой смерти его мучил один вопрос - откуда, откуда узнали?


Глава 30.


Жизнь в колонии не очень-то отличалась от прежнего Кузиного бытия. Свободы, конечно, поменьше, зато время шло быстрее. Юные зеки занимались столяркой. Мастерили табуретки и школьные парты. От петли Кузю спасли книги. Он перечитал все, что было в библиотеке колонии. Научился отключаться от реальной безрадостной жизни. Вместе с героями книг любимого Вальтера Скотта он путешествовал по Англии и Шотландии. Читая, видел все события как бы в цветном многомерном изображении, слышал громовой голос короля Ричарда, приятный баритон Робин Гуда и пропитой хрип Тука. В конце его последней зимы в колонии гудели паровозы, все вокруг было в трауре. Умер великий вождь и учитель. Очень многие плакали, но было не только тревожно, ожидалась большая амнистия. Сквозь слезы можно было разглядеть в глазах лучики великой надежды. Кузя же оставался в стороне от всеобщего ожидания, он привычно нырял в мир любимых книжек, отгораживаясь от реальности, даже не допуская мысль о 'досрочке'. Скоро амнистия действительно грянула, но Кузи она не коснулась. Через пол года он получил письмо от Выдры, из которого узнал, что Аллилуя занимается боксом, что его перехватил СКА и что он теперь числится за московским суворовским училищем. У Выдры тоже все в порядке, он заканчивает школу и живет в семье тетки.Регулярно Кузя получал от него передачи. Из его же писем стало известно о том, что исчез Кобан. Куда он подевался, никто не знал. Он словно испарился из детдома в один прекрасный день. Объявился он только года через два. Кузя получил письмо, оно кишело орфографическими ошибками, но между строк было понятно, что Кобан добился своего и стал-таки вором. Подписи и обратного адреса не было. По штемпелю Кузя определил, что отправлено оно из Ленинграда. Вскоре пришла и посылка с двумя ананасами и краткой запиской - Вот они какие, ' ананясы', грейся, земеля, их только в ресторане можно купить.- и вместо подписи стояла буква Б.Выдавая посылку, вертухай оторвал зеленый побег от ананаса,пожевал его,сплюнул и полюбопытствовал -Чего с этой гадостью делать-то будешь? - На тумбочку для красоты поставлю- ухмыльнулся Кузя.На вкус ананасы были божественны. В июне 1953 года Кузю перевели во взрослую зону в лагерь, который был расположен в Карелии.


Глава 31.


Жизнь изменилась коренным образом. Тепличные условия колонии для малолеток забылись, как хороший сон. Баланда, которой кормили зеков, вызывала даже при сильном голоде отвращение. Нормы на лесоповале были непомерными. Порядками управляли уголовники или баклажаны- синие от множественных татуировок. Это были безжалостные свирепые люди. Зеки жили с большой оглядкой, за неверно сказанное слово можно было распрощаться не только со здоровьем, но и с жизнью. Воры не работали, даже 'хавку' им приносили из столовой мужики или фраера. Кузя смертельно возненавидел уголовников. Недалекие люди, мысли которых ограничивались четырьмя простыми понятиями - уцелеть, пожрать, справить нужду, повластвовать.Ради этого шли на все. Заправлял ' смотрящий' по кличке Пахом. Вся его жизнь прошла за решеткой, властью он обладал огромной. Поведет пальцем, и зона взбунтуется, моргнет, и человека нет. Когда надо было, из города за триста пятьдесят километров привозили девок и водку. Через Пахома проходили громадные деньги. Отбывшим срок ворам выдавались подъемные, в случае надобности, они снабжались адресами хат, на которых можно было пожить на свободе первое время. Когда приходил новый этап, его список непременно попадал к Пахому, и тот распоряжался, куда кого поселить, какую работу дать. Через эту терку прошел и Кузя. Рассказал, откуда он, назвал статью, на этом и расстались. Пахом потерял к нему интерес. Правда, шестеркам дал указание приглядеться к парню, а пока его особо не щемить. С первой же посылкой от Выдры Кузя пришел к пахану, тот одобрительно хмыкнул, поковырялся в ней, но ничего брать не стал. Весной с этапом в лагерь прибыл Кобан. Поначалу Кузя, увидев его, подумал, что его глючит, но ошибиться было невозможно. Кобан возмужал, детская припухлость щек у рта прошла. Одет он был с воровским шиком.Вместо зековской фуфайки на нем была брезентовая летная куртка с большим меховым воротником,на шее болтался белый шелковый шарфик. На затылке каким-то чудом удерживалась фуражка - восьмиклинка с крохотным лаковым козырьком. Хромовые сапоги- гармошки в голенищах были завернуты так, что видна желтоватая кожа подкладки. То, что он появился на зоне в такой амуниции, говорило о многом. Он сообщил: - Аллилуя, слыхал, чемпион страны по боксу. В свою очередь, Кузя рассказал приятелю, что Выдра учится на первом курсе медицинского института. Кобан изумленно вскрикнул: - Ну, я не могу, Выдра - лепило, растем, земляки. Нам теперь - он скорчил забавную рожу - и триппер нипочем. Ладно, договорим потом, мне к Пахому надо срочно маляву передать - и он многозначительно постучал себя по голенищу сапога. Через час Кобан уже хлопотал в бараке. Выбрал два лучших места, бесцеремонно вытолкав с них старых хозяев - Давай перебирайся, - скомандовал он Кузе - а потом к Пахому пойдем. У него до тебя дело. Пахом встретил их радушно, пытливо поглядывая на Кузю, он налил друзьям по полстакана водки - Хлопните по рюмашке с прибытием. Глотая водку, Кузя уже уразумел, зачем его позвали, с досадой подумал о приятеле - Вот трепло, кабанятина вонючая, воды во рту не удержит. -Говорят, ты умелец,мы тебя сейчас проверим.- Пахом бросил три карты на стол, засветил их, потом перевернул рубашками вверх - Ну, что тут? - постукивая по карте пальцем, спросил он. Кузя отгадал. - Ладно, получилось - одобрил Пахом .Кобан