Как там на дне Ада?

покорное ожидание. Хватит ждать! Надо действовать, надо лезть...

Я даже не понял, что со мной вдруг такое произошло, почему и откуда вдруг у меня м  появилась такая решимость и такая сила. Я встал, постоял немного в раздумье, затем стянул с себя свитер, снял рубашку и даже майку. Они были на ощупь мокрые насквозь, как будто я, одетый, только что побывал в воде. Раздевшись, я  взялся рукой за ступеньку лестницы и полез.

Потом выяснится, что разделся я на пятой снизу площадке. Лезть мне надо было еще десять площадок. Целых десять!  В два раза больше! Как же я смог пролезть эти десять площадок, если уже на пятой снизу мне отказали силы?! Как?! Чем я дышал, как я двигался, если вверху концентрация дыма и копоти были гораздо выше, чем внизу Да и температура наверху была уже дай боже какая!

Но я  ничего этого тогда не знал. Я тогда вообще ничего не знал, и ни о чем не думал. У меня в голове не было ни одной мысли. Мое сознание и эмоции были, как бы временно отключены за ненадобностью. Остались лишь одни двигательные рефлексы и решимость лезть вверх,  постоянно подталкивающие и направляющие его. Вверх, вверх, вверх, вверх... Одна площадка, другая, третья, четвертая...

И когда мои руки, после окончания очередного лестничного пролета, вдруг не нащупали следующей лестницы, я сначала даже и не понял, что короб кончился.

Я все также, на ощупь продолжал двигаться вдоль стены. Но лестницы не было. Не было и вертикальных цилиндров труб. Но зато пошла теплая шершавость бетонных стен без углов и тупиков. И тут до меня дошло, что это уже оголовок, что я всё-таки долез до оголовка.  А это значило, что шахта закончилась!

Тогда я повернулся во внутрь оголовка, оттолкнулся от стены, выставил перед собой руки и осторожно двинулся вперед, ища последний пролет лестницы, который был посередине оголовка.  Я шел по-прежнему с закрытыми глазами и даже не пытался их открывать, чтобы увидеть люк и лестницу под ним. Я знал, что глаза мои  не открываются, что глаза заполнены густой, липкой массой, которая покрывает  все  лицо Я не знал, что с моими  глазами. Сначала глаза сильно жгло, из них ручьем текли слезы. А потом боль ушла, веки разбухли и не шевелились совсем. Да я и не пытался ими шевелить. Потому что в этой кромешной тьме, что меня окружала, глаза мне были и не нужны.

И вот  моя  рука  наткнулась на что-то металлическое, закрепленное вертикально. Я  ухватился пальцами за эти железки, протянул туда вторую руку и понял, что это она, моя лестница. Та  самая лестница, что выходит через люк на бетонку точки, та лестница, что должна вывести меня на поверхность, на воздух, к людям, туда, где  спасение. Именно под такой лестницей в противоположном оголовке нашли потом задохнувшегося парня  тридцати с небольшим лет, отца двух детей, устроившегося в эту организация для того, чтобы накопить денег на жилищный кооператив. Чуть-чуть не хватило у парня сил для того, чтобы выбраться! Всего чуть-чуть,  но... не хватило!

Я взялся руками за поручни, поставил на нижнюю ступеньку одну ногу, потом вторую, подтянулся и полез. Перед этим я поднял голову вверх и попытался крикнуть что-нибудь, позвать на помощь, но из открытого рта послышался лишь невнятный хрип. Голоса не было, крика не получилось...

И вот мои руки нащупали ободок наружного стального кольца люка, затем теплый бетон площадки. Я сделал по лестнице шаг, другой и вывалился наружу. Я  еще успел перевернуться на спину и заметить сквозь плотно сжатые веки и черную, липкую массу, заполняющую глазные впадины и полностью покрывающую мое лицо, слабые проблески света, говорящие о том, что зрение у меня не потеряно, прежде чем сознание покинуло меня.

             
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЦЕНА СПАСЕНИЯ

Или

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

День стоял морозный и ветреный. Слегка мело. Но людям, столпившемся у горящей ракетной точки не было холодно. Через четыре открытых люка оголовков и дверь центрального входа ракетной точки валили густые, черные, будто спрессованные столбы дыма. Дым был настолько плотным что не рассевался и поднимался высоко в небо. И лишь только там, на высоте начинал поддаваться напору ветра, расширяясь и наклоняя свои хвосты, сплетая их в сплошную, непроницаемую завесу.

(Камера показывает горловину шахты с черным дымом, выходящим из нее и  людей, толпившихся около нее. Пожарники в респираторах и защитных масках на лицах работали, в основном, у центрального входа и в стакане. Густая, липкая сажа от горящей изоляции электропроводки, облицовочного пластика и краски забивала респираторы, очки и совершенно не давала возможности для их работы. Чуть в стороне стояли три воинские медмашины и две гражданские скорые помощи, возле которых угрюмо толпились люди в белых халатах. Никто из горящей ракетной шахты наружу не выбрался, хотя прошло уже больше получаса с начала аварии. Спасатели и пожарники тоже никого не обнаружили, потому что работали они пока еще только в верхних этажах точки.)

И здесь случилось невероятное. Из столба дыма, выходящего из люка одного из оголовков, вдруг вывалился человек. Он перекатился через край отверстия и замер на бетоне нелепой, скособоченной, черной фигурой мало напоминающей человеческую. Люди кинулись к нему. Раздался крик:
      --Врача, скорей!

Вид у вылезшего был страшен. Вместо лица – сплошная черная, неподвижная маска, на которой зиял черным провалом широко открытый рот, чернел нос без ноздрей и только намеки впадин глаз. Он был до пояса раздет, но тело тоже было покрыто сплошной черной массой и трудно было понять есть ли на нем майка или нет, а если и есть, то где кончается материя, а где начинается тело.

Подбежали врачи с носилками. Молодая женщина-врач, увидев Андрея, не удержалась и испуганно выкрикнула:
      --0, бо-оже-е! - но тут же взяла себя в руки и громким, приказным тоном произнесла, - Губку влажную? Быстро!

Она наклонилась над Андреем, взяла губку и осторожным движением руки провела по его лбу, потом по щекам и тут же с облегчением проговорила. Точнее, не проговорила, а разом выдохнула из себя:
      --Фу ты-ы! Это же копоть! Воды теплой, пожалуйста...И кислородную маску...

Врачи окружили Андрея, подняли его, положили на носилки и занесли в подъехавшую реанимационную машину. Народ столпился около нее. Все стояли молча и смотрели через открытую дверь на врачей, хлопочущих около черного, вылезшего из недр горящей шахты парня, слушая их голоса:

      --Рот прочистили... Нос не получается... Слизистая разбухла.. Отек... Гортань тоже разбухшая... Трубка кислородная не проходит... Нет прошла, слава богу... Включайте кислород... Господи-и, как же он дышал так... У него даже язык распух... Нет, не западет... Он зафиксирован.. У трубки наконечник с насадкой...Давление падает...Внутревенно адреналин быстро... Пульс? Тридцать два... Давайте стимулятор... Капельницу быстро... И физиологический.... Глаза? Что у него с глазами? Веки разбухшие... Ожогов нет? Кажется нет... Промойте глаза и марлевую повязку.. Штаны снимите с него... Они же мокрые... Нет.. Не моча... Вода или пот.. Да его не протирать, его мыть надо... Оставим до госпиталя... Это уже их дело... Мы свое вроде бы сделали..
.
Андрея поместили в военный госпиталь Байконура, находящийся в центральном городе космодрома Ленинск - 10. Военный госпиталь Байконура представлял собой целый больничный городок из нескольких отдельных многоэтажных корпусов, соединенных между собой крытыми переходами. Андрея поместили в реанимационном отделении терапевтического корпуса, где он пролежал без сознания четверо суток, находясь в буквальном смысле слова на тонюсенькой грани между жизнью и смертью.

У Андрея было сильнейшее отравление ядовитыми продуктами горения, осложненное поражением тканей верхушек легких и слизистой оболочки рта, носа, гортани и глаз, сопровождающееся их сильнейшим отеком. Первое время около него круглосуточно дежурила бригада реаниматоров, оснащенная новейшими видами Советской медицинской аппаратуры и широчайшим спектром разнообразнейших медицинских средств, которыми в изобилии снабжался госпиталь Байконура. После ликвидации кризиса около него постоянно находилась дежурная медсестра. Андрей лежал с кислородной маской на лице, подключенной к капельнице и опутанный целой системой датчиков, передающих данные о его состоянии в центральную диспетчерскую реанимационного отделения.

(Камера показывает палату госпиталя и кровать, на которой лежит Андрей с кислородной маской на лице. Около кровати в специальной стойке закреплен  кислородный  баллон, соединенный резиновой трубкой с маской на лице. Рядом с кроватью стоит стул, на котором сидит женщина в белом медицинском халате. Голова ее склонилась на грудь и она спит)

Андрей очнулся под вечер. Первым к нему вернулось ощущение слуха. Такое было впечатление, что где-то неожиданно включили музыку и она заиграла сначала тихо, потом все громче и громче. И к музыке вдруг начали подключаться какие-то посторонние, резко диссоциирующие с музыкальной тональностью, звуки, очень знакомые и характерные похожие на легкий храп спящего:
--Хр-р-р...Бр-р-р...Пф-ф-фу-у-у...

Андрей сморщился, тряхнул головой в досаде, отгоняя назойливые звуки и открыл глаза. Но глаза не открывались. Веки глаз были прижаты чем-то мягким и прохладным к глазницам. Андрей дернул правой рукой, чтобы потрогать пальцами свои глаза, но рука не поднималась. Ее что-то не пускало и удерживало в лежачем положении. Тогда Андрей попробовал поднять левую руку. Рука поднялась и он поднес ее к глазам. Пальцы ощутили плотную марлевую повязку.

И здесь к Андрею вернулась память. Он вспомнил, что с ним произошло и понял, что находится в госпитале. Он скривил рот, чтобы позвать кого-нибудь к себе, но из горла вырвался лишь какой-то невнятный хрип.
      --Вот те на-а-а, - изумился он, - что же это тогда со мной произошло?! Ведь я, вроде, сам из шахты вылез...

Рядом с ним раздался какой-то шум, потом удивленно взволнованный женский голос воскликнул:
      --Очну-улся! Госпо-оди-и! Наконец-то-о..!

Потом на него пахнуло запахом каких-то приятных женских духов и он ощутил на своей щеке мягкую теплоту женских губ и совсем близко над ним прозвучал все тот же удивленный и ласковый женский голос:
      --Какой ты у нас молодец! Выкарабкался все-таки! Ну и ну! А мы уж и не знали, что и думать...

Она еще раз прикоснулась к нему губами, провела ладонью по щекам и быстро проговорила:
--Ты полежи, я сейчас врача позову. Вот обрадуется..

Скоро около Андрея собрались врачи и медсестры отделения. На него смотрели с нескрываемым интересом, с любовью, тоже нескрываемой, смотрели, как на чудо, сотворенное их собственными руками, как на своего законного питомца, как на желанный результат своего долгого и нелегкого труда, смотрели с гордостью и радостью. Ведь за эти несколько трудных и напряженных дней борьбы за его жизнь, они сроднились, стали близкими, а точнее, он стал для них родным и близким, чуть ли не своим, стал неотъемлемой частью их жизни. И вот они теперь увидели, что их труд увенчался успехом, не пропал даром: пациент очнулся, пришел в сознание, значит будет жить.

(Закадровый голос ведущего)

Так начался для Андрея совершенно новый период его жизни, жизни до того