это единственное культовое сооружение города, не подвергшееся классовому вандализму. Десятки церквей Барселоны немилосердно разграблены (иные даже сожжены и порушены), мощи святых выбрасывали на улицу под улюлюкивание восторженной толпы. Знакомые печальные картины — копия наших российских событий. Две главные боголюбивые в мире нации (испанская-католическая и русская-православная) в жестоком безумии не щадили вековых отеческих святынь. В каком же диком умопомрачении оказались эти два народа? И еще Сергей знал — несмотря на гонения, испанская церковь единственно щедрый опекун обездоленного люда. И еще парадокс — в республиканских госпиталях в войну не оказалось среднего медицинского состава, ибо обязанности сестер милосердия в Испании традиционно исполняли монахини, но безбожники отказали сестрам исполнять христианский долг. Безбашенный террор республиканцев против католической церкви даже превзошел российские масштабы. А вот собор Святого Креста анархисты, полгода безраздельно владевшие Барселоной, пощадили, говорили — якобы каменное кружево башен храма заворожило нехристей.
Далее гость решил выйти на Лас Рамблас — главную улицу города, но заплутал в извилистых улочках готического квартала. Внезапно он оказался перед черным обгоревшим остовом собора Санта Мария дель Пи (Божья Матерь из сосны). Изначально срубленный из пиренейской сосны, в средние века выстроенный в камне собор представлял гнетуще печальное зрелище. Ажурная витражная розетка над входной стрельчатой аркой походила на зловещую черную дыру, будто бы ход в преисподнюю. Только обглоданный палец колокольни, как указующий перст — взывал к небу. Сергей удрученно покинул закопченные площади Ориоль и дель Пи и через три минуты вышел на оживленную, празднично изукрашенную Рамблу.
Чем больше Воронов восхищался Барселоной, тем с ужасом понимал, что уготован к участи разменной карточной швали. Судьбу старшего лейтенанта напрямую определяли подковерные интриги в Коминтерне, а точнее, кураторы рьяных политэмигрантов в ЦК ВКП(б), а уж тех небожителей — лично направлял товарищ Сталин. Начались репрессии против видных коминтерновцев — лидеров европейских коммунистических партий.
Воронов уже знал, что прибывший в июле в Испанию секретарь ИККИ Пальмиро Тольятти подверг отчасти справедливой критике представителей Коминтерна Кодовилью и Петрова, обвинив функционеров в ослаблении Народного фронта, возникшего из-за разлада коммунистов и социалистов. Но в то же время военного советника Берзина, военного атташе Горева, торгпреда Сташевского, которые информировали вождя о том же самом, — вызвали в Москву и арестовали. Да только ли тех одних...
Как тут себя повести? И Воронов избрал «затяжную» тактику, понимая, что поспешно сделанные выводы и озвучивание которых руководству к добру не приведут. Текущей задачей остался только сбор компромата на работников Коминтерна — тех, кто работал в Барселоне и окрестностях. Сергей постепенно налаживал тесное общение с испанскими товарищами и бойцами интербригад. Полное погружение в языковую среду содействовало овладению живым испанским языком, он стал понимать, о чем говорят люди, хотя собственные мысли доносил до окружающих еще с трудом. Но всему свое время... Так вот — Воронов аккуратно собирал разрозненную информацию, не брезговал и досужими сплетнями, окружающими главную коминтерновскую «тройку»: аргентинца Викторио Кодовилью (Медина), венгра Эрне Гере (Педро) и Петрова (болгарина Тодора Калоянова — Бергамо). Нарыл любопытный материал и на военных советников Коминтерна австрийца Беккета, венгра Варга, итальянца Морелли, немцев Дрекслера и Паткуля, ну и других публичных представителей ИККИ. Полученные сведения отправлял в Москву, стараясь избегать лишних комментариев.
Не доверяя слишком охране явочной квартиры, опекающим, Сергей на черном рынке запросто приобрел два американских Браунинга «Хай-Пауэр» под люгеровский патрон 9Х19. К тому же, защищенный мандатами СИМ, он чувствовал себя в относительной безопасности. Но знал наверняка, что столкновение с людьми Орлова неотвратимо, хотя «Швед» имел приказ Слуцкого обходить Воронова стороной. Так и понятно — Лейба Лейзерович любыми правдами и неправдами хотел защитить свою шкуру, а человек НКВД, неподвластный резиденту ИНО, да еще не известно с какими полномочиями, естественно, представлял для него серьезную опасность. Проще уничтожить незваного гостя, сославшись на непрестанную сумятицу и неразбериху— вот почему Сергею приходилось тщательно конспирироваться, к тому же в городе объявился матерый «ликвидатор» Наум Эйтингон (Котов). Вот уж эти норовистые живчики-евреи!..
Готический квартал Барселоны с гаком превосходил виленский старый город, но Сергей вскоре освоился в путанных переулках и в разумных пределах не опасался слежки. Там у него появились две съемные комнатушки, в которых при необходимости можно залечь на продолжительное время. Владельцы убежищ — книготорговец Мануэль Семпере и вагоновожатый Габриэль Родригес отличались тем, что презирали власть беспринципных узурпаторов, потому и не были склонны к доносительству.
После дружеских бесед с людьми разных социальных слоев и политических взглядов: обывателями, чиновниками, партийными и профсоюзными функционерами, военными и интербригадовцами — у Воронова выстроилась ясная картина майских событий в Барселоне. И уже ничто не могло ее поколебать.
Непосредственным поводом к тем боям стал правительственный декрет о сдаче личного оружия, направленный против анархистов. В то же время полицию (не связанную с профсоюзами) вооружили до зубов. Стало очевидно, что далее последует захват стратегических объектов Барселоны, подконтрольных Национальной конфедерации труда анархистов.
Третьего мая полицейский отряд под началом генерального комиссара коммуниста Эусебио Саласа, посланный каталонским министром безопасности Артемио Айгуаде, попытался захватить Центральную телефонную станцию Барселоны на площади Каталонии. «Телефоника» с начала революции состояла под рабочим самоуправлением, охрана и персонал станции не повиновались и оказали сопротивление. Неподвластных рабочих поддержали вооруженные анархо-синдикалистские слои горожан, к которым присоединилась милиция ПОУМ. Инсургенты закрепились в рабочих кварталах, в то время как полиция и силы, верные коммунистам и каталонским националистам, удерживали центр Барселоны. Стихийно вспыхнула всеобщая стачка, в городе сооружались баррикады и начались уличные перестрелки.
Однако лидеры анархистов и ПОУМ не предприняли ответных энергичных действий в опасении краха «антифашистского единства». Береговые батареи в Барселоне находились под контролем анархистов, орудия могли запросто открыть огонь по штабам коммунистов и правительственным зданиям. Военное ведомство в Женералите не вмешивалось в конфликт, анархистские ополчения на фронте Уэски были остановлены секретарем по обороне в каталонском правительстве анархистом Мануэлем Молиной. После переговоров пятого мая уличные бои прекратились.
Но уже шестого мая центральное правительство для «восстановления порядка» направило в Барселону из Валенсии шесть тысяч штурмовых гвардейцев. Начались обыски на улицах и в домах, конфискация оружия и сплошные аресты членов ПОУМ и боевиков-анархистов.
Поначалу влияние компартии в Каталонии было невелико, ведущую роль там играли националисты, анархисты и поумовцы. Поэтому главной целью, которую преследовал СССР (и КПИ Испании), было ослабление, а затем и ниспровержение Женералитета, по сути ставшего правительством суверенного государства. Ларго Кабальеро — испанский премьер являлся противником подобных мер. Социалист считал, что фашизм сумеет победить только объединенный Народный фронт, потому являлся сторонником компромисса с анархистами и ПОУМ. За что и поплатился... Семнадцатого мая Кабальеро сместили с поста премьера, а конфедерацию анархо-синдикалистских профсоюзов вытеснили из состава центрального и каталонского правительств. Испанский кабинет при полной поддержке коммунистов возглавил другой социалист Хуан Негрин.
Но в Москве понимали, что ради устранения оппозиции в республиканском лагере сильно ослабили боеспособность народной армии и ополчения — тем самым укрепив положение мятежников. На фронте подразделения левых убеждений оказались в деморализованном состоянии. Вот и решили, вопреки логике, отыграться на коминтерновских представителях в правительстве и воинских частях.
Тольятти настоял перед ИККИ об отзыве в сентябре-октябре большинства советников Коминтерна из Испании. Кодовилью срочно направили в Париж для организации кампании в поддержку республики, Петрова же оставили при ЦК объединенной социалистической партии Каталонии. Оставшихся в стране коммунистов-интербригадовцев подчинили отделам партии по работе с иностранцами. Коммунистическая партия Испании наконец получила долгожданную самостоятельность. Руководство Коминтерна теперь не принимало принципиальных решений по проблемам Испании и политике КПИ без участия местных партийных представителей.
За время нахождения в Барселоне Воронов душой прикипел к семейству Семперо, обитавшем в старинном, слепленном с другими доме в квартале церкви Святого Августина. Фамильная книжная лавка размещалась на первом этаже, из нее, помимо парадного и черного, имелся ход в жилые помещения, что кстати для Сергея. В магазине заправлял седовласый усач Мануэль, которому помогал сын Даниэль, девятнадцатилетний малый, чудным образом избежавший мобилизации. Жена Мануэля Изабелла — женщина редкой, но подчеркнуто траурной красоты, редко появлялась на людях, но зато кулинарные способности хозяйки превосходили возможные ожидания. Иногда Сергею доводилось провести вечерок в обществе супругов в теплой домашней обстановке. Постояльца удивляло, что Мануэль обращается к спутнице жизни, словно к высокородной грандессе, будто провинился, странная недосказанность сквозила в отношениях давно женатых людей.
Потом Воронов узнал, что Изабелла любила другого мужчину — популярного писателя, сгинувшего во Франции в прошлую войну, и вышла за Мануэля, который с юности обожал красавицу с улицы дель Оспиталь. По видимости, такая участь грозили и сыну Даниэлю. Юноша безнадежно влюбился в белокурую гордячку по имени Беатрис, актрисульку из ближайшего театра Ромеа, ставящего постановки на каталонском языке.
Сергея так же поразил и удивительный букинистический магазин Семперо, в котором часто встречались экземпляры редкостных книг. Случалось, знаменитые в Испании персоны забредали сюда в поисках нужного раритета, букинист горделиво называл тех людей, да Воронов уже не помнил кого. Однажды Мануэль, когда Сергей рыскал на дальних полках, толкнул гостя в плечо, призвав обратить внимание на рослого человека в роговых очках, с черной шевелюрой и густыми усами. Хозяин, интригующе повременив, с придыханием сообщил: — Эрнест
