Невыдуманная история. Лирическая повесть

Скажешь тоже: посмотри на меня. Мне тяжёлая операция предстоит, после которой неизвестно ещё, выживу ли.
- А потом, ты что же… ты… не женатый что ли? - запнувшись на полуслове, спросила она с усмешкою, опять поворачиваясь к нему и внимательно на него посматривая.
- Нет, Наташ, холостой. Сердце моё свободное.
- А жена где твоя, семья, дети?
- Нет у меня ни жены, ни семьи, ни детей. Живу уже много лет бобылём, никому не интересный, не нужный, кроме престарелых родителей.
- Да ладно тебе шутить-то, Андрюш, перестань, и надо мной издеваться: «не нужный он, видите ли, никому, не интересный». Чтобы такие мужчины, как ты, до сорока лет холостыми ходили, девушками не тронутые и не опутанные, - да в жизнь не поверю. Байки прямо какие-то, или враньё, чтобы меня не тревожить. Неужели же ты ни разу не был женат?
- Ну почему? - был. Давно. Да быстро развёлся, правда.
- А дети?
- Детей у меня нет, и не было никогда: не наградил нас ими Господь.
- Почему?
- “Почему”, - добродушно усмехнулся и передразнил Яковлеву Мальцев. - Потому. Вопросы какие-то странные задаёшь, на которые отвечать неудобно. Потому что разными были с Лилькой, бедовой супругой моей, ругались и цапались постоянно, спали частенько врозь, в разных комнатах даже... И так и расстались в итоге с руганью, со скандалом громким и угрозами: какие при таких отношениях, согласись, могут быть дети… Я даже в Афганистан от неё вынужден был убежать весной 85-го, целый год воевал там с душманами и моджахедами, от неё по сути скрывался - чтобы она от меня отстала, пиявка цапучая, не засадила по злобе в тюрьму… Представляешь, какими “идиллическими” были у нас отношения, какими “трогательными” и “приятными”. До сих пор вспоминаю её с ужасом и тоской, и страхом. А ты спрашиваешь - почему…

И опять наступила пауза в разговоре, долгая, утомительная для обоих.           
-…А ты, я смотрю, даже и повоевать успел, - собравшись с мыслями, наконец, задумчиво произнесла Наташа, на Андрея взирая с гордостью. - Какой же ты молодец, Андрюш, какой молодец! Мужик боевой, настоящий - не мямля! И в МАИ учился когда-то, престижном крутом институте, и в стройотряд на каникулах ездил, не отдыхал как другие, рафинированные ровесники наши, и воевать добровольно пошёл, когда солдаты стране понадобились. Да и теперь не пропал, и это мягко сказано. Молодец, молодец, одно слово! В Афганистан на войну ведь мало кто добровольно шёл: как правило, все “косили” от Армии, справками липовыми от войны отмахивались, детьми и больными родителями. Это я очень хорошо знаю и помню: та война непопулярная в народе была, не нужная никому.
- Да я не участвовал непосредственно в боевых действиях, Наташ, не преувеличивай мои заслуги и достоинства. Моё дело было самолёты и вертолёты чинить со своей авиа-ротой, которой я полгода командовал. А потом меня и вовсе в штаб части перевели, на бумажную работу. Так что настоящей реальной войны я по сути дела и не видел-то. Только цинковые гробы одни и остались в памяти навсегда, которые на военно-транспортных Илах и АН-ах на Родину возвращали, почему-то обязательно залетая к нам.
- А какое звание у тебя? - продолжала допытываться Яковлева, которой очень, видать, понравился про Афганистан рассказ, где Андрей воевал как настоящий мужчина.
- Уволился в запас майором в 86-м году. А пару лет назад вызвали в военкомат и подполковника дали. Теперь я - подполковник запаса.
- А боевые награды есть у тебя?
- Да, есть несколько медалей и орден. Там награды нам всем раздавали, без счёта и ограничений. Чего-чего, а с побрякушками проблем там не было...

После этого они опять на какое-то время затихли, с мыслями собираясь, с духом, ушли каждый в себя. Напряжённо-задумавшийся Андрей продолжал держать крохотную ручку Наташи в своей мускулистой руке и при этом нежно её теребить и гладить. И через поглаживания и ласки те он будто бы собственную жизненную силу ей передавал добровольно и безостановочно, как донор тот же или целитель-экстрасенс, - и энергию, в которой она так нуждалась…

17

- Ну а чего же ты не разыскала-то меня потом, Наташ, не пойму? - первым прервал он молчание, на подружку свою сырлипкинскую с любовью опять взглянув, жалея её всем сердцем, такую крохотную, нежную и слабенькую на вид, но такую при этом при всём гордую и самостоятельную. - Почему не приехала в Москву и не встретилась, не поговорила со мной по душам, чтобы я правильно всё оценил и понял? Я ведь почему тогда убежал, из отряда досрочно домой уехал после нашей с тобою встречи у магазина? Потому что не поверил тебе: честно признаюсь. Подумал, грешным делом, что ты хочешь повесить на меня чужого ребёнка. Вот и всё, в этом всё было дело. А если б я понял и поверил, что Оля - моя кровиночка, - неужели я бросил бы её и тебя?! Я что - изверг какой некрещёный, варвар?!
Выслушав всё это очень внимательно, грустно улыбнулась Яковлева, задумалась на  мгновенье, глазами в потолок уставившись, в неоновые лампы на потолке.
-…Ну а сейчас-то ты веришь мне, Андрюш, что Оленька - твоя дочь? - наконец спросила она, поворачиваясь и пристально на него опять посмотрев. - Что у меня помимо тебя мужиков в жизни не было? Сейчас-то ты признаешь её родной и будешь о ней, если что, заботиться?
- Да буду, Наташ, буду, конечно! Не сомневайся даже и не переживай! Что Оля - моя родная кровь, про то я сразу же понял и почувствовал, как только её в офисе утром вчера увидел: сердце моё, моментально сжавшееся и затрепетавшее, мне радостно о том прокричало. Но только если б я про это гораздо раньше узнал, повторю, - всё бы у нас с тобой совсем-совсем по-иному сложилось, уверяю тебя. И я бы не чувствовал себя таким прохвостом и подлецом, как сейчас, не мучился и не переживал бы за содеянное.
- Ты не прохвост, Андрюш, и не подлец: не надо так говорить и корить себя незаслуженно. Поверь, ты очень хороший парень: я это сразу сообразила, в первый же день - сердце девушки не обманешь. И я не зря тогда так влюбилась в тебя. Поверь ещё раз: я ни о чём теперь не жалею… Да и тебя, Андрюш, не виню. Наоборот даже, очень тебе всю жизнь была благодарна за Оленьку… И тогда, в Сыр-Липках летом 76-го года, вспомни, я ведь сама тебя к себе домой привела: ты не хотел идти - если уж совсем по-честному-то. И сама же потом к тебе и в постель запрыгнула, сама там всё и сделала фактически, что в таких случаях делается: честно тебе признаюсь, чего уж теперь-то стесняться и лицемерить. Ты-то в ту ночь сильно пьяненький был, уставший, и не хотел ничего - только спать без-пробудно. А я тебя всю ночь тормошила и мучили, и на себя укладывала, зараза этакая, помогла даже в себя поглубже войти - уж очень мне захотелось от тебя забеременеть и родить, до безумия прямо… Так что не переживай и не казни себя, живи спокойно и мирно, Андрей. Потому что если уж начать разбираться по-настоящему и по-справедливости - то это я была тогда во всём виновата, я одна: ты ж меня не насиловал, не соблазнял, не обещал ничего особенного и сверхъестественного… Поэтому и претензий у меня к тебе никогда и не было-то фактически - только одна надежда на лучшее. Как оказалось - несбыточная, наивная и смешная даже, как теперь всё это видится с высоты прожитых лет… Ну и пусть. И ладно. И что из того. Многие в жизни обманываются и обжигаются, требуя невозможного, что на самом-то деле им и не принадлежит, чего они недостойны, не заслужили…
- Так что спасибо тебе, Андрей, дорогой, уже и за одно то хотя бы, что ты не прогнал меня от себя, запустил в кроватку и с трудом пополам обрюхатил. Ведь если б тогда не ты - я, скорее всего, так старой девою и осталась бы до сих пор. В нашей убогой деревне достойных парней и не было-то по сути: одни алкаши-неудачники и дебилы. А значит и Оленьки не было бы у меня, о чём мне теперь даже и подумать страшно… Ты позаботься о ней, Андрюш, если что, попрошу ещё раз, не оставляй её без присмотра, без помощи. Ей ведь 21 год всего, самый опасный для любой незамужней девочки возраст, когда на неё кобели стаями отовсюду кидаются - не отобьёшься. А тут у вас в Москве - и подавно. Тут такие охальники рыщут денно и нощно с похотливыми сальными мордами - что и матёрой бабе меж них находиться страшно: мурашки по коже от страха идут. Ой, боюсь, жутко боюсь за неё, студентку одинокую и беззащитную.
- Так она что, в Москве сейчас учится и проживает? - крайне удивился Андрей, не ожидавший такого поворота дела.
- Да, в Москве. А она разве ж тебе вчера не сказала об этом?
- Нет, не сказала. Да у нас вчера и времени-то не было спокойно поговорить: оба в каком-то совершенно диком угаре были, и она, и я. В основном о тебе, Наташ, говорили, о болезни твоей и лечении, о том, как доставить тебя в Москву поскорей. А потом быстро расстались: она за тобой поехала, а я к себе домой, чувствовал себя плохо.
- В Москве, в Москве Оля учиться, да, - согласно закивала головой Яковлева, всё быстро тогда поняв. - На пятом курсе пединститута. Русский язык и литературу будет преподавать, пойдёт по моим стопам то есть. На будущий год весною заканчивает и получает диплом. И где будет работать потом? - не знаю, ума не приложу. В деревню она возвращаться не хочет: отвыкла от дома за четыре года. А тут у вас её навряд ли оставят, кому она тут нужна. Словом, проблемы одни впереди и большие хлопоты нам обоим.
- А живёт она сейчас где? - всё допытывался Мальцев, которому страшно хотелось про дочку побольше узнать, за которую у него уже болели душа и сердце, рождая бурные отцовские чувства с каждой новой минутой. - В общежитии, да?
- В общежитии она только прописана, временно, до весны, до получения диплома. А живёт на «Юго-Западной», комнату там с подружкой снимает у какой-то старушки, платит за это всю стипендию ей.
- А в общаге почему не живёт, не понял? - опять удивился Андрей. - Зачем деньги-то понапрасну тратить, коли их у вас нет?
- В их общежитии жить нельзя, Андрюш. Поверь. Там руководство студенческих корпусов половину комнат торговцам-рыночникам сдаёт за большие деньги, кавказцам в основном, а бедных студентов сгоняют в оставшуюся половину, по десять человек в комнату. Представляешь? В комнатах находиться из-за этого ну просто невозможно стало - ни отдохнуть, ни позаниматься нельзя. Студенты по головам там друг другу ходят, кому деваться некуда, у кого лишней копейки нет… Да ещё и кавказцы пьяные и совершенно дикие ежедневно шляются по этажам - драки с парнями устраивают, поножовщину, а девчонок наших насилуют в открытую. Да по несколько человек сразу кидаются на одну – что и не вырвешься, “на хор ставят”. И никому до этого дела нет, потому что нет в стране власти. Всё покупается и продаётся, что только можно купить и продать, всё буквально… Вот из-за этого студенты оттуда и бегут кто куда, из общаги грёбаной. И Оля моя убежала от греха подальше.
- Да-а-а, ты права, Наташ, права. Эти “бараны кавказские”, черножопые, совсем тут у нас уже обнаглели и всякий страх потеряли, твари безмозглые и вонючие. Особенно - после Хасавюрта это здорово стало заметно, бросается в глаза, - задумчиво подтвердил как туча нахмурившийся Андрей, вспомнивший и свой недавний конфликт с барыгами с Черкизона. - Почувствовали слабость нашу, суки позорные, подлые, - вот и прут и захватывают территорию как настоящие оккупанты, и без-чинствуют потом на ней… Очень много сил понадобится