Филёвские рассказы

вовремя, не как добрые и святые люди на тот свет обычно уходят, а именно - в конце февраля. В этот период года в средней полосе европейской части России, где он родился, вырос и жил-поживал, землю сковывают трескучие крещенские морозы как правило, так что и ломом её не возьмёшь, быстро-то: на добрый метр-полтора матушка-земля промерзает, становится крепкой и неуступчивой как стекло или камень-гранит тот же. Попробуй её продолби, сделай ямку метр на два, и столько же в глубину. Раз десять вспотеешь, в кровь руки собьёшь, много лопат сломаешь… Да и снег покрывает землю таким же тяжёлым метровым покровом, который тоже надо ещё помучиться разгрести, перед копкою-то. И разбросать от земляных работ и рабочих подальше - чтоб не мешал, не препятствовал людям и поднятой на поверхность земле… А до этого надо помучиться-постараться ещё и до самой могилы дойти, половину кладбища от снега перед тем расчистить: чтобы беспрепятственно добраться до последнего пристанища человека, дорожку к вечному домику проторить провожающим - членам семьи и знакомым. Большие проблемы, короче, люди всем создают, когда зимой невзначай умирают.
Вот и дядя Вася, мятежная душа, родственничкам похожие проблемы напоследок создал. Как жил бедолагой проблемным с первого и до последнего дня, так проблемным и умер же, на тот свет с руганью и скандалом ушёл. Такая уж планида суровая существовала у человека, которую было не обойти - ни ему самому, ни домашним…
Старший брат Михаил, когда к нему вечером позвонила овдовевшая свояченица Анна, сразу же смекнул что к чему, какие ожидаются хлопоты превеликие, и, не раздумывая, не мешкая ни секунды, побежал домой к брату Виктору, того на подмогу звать. Но там ему сообщили, что Виктора нет, он лечится в санатории и навряд ли захочет с выгодного лечения уезжать, терять за здорово живёшь путёвку, которая ему, вечному труженику-хлопотуну, один-единственный раз всего на работе по случаю и досталась... Но ушлый Михаил не унимался, просил, требовал адрес брата - объяснял, что похороны, мол, дело святое и для всех членов семьи обязательное.
Тогда жена Виктора, Антонина, решила схитрить - заявила гостю с лукавцем, что не знает адреса санатория. Муж его, дескать, не сообщал и писем не писал оттуда; только раз один прислал телеграмму, что доехал нормально, что лечится - и всё… Михаил, однако ж, был мужиком упорным и до ужаса пронырливым, главное, хитрым как сто чертей. Его, как стреляного воробья, на мякине было не провести, с порога не одурачить. Он, недолго думая, побежал к Виктору на работу и там выведал нужный адрес в профкоме, после чего понёсся на почту стрелой и отбил брату срочную телеграмму: «Немедленно приезжай! У нас несчастие! Василий умер! Без тебя не справимся. Татьяна и Михаил»… И как не хотелось Виктору покидать подмосковный санаторный рай, лечебно-массажные процедуры и кормёжку сытную, лесной воздух - пришлось всё бросать и возвращаться домой после недельного отдыха. Иначе поссоришься со всей роднёй, братом и сестрой в первую очередь, которые к тебе после этого задницей повернутся…
Как только расстроенный Виктор вернулся и братцу сразу же позвонил - тут у него и началась катавасия-веретень, а отпуск и отдых кончились. Старший-то хотя и работал в горисполкоме на хорошей должности, большие деньги там получал, имел связи, - но по любым житейским вопросам обращался к среднему брату, работавшему мастером в горкомхозе, месте достаточно хлебном и выгодном в советские времена, где тогда было всё - стройматериалы, машины, электрики и сантехники, маляры, штукатуры, каменщики, рабочие и разнорабочие, которые занимались благоустройством города, могли что угодно достать и что надо сделать. Только плати, не жидись, и щедро пои их всех водкой и самогонкой: ребята в лучшем виде любую халтуру тебе провернут, не закапризничают и не заленятся… Поэтому-то Михаил Виктора и призвал, хитрюга, и сразу же на него переложил похороны.
И Виктор действительно не сплоховал: побежал на работу сразу же, всё там начальству в двух словах объяснил и попросил помощи. И ему, как добросовестному труженику, помогли, отрядили целую бригаду рабочих копать могилу, нести гроб и венки, дали даже машину для перевозки родственников.
Откомандированные работяги, должное им надо отдать, трудились на совесть - долбили ломами мёрзлую землю два дня как каторжные, чистили снег, убирали дорожки. Устали как черти, вымотались до упора, постоянно ругались и матерились при этом, покойника втихаря чихвостили, умершего так некстати; а под конец потребовали водки побольше с закуской - для поддержания духа и сил.
Организатор-распорядитель Виктор естественно побежал к вдове. «Давай, - сказал, - Аннушка, раскошеливайся, не скупись. Люди по-честному трудятся, тебе помогают. Так что плати, не жалей, подогревай рабочих». Но та его сразу же послала: заявила с порога решительно, что у неё денег нет и не будет, что ей ещё предстоит поминальный стол накрывать, закупать продуктов и всё такое. А это - большие расходы… «Так что как хочешь, но плати и рассчитывайся давай с ними сам, Вить, вместе с Мишкой и Танькой. А на меня не рассчитывайте и не дёргайте больше по пустякам: у меня и без того голова идёт кругом... Это же ваш братец, в конце-то концов, - добавила зло. - Хоть чуточку на него потратьтесь…»
И опять проблемы, опять ругань, шум и мат до небес. И это всё при покойнике!...
Делать было нечего: рабочих требовалось хмелить и кормить побыстрей, пока они долбить и копать не бросили и с кладбища не ушли, озлобленные и голодные. Виктор побежал к родне, сестре и брату, стал их трясти, раскручивать на выпивку и закуску... Тем тоже это всё не понравилось, такая наглость с Анькиной стороны. Но брата они всё ж таки выручили, товарищей его накормили и напоили за собственный счёт, и даже и деньгами отблагодарили…
Но на этом проблемы с похоронами дяди Васи не закончились, были ещё впереди. Потому что в ритуальной конторе сделали обыкновенный гроб, стандартный по заказу вдовы, в который 140-килограммовый покойник категорически не умещался, наполовину наружу вылезал как подошедшее тесто из кастрюли. Пришлось работникам морга наспех гроб увеличивать, расширять. Что у них очень скверно в итоге и получилось - без соответствующих инструментов-то, навыков плотницких и столярных.
Потом огромного дядю таскали в Церковь на отпевание, что мужикам-работягам было сделать хотя и тяжеловато, конечно же, но удобно пока, без проблем. Но вот когда после службы его потребовалось тащить на руках через всё городское кладбище уже непосредственно к самой могиле, да через глубокий снег, через проходы могильные, узкие, к похоронным процессиям не очень-то приспособленные, - тогда-то мужики-носильщики и надорвали себе пупки и тяжеловеса-покойника не единожды про себя обматерили и прокляли…
И на поминках потом разразился скандал: хитрющая вдовушка Анна решила накрыть всего лишь два стола - для близких родственников и соседей. А тех, кто работал, могилу честно капал, не жалея рук, и таскал на горбу покойника через ограды и снег к месту последнего пристанища, - их-то, главных действующих лиц по сути, она к поминальному столу приглашать категорически не собиралась - пожадничала, чертовка.
И опять пришлось разнервничавшемуся Виктору брать поминки лишние на себя, приглашать своих мужиков добросовестных в ресторан и там их всех угощать на славу, благодарить за помощь, за сквалыгу-родственницу извиняться… Брат и сестрёнка и тут ему пособили с денежками, в беде не бросили, слава Богу. Но главные-то хлопоты и нервотрёпка всё равно достались ему одному, среднему брату усопшего, который, хотя покойника и плохо переносил все последние годы, увы, - но на похороны приехал вовремя и всё сделал как надо. Последние нервы истрепал на похоронах, как чумовой мотаясь три дня по городу, ссорясь и цапаясь со всеми подряд, сердце той руганью надрывая…

После похорон мужа вдова его Анна и вовсе выкинула номер: позвонила Михаилу, Виктору и Татьяне по очереди и объявила им троим со злорадством, которое долго копила в душе, в поганеньком сердце носила, что знать-де она никого больше из них не хочет - ни знать, ни общаться, ни даже здороваться. Добавила, нервно возвысив голос, что с покойником-де жила и мучилась всю дорогу, с таким-то безногим уродом. А под конец и вовсе до того договорилась, стерва, что, мол, подсунули они ей когда-то “залежалый товар” - инвалида негодного и убогого, который с малолетства-де никому из них не нужен был, не люб, и от которого она, Анна, имела всю жизнь одни сплошные расстройства психики и проблемы. Который ей и испортил в итоге жизнь, пустил её под откос - если уж совсем откровенно и грубо.
И тут на бедного дядю Васю сыпались одни упрёки и злоба неумолкающая, даже и на усопшего, даже и со стороны вроде бы близких ему людей, которых он поил и кормил до сорока восьми лет, на которых все силы и здоровье потратил. Не было, не было ему, страстотерпцу, и после смерти покоя! Никто доброго слова про него не сказал, не поплакал и не погоревал, как следует. Все только ругались и истерили, и стихийно-возникшие проблемы вперемешку с неприязнью гасили, решали и обговаривали, которые он и с того света всем, не ленясь, создавал. Таким уж проблемным он уродился…

Похоронили его, к слову, рядом с умершей за полтора года до него матерью. Потом в ту же могилу через какое-то время положили и сестру Татьяну, скончавшуюся от рака.
И справедливо сделали, надо сказать. Спасибо за то братьям Михаилу и Виктору. Потому что только две эти женщины на целом свете любили, жалели и понимали его, раба Божьего Василия. Такого, каков он был. Со всеми его болезнями и проблемами, запоями, слабостями и недостатками, с больными ногами его, наконец, от которых ему было мало проку. Других по-настоящему близких людей у дяди Васи на этом свете и не было-то, как оказалось…
                                                                                                          <март 1987>


Маленький ослик 


Посвящается  Беляевой Клавдии Николаевне,
моей второй матушке перед Богом, подарившей  мне вторую,
а потом ещё и третью жизнь.


Ослик родился совсем-совсем маленьким, слабеньким, мокреньким, худеньким и беспомощным, с мягкой как пух, светло-серой шерсткой, что хозяева его родителей, когда утром собрались вместе, не сговариваясь, назвали ослика Пушком…
Первое, что он почувствовал и увидел, появившись на свет, - это тёплый шершавый язык матери и добрые глаза их хозяина, склонившегося над ними, приветливо обоим им улыбавшегося. Потом он увидел ослепительно-яркие струи-лучи сквозь корявые досочные щели, на золотистые прожектора похожие, загон свой добротный, тёмную крышу над головой, кучи свежей травы вокруг и опилок; потом, приподнявшись, увидел светлого неба кусочек, что над дверью сарая лазурной полоской нависла - полоской, ведущей в рай.
Потом в сарае, где держали родителей ослика и теперь предстояло обитать и ему, появилась жена хозяина с сыном, которому было восемь лет от роду, который, по разговорам, заканчивал первый класс. Женщина притащила старое ватное одеяло из дома и бережно перенесла на него новорожденного, а мальчик, припав на колени, тут же стал