Хемингуэй, впрочем, это имя мало что тогда говорило Сергею. Но одно Сергей знал наверняка: и Михаил Кольцов (Моисей Фридлянд), и Илья Эренбург, будучи в Барселоне, частенько наведывались в этот магазинчик. Но, слава Богу, литераторы не пересеклись с соотечественником...
Мануэль и сын Даниэль люди открытые, лишенные подозрительных замашек. Но родная жена и мать — полная противоположность мужу и сыну. Немногословная и со скрытым характером сеньора заинтриговала любопытного постояльца. А уж когда Воронов стал замечать продолжительные отлучки хозяйки из дома, то решил проследить за доньей…
Однажды вечером Изабелла, одетая в черное, шмыгнула с черного крыльца и направилась в сторону Рамблас, Сергей в отдалении последовал за женщиной. Та спешила, не оглядываясь, вышла на бульвар и повернула не в сторону рынка Бокерия (что подразумевалось), а в сторону театра Лисео. Дама двигалась по тротуару вблизи стен зданий, соглядатай же таился за газетными киосками и цветочными ларьками, размещенными в бульварной части улицы. Так парочка вышла на площадь с высоченной колонной, увенчанной статуей Христофора Колумба. Изабелла торопливо миновала пешеходный переход у памятника и спустилась по ступеням к набережной внутреннего порта. Госпожа Семперо остановилась у кромки парапета, пристально вглядываясь вдаль: на башню Святого Себастьяна – конечную станцию канатной дороги или еще дальше, за мол, где раскинулось темное море. К сеньоре никто не подошел... Спустя полчаса Изабелла резко повернулась и торопливой походкой направилась обратной дорогой. Сергей понял — женщина тоскует о любимом…
В четверг двадцать восьмого октября в Барселону из Валенсии прибыло правительство Хуана Негрина. Соответственно, в город, ставший временной столицей Испании, переехали партийные, армейские и полицейские штабы. Советских советников, в том числе и Петрова, разместили в центральном отеле Континенталь на Рамблас, рядом с площадью Каталонии, где располагались главные правительственные и партийные учреждения.
После практического устранения Коминтерна от громких испанских дел Воронов воспринял свою миссию исчерпанной, ну и, естественно, соглядатайство за чиновным коминтерновцем счел излишним. Да и тот состоял теперь в плотной связке с Пальмиро Тольятти, и в конечном счете охрана «Эрколи» вышла бы на подозрительного субъекта, совавшего нос в дела секретаря ИККИ, человека, близкого Сталину.
Но ни с того ни с сего бросить выполнять задание было крайне сложно, и Воронов предпринял хитрую многоходовку. Первым этапом мыслился наладить контакт с опекаемым. Последствия непредсказуемы, но Сергей полагал, что отыщет способ вывернуться. Он выследил, что болгарин, как правило, столовается в ресторанчике Евкалиптус — на тесной улочке Бонсуксес, выходящей на Рамблу напротив фасада отеля. Петрова, как серьезную персону, постоянно охраняли два агента СИМ. Сергею пришлось выйти на Анхеля Диаса — начальника спецслужбы, который без проволочек устроил тайное «свидание».
В теплый ноябрьский вечер Воронов, одетый в ладно сшитую тройку при шляпе, прошел через узкий дверной проем таверны. Болгарин обедал в одиночестве. К Сергею метнулся расторопный битюг с выпирающей под пиджаком портупеей. Но, услышав пару условленных фраз, сделал знак напарнику, и телохранители как ни в чем не бывало уселись за соседние столики.
Незнакомец раскованной походкой подошел к представителю Коминтерна, по-немецки деликатно попросил разрешения присесть напротив. Петров метнул взгляд на охранников, но те демонстративно смотрели в противоположные стороны. Коминтерновец, почувствовав неладное, сжался в комок, открытый лоб покрылся испариной. Сергей же представился корреспондентом одного берлинского издания, намеренно назвав визави «Степаном Ивановичем», попросил о кратком интервью. Чекист толком не помнил, какие вопросы задавал, по видимости — уж слишком безобидные... Но болгарин, опуская плечи ниже и ниже, отвечал с нарастающим косноязычием. И вдруг, истерично встрепенувшись, зашептал на русском языке:
— Товарищ, прошу, не губите, пожалуйста... Давно знаю, что нахожусь под присмотром органов... Вижу — вы не из группы Орлова. Прошу о пощаде, не говорите там злых наветов моих недругов. Я честный коммунист и ни в чем не виноват, — и шмыгнул носом. — Посмотрите, пожалуйста...
И испуганный человек достал из внутреннего кармана фотокарточку. На который в рост изображены молодая женщина и две девочки по возрасту — десяти и семи лет.
— Это жена и дочурки, близкие погибнут, если... — в глазах Степана Ивановича стояли слезы.
— Не бойтесь... — прошептал Воронов одними губами. — Все будет тип-топ... — откланялся и быстро покинул ресторан.
В очередной шифровке в центр Сергей еще раз подробно обосновал мотивы отсутствия смысла слежки за коминтерновцами. Сергей охарактеризовал Петрова как человека, обладающего острым политическим чутьем и завидной работоспособностью, но не имеющего сильной воли и попавшего под влияние психологически крепких личностей, таких как Марти, Кодовилья, а теперь Пальмиро Тольятти.
Воронов не хотел отзыва на Родину, а наоборот, настойчиво просил перевести в боевую часть, непритворно желал сражаться на стороне республики. Чекист доподлинно знал, что в Народной армии не хватает кадровых особистов, да и начальству в Москве так гораздо сподручней.
Как ни странно, руководство вняло просьбе старшего лейтенанта. И в конце ноября его назначили начальником особого отдела Пятого армейского корпуса Маневренной армии, временно расквартированного под городком Фортанете. По ряду обстоятельств Сергею присвоили немалое в республиканской армии звание майора, comandante, по-испански (шеврон с красной звездой и одной толстой желтой полоской). Командовал корпусом тридцатилетний подполковник Хуан Модесто (Хуан Гильото Леон), коммунист, парню в тридцать третьем году пришлось возглавить коммунистическую милицию Мадрида (МАОС). Модесто — без прикрас легендарный командир Народной армии, Хуан участвовал во всех главных военных операциях республиканцев. Рабочий лесопилки в городке Эль-Пуэрто — в конце войны (в тридцать девятом) стал генералом и командующим Центральной армией Республики. Естественно, Модесто обрадовался, что Пятый корпус станет опекать кадровый советский контрразведчик. Комкор даже «поставил на место» своевольных командиров дивизий, таких как Энрике Листер и Кампесино (Валентино Гонсалес), с недовольством воспринявших назначение в корпус человека со стороны.
Командование Народной армии готовило войсковую операцию на Арагонском фронте, где под Теруэлем (главным городом Восточного Арагона) образовался длинный выступ мятежников в сторону Валенсии, грозящий рассечь территорию, подконтрольную республике. В прилегающих районах происходила серьезная концентрация республиканских формирований. По логике, в предстоящих сражениях необходима полная сплоченность наличных сил, но министр обороны Прието счел неуместным участие интернациональных бригад, и те покинули линию фронта. Дивизии республиканцев пополнялись за счет мобилизации гражданского населения, само собой кишащие агентами фалангистов. Причем в действующие войска стали поступать даже уголовники, сидевшие прежде в тюрьмах под обещание сражаться за республику. Естественно, особистам «через край» хватало работы с подобным пестрым сборищем.
Поздняя осень стояла холодная, уже начались заморозки. Возникли большие проблемы с теплым обмундированием бойцов. Появились первые обмороженные с окрестных перевалов. А в начале декабря выпал снег, на удивление редкий для этих мест.
Сергей даже толком не ознакомился с маленьким городком, тесно застроенным бело-рыжими домиками, выцветшими под лучами яркого солнца. Но нашел время зайти в местную, ободранную временем и войной «Церковь Очищения» с изглоданными резными вратами. Годом раньше анархисты превратили «иглесию» в конюшню, теперь малочисленные горожане в меру сил пытались обустроить это обезображенное революцией святилище. Сергей присел на обшарпанную церковную скамью и оглядел гулкое церковное пространство. В особенности внимание привлек мраморный, щедро декорированный золоченый алтарь — напротив входных врат. В центральной, большей нише — удачно сохранилась скульптура Богоматери с младенцем (видимо, успели вовремя спрятать от погромщиков), четыре остальные ниши округ нее пустые, без скульптур... И тогда у него пронеслась кощунственная для коммуниста мысль: «Господь и Матерь Божия не насовсем покинули Испанию...» — вот главное, чем запомнился Воронову крошечный Фортанете.
К воскресенью двенадцатого декабря уже переформированный корпус (ставший теперь двадцать вторым) скрытно передислоцировали вплотную к северным окрестностям Теруэля вдоль автодороги Мудехар. Погода ожесточилась — кругом снег, стояли десятиградусные морозы. Умножились случаи дезертирства с позиций, пришлось применить особо крутые меры, вплоть до расстрела беглецов. Ко вторнику воинские части республики были приведены в боевую готовность. Войсками руководил бывший военный министр генерал Хуан Эрнандес Сарабия, личный друг президента Асаньи. Сарабия планировал стотысячной армией плотно окружить Теруэль и сосредоточенными ударами с трёх сторон захватить город. У националистов было только десять тысяч, но противник успел создать крепкие укрепления, да и в уличных боях имел явное преимущество. Подвергать город бомбардировке и артобстрелу Сарабия отказался, хотя и танкам не развернуться на кривых тесных улочках...
Пятнадцатого декабря, воспользовавшись морозом и густым снегопадом, республиканцы перешли в наступление, продвигаясь по узким горным дорогам и снежным заносам, наседали на неприятеля. Фалангисты оказывали ожесточенное сопротивление, с обеих сторон случались даже штыковые атаки. Сергею пришлось контролировать стойкость дивизий, исключив даже намек на несогласованные маневры, не говоря уж о сдаче собственных позиций, провозглашен девиз — только вперед. Заградотряды еще не практиковали, но политработники основательно потрудились, так что малодушным и в голову не пришло бы — удариться в бегство. В тылу трусов сразу бы арестовали и предали военному трибуналу, а людей в то время не жалели. Воронов тогда не спал четверо суток, мотался из полка в полк, а там из батальона в батальон, подгоняя командиров, решивших схитрить и отсидеться. Да не он один такой — и коммунисты, и социалисты считали, что каждое промедление чревато провалом. Франко спешно подтягивал свежие части к Арагонскому фронту, пока республиканцы прорывали оборону неприятеля и закреплялись на отвоеванных рубежах. Наконец в пятницу Сарабия решил использовать авиацию — и фалангисты, отвечая беспорядочными контратаками, стали отходить в расходящихся направлениях в Верхний Арагон и Кастилию. К вечеру Теруэль окончательно окружили, защитники города во главе с полковником Реем д’Аркуром оказались в мешке.
Погода продолжала
