несравненное удовольствие. Если аборики согласятся, буду смеяться неделю подряд.
– А как именно мы будем защищать Хемод от кутигуров? – растерянно полюбопытствовал Ираклий.
Ответом ему был общий хохот, смеялась даже Калчу.
10
Переговоры растянулись на полных четыре дня. На второй день из городских ворот вышли два плотника и стали закреплять лежащие на железном остове мостков доски, чтоб по ним можно было ходить без опаски. Дарник решил считать это нарушением договора ничего не исправлять и скомандовал бродникам направить нарубленные кусты и деревья к городской стене. И вот по реке поплыл целый зеленый остров, направляемый с берега длинной бечевой. Аборики опомнились, когда этот остров вошел в правую протоку и намертво уперся в железные столбы мостков.
Пришедшие через час на переговоры Гадор с Вало были этим действием дарникцев глубоко возмущены.
– Ты же сам говорил, что не будешь ничего делать до окончания переговоров? – вполне уже по-свойски разорялся Гадор.
– Вы немножко нарушили, и я немножко нарушил, – объяснил Дарник.
В шатре были все те же переговорщики, что и накануне, только сидели уже без всякого напряжения, готовые получать чистое удовольствие от княжеского краснобайства.
– А зачем эти зеленые ветки? – подал голос Вало. – Чтобы перебираться по ним к стене? Для воинов с лестницами и оружием это невозможно. Гореть на воде эти зеленые ветки тоже не будут.
– С каждым днем переговоров эти ветки станут все более сухими. А если к ним добавить хороших дров и вязанок соломы, да еще сверху полить ромейским огнем, костер получится, что надо, – «приободрил» переговорщиков князь.
Больше всего хемодцев интересовало, в самом ли деле князь Дарник хочет строить здесь свой город и зачем?
– Лучшее место для богатого города трудно и придумать, – отвечал им Рыбья Кровь. – Это и путь из Хазарии на восток в империю Тан, и путь с севера на юг, от Рипейских гор по реке и по Хвалынскому морю до Персии. Есть еще и третья причина: ваш Хемод. У вас самые лучшие кузнецы и ремесленники. Мы просто будем покупать у вас всякие товары и с большой выгодой продавать их в дальние страны. Кто ж откажется от такой прибыли? Будет всем не выгодно, если придется ваш прекрасный город уничтожить и потом мне самому восстанавливать то, что вы уже сделали.
– Уж не намерен ли ты брать с нас пошлины за то, что наши суда будут плавать по Яику?
– Пошлины будут не большие, – «успокаивал» переговорщиков князь. – Одна двадцатая часть стоимости вашей руды мне, одна двадцатая кутигурам.
Аборики стали с этим отчаянно спорить и выторговали для себя полностью беспошлинное передвижение по Яику в обмен на запрет торговать с восточными и южными странами, а вот с Хазарией сами торговать можете сколько угодно, – «разрешил» князь.
На третий день переговоры снова вернулись к плате за «службу». С утра Дарник получил известие от дозорных, что к Хемоду приближается его основное войско. Велел отправляться ему навстречу Корнею с наказом привести лучшую часть войска к городу в нужный момент и в нужном виде, чтобы окончательно пустить пыль в глаза и переговорщикам, и зрителям на городской стене, то есть, всех хорошо там приодень, построй и как только гонец от меня передаст сигнал, весело и бодро выходи прямо к моему шатру и со всех камнеметных колесниц не забудь снять навесы, пускай аборики тоже как следует порадуются им.
– Да, но тогда меня не будет на твоих переговорах, хочешь лишить меня последней радости? – шутливо манерничал воевода-помощник.
– Я посажу писаря, он все запишет и тебе потом покажет, – в том же тоне отвечал своему любимчику князь. И час спустя, как только увидел вышедших из ворот переговорщиков, послал к главному войску своего гонца.
Писарь действительно сидел в княжеском шатре, но записывал он не сами переговоры, а условия письменного договора. Хемодцы не соглашались, упрямились, придирались к каждой мелочи, но и Дарник был не лыком шит – за каждую свою уступку, требовал уступки от противной стороны. Большой спор разгорелся из-за приречных и охотничьих угодий. Аборики хотели охотиться везде, где захотят, Дарник же ограничивал их охоту лишь левым берегом, мол, правый берег будет моей охотничьей территорией. Зато согласился на большой кусок правобережных пастбищ и сенокосов, куда без разрешения хемодцев не разрешалось заходить и ставить свои палатки и юрты ни дарникцам, ни кутигурам. Пашню аборикам разрешалось иметь тоже только на левом берегу.
В разгар их азартных криков раздался звук ромейской трубы, и все переговорщики высыпали из шатра наружу. На ристалище входило пятитысячное войско под дарникскими, хазарскими и ромейскими знаменами. Впереди на великолепном белом скакуне выезжал Амырчак со своими телохранителями. За ним вперемежку следовали камнеметные колесницы и повозки со съемными деревянными стенами, на лучших лошадях ехали дарникцы, стратиоты, хазары, луры. Без всякой заминки повозки и колесницы стали слаженно разворачиваться в повозочную ограду. Правда, слишком близко к камнеметам абориков, но кто ж решится покуситься на такое великолепное воинство.
– Все, сегодняшним переговорам конец! – объявил Гадору с Вало Дарник. – Но учтите, что если завтра до полудня мы все с вами не подпишем, дальше сдержать мне мое войско уже не получится.
И на четвертый переговорный день договор на словенском и готском языках был наконец подписан. Из ворот выбежали двести двадцать кутигурских детей, а двадцать восемь пленных абориков вернулись в город. Чуть позже начата выдача серебряных дирхемов и золотых динаров. По четыре дирхема получил каждый воин прибывшего основного войска и пятитысячной кутигурской орды, воины Калчу получили по шесть дирхемов, а передового полка – по восемь дирхемов. Расплата с воеводами и архонтами производилась уже в динарах, золотых украшениях и самоцветах. Тут уж хорошо постарались иудеи-толмачи, разложив золото, драгоценности, поделочные изделия равными по стоимости кучками, чтобы сам награжденный волен был выбирать, что ему больше нравится.
Завершал приятную процедуру голубь посланный в Липов с коротким княжеским посланием: «Всех победили. Строим город».
Шутка Дарника относительно строительных бревен оказалась не совсем шуткой, он и в самой деле потребовал себе в награду шестьсот бревен, из которых собирался возводить первые дома своего нового города. С большим трудом воеводам и архонтам удалось его уговорить взять три дорогих украшения для любимых женщин.
– А почему три? – не понимал князь.
– Ну как же, – растолковал ему Корней. – Лидии, Евле, да и про Милиду не забудь.
После абориков черед расплачиваться пришел другим «нанимателям» дарникского войска – кутигурам. Получалось даже забавно: одной рукой Рыбья Кровь вручал им серебро за Хемод, а другой за тот же Хемод требовал уплаты. Его расклад был прост: по десять овец и одной юрте за каждого спасенного ребенка. Сами тысячские считали эту плату с учетом обрушившегося на них неожиданного серебра совсем не чрезмерной. Вот только отдавать 220 юрт в преддверии зимы им было не слишком сподручно. С трудом могли расстаться лишь со 120 юртами, зато предлагали вдвое больше овец. Оставляли также в распоряжении дарникцев все 500 мешков с шерстью и овечьими шкурами, заготовленных для штурма. Еще за тысячу дирхемов Дарник купил у орды 300 коров и 200 коней и твердо пообещал по весне купить у них сразу десять тысяч овец: вы только мне их пригоните.
От этих действий князя, особенно, когда из ворот Хемода стали выезжать бесконечные повозки с бревнами, все союзное войско пришло в волнение. Оказалось, что за редким исключением, никто из шести тысяч воинов не верил, что Дарник действительно надумает оставаться здесь, в голой степи на зимовку, чтобы стричь овечью шерсть и ткать сукно. Тем более что золото-серебро получено, а в Ирбене ждет еще в два раза больше монет, какие, к лешему, могут быть овцы!
Заколебались даже верные бортичи, новолиповцы, тервиги и луры.
Но князя было уже не отговорить! Через своих шептунов-доносчиков Корней пустил по войску слух о том, что для зимовки князю нужна лишь тысяча воинов, и что имеется секретный договор между князем и абориками о выплате этой тысяче дополнительного жалованья за пять лет службы вперед. После проявленных торговых талантов князя, о которых судачили у каждого костра, поверить в это было очень просто, и сразу же желающих оставаться возникло огромное количество. Ну, а о том, где и на что тратить полученные дирхемы тоже беспокоиться не приходилось – вот он, сытый и работящий Хемод, который вполне не против вернуть свое золото и серебро за бочки с ячменным вином, рыбные пироги и соболиные шубы. Также никто не сомневался в новых славных походах следующей летом в сказочные северные, восточные или южные страны, когда не будет убитых и раненых, а будут только дорожные приключения и очередное обогащение. Поэтому даже те, кто собирался уезжать, горели желанием по весне непременно вернуться, вот только похвастают у себя дома своими подвигами и полученной добычей.
Союзное войско разделилось почти на две равных половины. С дарникцами решили остаться пять сотен луров, три сотни хазар и двести ромеев. В то же время до трехсот гребенцев и бродников захотели уехать вместе с ромеями и хазарами.
Еще прежде ромеев свернуть свой стан и уйти намеревались кутигуры, но Рыбья Кровь попросил Калчу, чтобы до отъезда Бунима кутигурское войско не уходило в орду. Тысячская, получившая свою дочь живой и невредимой, готова была выполнить любое пожелание князя.
Расчет Дарника был прост: отправить в Ирбень вместе с хазарско-ромейским войском словенский отряд во главе с Корнеем за выплатой от Самуила полной награды за покорение кутигур. А чтобы у Корнея с визирем не возникло никаких затруднений, он мог там при случае обронить, что за своим серебром князь Дарник может явиться и с союзной ему отныне кутигурской ордой.
Самым трудным при размежевании союзного войска стала женская проблема. Кутигуры еще в первый день появления у Хемода передового дарникского полка отправили всех своих женщин, детей и овечьи отары в отдельный дальний стан и прикидывались совсем непонимающими, когда пришлые молодцы всячески намекали, что не прочь познакомиться с кутигурскими красавицами. Не откликнулись они и на призывы о возможном замужестве своих девиц с героями-победителями. Это способствовало еще большему пожару мужских страстей. Остающиеся воины в самом решительном тоне заявили, что ни одна из мамок, ни одна из купленных в Ирбене рабынь не покинет берегов Яика, мол, за Итилем вы найдете себе еще красавиц, нам же оставьте этих. Несколько раз по этому поводу даже выхватывались мечи и клевцы.
И Рыбья Кровь, как верховный судья, счел нужным обратиться с этим делом к самим женщинам, собрал их всех вместе и произнес свое слово:
– Вы сами видите, как велика ваша ценность для тех воинов, кто остается здесь со мной. Понимаю, как многим из вас нелегко сменить постоянного полюбовника на неизвестно кого. Но подумайте, что будет с вами, когда вы вернетесь в Ирбень и дальше в хазарские и словенские селища. Серебро у ваших полюбовников скоро
