кстати, посредственно. Какой уж тут генералиссимус, звание фельдмаршала и то не вполне заслуженно. Что и не удивительно: по образованию он военный инженер, гидротехник, его стезя фортификационные сооружения. Но честолюбие у этого человека огромно.
В Летнем дворце герцог Бирон, князь Черкасский и граф Бестужев сочли за нужное пригласить к сочинению манифеста генерала Ушакова, адмирала графа Головина, обер-шталмейстера князя Куракина, генерал-прокурора князя Трубецкого, генерал-поручика Салтыкова и гофмаршала Шепелёва. Подъехали Миних, Лёвенвольде, Остермана внесли в кресле. А также было дано указание всем четырём лейб-гвардейским полкам собраться на площади перед Летним дворцом.
- Надо два манифеста, - сходу заявил Остерман. – Один о наследнике престола, другой об управлении империей до совершеннолетия наследника.
- Что вы имеете ввиду, Хайнрих? – не понял Бирон.
- Я думаю, что надо управление государством надо поручить совету.
- Какому ещё совету?
- Ну, например, из тех, кто сейчас собрался здесь. Будем сообща управлять страной.
- Нет, - решительно сказал Бирон, - сколько человек, столько и мнений. Этак мы до управляемся. Должен быть один, кто отвечает за всё.
- Тогда регентом можете быть только вы, Ваша Светлость, - сказал Остерман, - вы самый достойный. Я думаю, что Брауншвейгское семейство, при всём моём уважении к ним, подпускать к управлению империи нельзя. Слишком мягкий характер у обоих супругов.
- Так почему, всё-таки, два манифеста?
- Ну, как же, Ваша Светлость? Императрица во всеуслышание должна объявить о своём наследнике, что до сих пор она не сделала. Таков порядок. А второй манифест о регентстве. Государыня должна назначить регента к малолетнему императору вас или кого-нибудь другого. Разумеется, это будите вы, Ваша Светлость, но порядок есть порядок. Если Анна Иоанновна его почему-либо не подпишет, то можно собрать двести-триста подписей дворянства и на этом основании вы будите законным регентом при малолетнем государе. Пишите два манифеста.
Один манифест переделать в два не так сложно и утром Бирон пошёл к Анне Иоанновне подписывать их.
Первый манифест императрица подписала без колебаний, это было её давнишние желание. А вот второй…
Анна Иоанновна внимательно прочитала второй манифест и отложила его в сторону.
- Ты, Эрнстушка, никак хоронить меня собрался?
- Бог с тобой, Анхен. Господа молю о твоём быстрейшем выздоровлении. Как же я без тебя?
Голос герцога задрожал, на глазах появились слёзы. Переживал он за Анну Иоанновну искренне.
- Манифест так, для порядка, на всякий случай, которого, я надеюсь, не будет. У тебя, Анхен, и раньше поясница болела, да проходила же. И лекаря уверяют, что пройдёт.
Это было не правда, но сейчас Бирон верил, что это именно так.
- А мне страшно, Эрнст. Ты знаешь, что маменькин юро́дивый, Тимофей Архипович, что предсказал мне взойти на трон, говорил мне, что перед смертью я увижу себя без зеркала. На днях мне приснилось, что стою в Зимнем дворце в тронном зале в одной ночной сорочке, чепце и туфлях, а передо мной на троне я сама и восседаю в парадной одежде, только это не я была.
- А кто? – шёпотом спросил Бирон.
- Смерть моя, - просто ответила Анна Иоанновна, - поэтому и в Зимний не перебираюсь, а вдруг я там её встречу.
Слуги, слушая императрицу, набожно крестились.
- Анхен, это всё суеверия, - твёрдо сказал Бирон, - ты будешь жить. А бумагу всё же подпиши.
- Подпишу и помру, - заупрямилась императрица, - пусть она у меня пока полежит.
И с этими словами Анна Иоанновна положила манифест под подушку. Бирон вернулся ни с чем. Но по первому манифесту присягнули малолетнему императору все, кто находился в комнатах Бирона, а их, комнат, было десять из двадцати восьми помещений Летнего двора.
Присягнули и четыре полка гвардии, стоявшие во дворе.
- Не расстраиваетесь, мой друг, - сказал Остерман Курляндскому герцогу, - пойдёмте к императрице вдвоём.
Вдвоём получилось предстать перед Анной Иоанновной только через два дня.
До этого Бестужев сочинил ещё одну декларацию, что вся нация, весь народ русский желает Бирона в регенты. Декларацию подписали 197 человек.
Анне Иоанновне стало несколько лучше. Она внимательно прочитала декларацию.
- И кто это написал?
- Ваш покорный слуга.
Остерман встал с кресла и поклонился императрице.
- Эрнст, это тебе надо?
- Нет, Анна, это тяжкое бремя ляжет на мои плечи. Сумею ли я это выдержать. Но тебе стало лучше, я надеюсь, что всё вернётся на круги своя. Но ты подпиши эту декларацию и тот прошлый манифест. Так, на всякий случай. Пригодиться лет через двадцать-тридцать.
Анна Иоанновна улыбнулась.
- Ну, что я его тогда буду подписывать. Пусть и декларация полежит под подушкой. Как только поправлюсь, я их обязательно подпишу.
Бирон был в отчаянье и от этого отчаянья бросился к Анне Леопольдовне. Мать младенца-императора была удивлена до изумления, но, тем не менее ответила довольно холодно.
- Я никогда не вмешивалась в дела государственные. А при нынешних обстоятельствах тем паче не отваживаюсь вступать в оные. По-видимому, императрица находиться на грани жизни и смерти, однако с помощью Божьей при её летах вполне может получить здравие. Просить же её подписать завещание, значить снова напомнить о смерти, а на это я соглашаться отнюдь не хочу. Когда её императорскому величеству благоугодно было нашего сына принца Иоанна избрать наследником престола, то нельзя сомневаться, что её величество не соизволила сделать и нужные о государственном правлении распоряжения. Я предоставляю всё оное на собственное её величество благоусмотрение. А, впрочем, не удивительно будет, если императрица соблаговолит вверить герцогу Курляндскому регентство на время малолетства принца Иоанна.
И здесь герцога Бирона постигла неудача. Здоровье императрицы ухудшалось.
- Это она за Ледяной дом так мучается, - судачили слуги, - разве можно было так над людьми издеваться? Ей потеха, а другим страдание.
Бирон горевал искренне. Как бы его при дворе не любили, а всё же вынуждены были согласиться, что императрица и герцог испытывали нежные чувства к друг другу и признавали, что нет на всём свете более дружественной четы, чем они и в радости, и в горе. Загрустит ли герцог и императрица печалиться, будет Бирон весел и Анна улыбается. Любовь же их была скучная и не интересная без громких скандалов и выяснений отношений.
Герцог почти не отходил от ложа больной и время от времени напоминал ей о завещании. Анна Иоанновна качала головой и говорила:
- Не надо тебе этого. Эрнст, я сожалею о тебе. Я помру, несчастлив ты будешь.
- Не умирай, Анхен, - умолял Бирон.
- Как Богу будет угодна, - с покорностью и смирением произнесла императрица, - смерти я не боюсь, зла никому не делала и не желала, правила по справедливости и с Богом в душе.
Бирон вздохнул: так-то императрица весела и говорлива, добра и приветлива, но честь свою царскую строго блюдёт. Вспомнилось герцогу ни с того ни с сего, донос на крестьянина из подмосковной деревни Григория Карпова. Пахали мужики землю под хлеб этой весной, сели обедать, а в Москве пальба из пушек. Один из мужиков и сказал: «Палят, знать, для какой-либо радости государыни нашей». А Карпов-то и скажи: «Какой такой радости быть?» «Как же государыни без радости? Чай, она, государыня, земной Бог, и нам велено о ней Бога молить». А Карпов выругался и ответил: «Какая она земной Бог? Баба, она и есть баба. Такой же человек, как и мы: ест хлеб, пьёт воду и испражняется и мочиться и Бирон али Миних (кто их там разберёт?) не по раз её раком ставил». Идёт теперь Григорий Карпов без ноздрей в Сибирь на каторгу, хотя по сути он прав: един Бог без греха, а государыня плоть имеет.
Плоть у государыни стала совсем плоха. Отказала 16 октября у неё левая нога и Анна Иоанновна повелела позвать Остермана и Бирона. До этого она ещё надеялась на выздоровление, принимала у себя дворян, Елизавету Петровну и Анну Леопольдовну с мужем, распоряжение какие-то давала, пыталась руководить государством с одра болезни. И вот почувствовала, что смерть близка. Анна Иоанновна подписала декларацию и завещание и приказала убрать их пока в шкаф, где хранились драгоценности.
Остерман не преминул объявить об этом царедворцам, что толпились в комнате возле покоев императрицы.
Вскоре оттуда вышел грустный Бирон.
- Императрица изъявила всемилостивейшее благословление своё на все ваши подвиги для пользы империи, - сообщил он.
На следующий день, после полудня Анну Иоанновну причастили. Она приняла великую княгиню Елизавету Петровну и принцессу Анну с мужем, спокойно попрощалась с Остерманом, Лёвенвольде и Минихом.
Бирон плакал у ложа. Анна опустила свою руку ему на макушку, улыбнулась и произнесла:
- Небось…
Продолжить не хватило жизни. Бирон зарыдал.
«Упокой Господи новопреставленную рабу божью Анну».
Императрицу обрядили, уложили в золочённый гроб и поставили его в одном из залов Летнего дворца, превратив его в «Castrum doloris» - замок скорби - и пускали к нему всех желающих. Народ прощался со своей императрицей.
Слуги вспомнили сон императрицы про двойника её и сон этот превратился в явь и стремительно стал обрастал подробностями и очевидцами.
В тронном зале стояли вопли и стенания: плакала Елизавета Петровна и Анна Леопольдовна, никак не мог справиться с собой герцог Курляндский. Наконец, Бирон взял себя в руки, приказал принести декларацию и объявит последнюю волю усопшей императрицы.
Генерал-прокурор князь Трубецкой стал зачитывать документ тут же у гроба Анны Иоанновны. Бирон видел, как побледнел принц Антон Ульрих Брауншвейгский, стоявший за стулом своей супруги Анны Леопольдовны. Побледнел, но слушал завещание совершенно спокойно. После чего Брауншвейгская чета удалилась в опочивальню к колыбели малолетнего императора Иоанна Антоновича.
На другое утро на площади у Летнего дворца были приведены к присяге лейб-гвардейские полки.
В придворной церкви состоялась присяга молодому императору и регенту.
- Господа, - обратился Бирон к присутствовавшим в церкви, - я считаю не нужным рекомендовать вам о продолжении того усердия, с которым до сих пор вы подвизались ко благу империи. Я же со своей стороны, каждодневно и ежечасно буду посвящать себя служению империи. И если кто с полезными проектами и нужными резолюциями ко мне обращаться станет, тот не будет отвергнут и мои двери всегда для всех честных людей открыты быть имеют.
В своих покоях уже приватно Бирон поблагодарил Остермана, Миниха, Лёвенвольде, князя Черкасского и графа Бестужева за оказанную помощь.
- Господа, ваша ревность в деле служения Отечеству не останется мной без внимания, и я надеюсь и впредь опираться на ваши добрые советы.
Герцог Бирон незамедлительно занялся государственными делами. Похороны покойной императрицы были назначены на 23 декабря, малолетнего императора совместно с его матерью и отцом приказал незамедлительно пересилить в Зимний дворец, так как в Летнем уже холодно. Сам же он решил остаться в Летнем дворце вплоть до похорон.
Герцог Бирон уверил Брауншвейгское семейство, что незамедлительно определит на
