Брежнев и Я

Но он и сам сейчас не смог бы себе  этого объяснить: почему он вдруг решил, что  имеет  какие-то  права на неё. Почему  она его… Просто он привык к ней за  все  те  годы,  что она  была  рядом, подле  него. Как  привыкает  человек к кошке  или  собаке в своём  доме. А  когда  животное  умирает или сбегает то сразу  образуется  какая-то  пустота в доме и в душе у человека. Сразу  становится чего-то не хватать. И человек ощущает эту пустоту всем своим существом. Вот и Брежнев  сейчас  так  же  ощущал в душе, неожиданно  образовавшуюся, какую-то нехорошую пустоту.
Какую-то грусть, тоску которая снедала, расстраивала его. Ему казалось, что он сейчас, вдруг потерял, что-то своё. Несправедливо  утратил  то,  что  ему  по  праву  принадлежало. «И далась же мне она!», – пытался вразумить себя Брежнев.

Просто он  привык, за свою  жизнь к тому, что он считал  себя, и как говорили  про таких  как он, видным  мужчиной. Да, он привык к женскому вниманию. Особенно в после  военные годы, когда  мужиков  остро не хватало и он,  что  называется, был  нарасхват. А теперь, а  теперь  он  старик… И  бабы достаются молодым. А ведь он  подкатывал к ней  когда  Виктории Петровны не было  рядом. «Как глупо я наверное  выглядел в тот  момент?» – с досадой подумалось ему. И ещё  сейчас  Брежнев  удивлялся  тому, что  вот сегодня, в свои-то годы (!) он ещё может быть  способен на страсть и даже  на  ревность. «Вот старый дурень, на что ты рассчитывал? Она молодая, а ты? На что ты ей нужен? Конечно же такая  женщина не может  быть  одинокой». – Ругал  себя Брежнев и всё равно продолжал расстраиваться, продолжая ревновать чужую жену к её же мужу.
– Леонид Ильич, – как-то по заговорщицки  спросил его Песков,  – а Гагарин в космосе был?

После такого (!) вопроса мозги Брежнева, неожиданно  для него  самого, вынырнули из океана мыслей сегодняшнего дня и глубоко погрузились в оке-
ан его прошлого. Брежнев не спеша  взял пачку  сигарет со стола, достал одну, засунул её себе в рот и было потянулся за зажигалкой. Но  Песков был начеку. Предвидя действия  генсека  он  молнией  схватил  зажигалку,  чиркнул  ею  и  весёлым огоньком  подпалил  конец  его сигареты. Брежнев глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и никакими  эмоциями на своём  лице не выразил своего признания пресс-секретарю за его учтивость.
– Юрка-то? – небрежно  переспросил он, – Юрка был. После  этих  слов Брежнев  замолчал и  уставился в  пустоту  перед  собой. Как  бы  собираясь с мыслями. А потом как рубанул по мозгам Пескова!
– Я в место  него  должен был лететь, – сказал он, и как показалось Пескову,  как-то  буднично.  И  если  бы  сейчас  у  пресс-секретаря  во  рту  были вставные челюсти то они непременно бы упали на пол к его ногам.
– Да, – произнёс  Брежнев  уже  входя в роль рассказчика и главного героя  того  исторического  события, – обоих нас  готовили. Я первым  номером
шёл, а он вторым  значит, на  подстраховке, так  сказать, был… да. – Брежнев затянулся и глубокомысленно выпустил дым. Потом  задумался и в это время Пескову показалось, Леонид Ильич обдумывает: что можно  ему рассказать, а что нет. Что бы опять не подводить человека под расстрел. – И вот назначили день старта. Я уже на чемоданах  сидел, – продолжил  Брежнев, – и  тут  меня вызывает к себе Хрущ… Ну, зашёл я к  нему в кабинет, поздоровался. Думал, что  он мне, перед  полётом, хочет  счастливого  пути  пожелать.  А он  как-то так… странно  смотрит  на меня, смотрит, как будто первый раз в жизни меня видит. А потом и говорит:
– Леонид. – Ну, я ему отвечаю:
– Да,  Никита Сергеевич! – Бодро  так  ответил.  По  нашему, по космонавтски. А он мне: 
– Улыбнись! – Ну, тут, конечно  же, надо  прямо  сказать: огорошил  он меня своим приказом. Но я не растерялся и спрашиваю у него:
– Зачем,  Никита Сергеевич? – А  он  мне, знаешь  ли,  с  решимостью  в голосе:
– Улыбнись, Леонид,  да  пошире. Это  тебе  партия  приказывает! – Ну, чего  только не сделаешь, когда  тебе  партия  приказывает. Я и улыбнулся во все свои тридцать два… А он подошёл ко мне значит, уставился ко мне в рот, и внимательно, так, стал разглядывать,  что  там  у  меня,  а потом  и  говорит:
– Нет, Леонид, ты не полетишь! – Ну, тут  меня, как будто, из ушата холодной водой облили. Стою  толком ничего  понять не могу. Потом пришёл в себя и решил прояснить эту ситуацию до конца. И спрашиваю его:
– Никита Сергеевич, разрешите вам задать вопрос, как  коммунист коммунисту? – Он отвечает:
– Спрашивай, Леонид. – По  нему  было  видно, что  он  подготовился к серьёзному  разговору  со  мной. И тут я задаю  ему  свой вопрос прямо в лоб, прямо без всяких хитростей и низко… низкопоклонничества:
– Почему, Никита Сергеевич? Чем я перед вами, перед партией провинился? – Ну, тут он меня и обе… обескуражил своим ответом:
– Леонид, я знаю ты  верный сын  партии. И я тебе доверяю, как самому себе. Уверен: партия и я можем во всём  на  тебя положиться. И никто, как ты годишься для этого  исторического  полёта. Но... видишь ли... в чём  тут дело. Среди товарищей есть мнение и я не могу с ними не считаться. Так вот что…
Ты свои зубы в зеркало видел? – Ответил  он  мне  вопросом на вопрос. Я ему тогда  растерянно, так, кивнул головой, не понимая: причём  тут зубы, к чему он  клонит? А он  продолжил: «Тогда ты  должен  знать, что  зубы у тебя  все  прокуренные, желтые и на  многих  кариес. А  если  ты  в  космос  слетаешь и благополучно от туда вернёшься… то счастливая улыбка, от того, что ты жив остался… до конца  твоих  дней не будет  сходить с твоего  лица. А по  твоим зубам, Леонид, люди во всём  мире  будут  судить об уровне  стоматологии  и качеству  зубного порошка у нас в стране. А судя по твоим зубам у нас ни того, ни  другого  нет. Да и  улыбка у тебя  рабоче-крестьянская… Так что  пускай  Юрка  летит. У него  все  зубы  один  к одному,  как  жемчуг. И улыбка у него голливудская!»
– Так  и  сказал:  «Голливудская».  Ну, тут  надо  честно  сказать: такого  удара, под  дых, я  давно  не получал. Но  удар я всё  же  выдержал. Сказалась фронтовая закалка. Я сразу понял: это  всё  Будёный с Ворошиловом  под меня «копают». Ревновали  они  меня к Хрущу, что  он  меня  к себе  приблизил, как  наиболее  из  всех толкового и перспективного  товарища. А на  них, старых пердунов он так вообще уже никакого  внимания не обращал. Прошло их время… Да, так вот… И всё же я решил побороться с точкой зрения, так  сказать,  «товарищей». Решил  им  дать, так  сказать, «незримый  бой». Хоть  я  и знал  о  партийной  дисциплине, и всецело  поддерживал  её и  исполнял… не  выдержал,  всё же, и вспылил! – Брежнев так увлёкся  своим повествованием, что он даже, местами, рассказывал свою историю, что  называется, в «лицах». – «Никита  Сергеевич, дорогой, давай  всё же я полечу! Юрка он что? Пацан! Что  он в жизни  понимает! Другое дело я! На  фронте  политруком  был!»
– Хрущ  посмотрел на меня  так по  отечески, ласково, а потом  положил мне на плечо  свою  правую  руку и говорит: «Вот именно, что  политруком… Да пойми  ты, Леонид! Что там в космосе есть, что там делается даже сам Королёв толком не знает. А вдруг там и вправду Господь Бог есть? И вот прилетишь ты к нему туда. И возьмёт он тебя  за жабры тёпленького и за всё с тебя  спросит!.. А ты  ведь  знаешь, что с нас  коммунистов  есть за что  спросить… И всю душу из тебя вытрясет!.. Политруком он был… может вспомнишь, как на фронте, после  твоих  речей, люди на  верную  смерть  шли? То-то. Так что  пускай  Юрка  летит. У него  душа чистая. Я его дело  хорошо изучил… А ты дома сиди, целее будешь».

Брежнев, замолчал. По нему было  видно, что он устал. Потом, немного отдохнув, после очередной затяжки, он продолжил:
– Ну, тут, я ему  и говорю: «Спасибо  тебе  дорогой  Никита  Сергеевич, что спас ты меня и душу мою. Вот не зря ты у нас руководитель  партии и
государства!» – А  он  знаешь, что  мне  ответил? – «А то». – Говорит. Только и сказал: «А то»…

На секунду Брежнев Задумался а потом продолжил:
– Вот так Юрка и стал  первым. А я потом, после  беседы с Хрущом, отправился в отряд  космонавтов. Надо мне там было кое-какие  вещички  дособирать. Там, мы, с Юрой и встретились. По его лицу я понял, что он  уже знает о решении  Хруща, его  первым в космос  запустить. Посмотрел он на меня чистым, ясным… но каким-то,  слегка, извиняющимся  взглядом и хотел  уже было что-то  сказать. Но я опередил  его, и говорю  ему:  «Ну что ж, Юра, раз тебе первому  выпала  честь проложить  человечеству  дорогу в космос – ты и поезжай! Удачи тебе». – А он, после этих  моих слов, после  моих  пожеланий ему, обнял меня по-сыновьи  и говорит мне: «Я вам, Леонид Ильич, из корабля привет  передам!» – И улыбнулся  мне  своею  голливудской  улыбкой. Ну, потом  мы ещё, с ним, немного  поговорили о наших  космонавтских  делах, а затем  расстались.  И каждый  пошёл  своею  дорогой… А  он  действительно мне потом  привет из корабля  передал. Помнешь, что  он  сказал, после  того, как Королёв ему счастливого пути пожелал?
– Конечно, Леонид Ильич, – встрепенулся Песков, – весь мир  знает эти его знаменитые слова: «Поехали!» – говорит.
– Да, весь мир знает. И только мы, с ним  вдвоём, знаем что этим своим «Поехали», он мне привет передал.

Брежнев  замолчал и по  его  молчанию  пресс-секретарь  понял, что его повествование на эту тему окончено. Леонид Ильич полностью  откинулся на спинку кресла и сейчас удовлетворённо отдыхал. Как отдыхает какой ни будь человек после проделанной им тяжёлой работы.

А Песков… Песков сейчас чувствовал себя одним из избранных  людей в этой стране. Он, почему-то, ясно  понимал, что об этой  своей  истории,
возможно о самой  главной  истории в своей жизни, Брежнев  никому  раньше не рассказывал. Ведь о таких  сокровенных  вещах, как о не сбывшейся  мечте, о неосуществлённых надеждах, которые больно  засели где-то в глубине  души, повседневно  не говорят.  И не «изливают  душу»  первому  встречному.  Для этого нужно особое настроение и особый  повод. И место, чтобы  вывести эту часть  своей  жизни, «часть» которая  столько  лет не даёт покоя, из  глубины  своей души на свет божий. Вывести чтобы стало, дальше, легче жить. Так вот значит и пришло это время. И именно он Песков оказался тем самым  человеком перед  которым Брежнев  решился раскрыть свою душу и сердце. Выбрав его из сотен, а может быть и тысяч других людей  которые прошли  перед его глазами после того замечательного разговора с Гагариным.

Пескову  очень  хотелось  поблагодарить  Леонида Ильича  за его такой  откровенный  рассказ, которым он его одарил сейчас. И он стал  подыскивать нужные, не какие ни будь  дежурные, а такие слова  чтобы  наиболее глубоко выразить  этому  человеку  свою  признательность и благодарность  за его откровенную беседу с ним. И наконец Песков произнёс:
– Вот послушал вас сейчас, Леонид Ильич, и как  будто бы второе высшее образование получил! – Чуть с придыханием сказал Песков.
– А то. – Еле ворочая челюстями ответил ему Брежнев.

Вдруг в дверь комнаты отдыха осторожно, несмело постучали. Брежнев взглянул на дверь. Песков всё понял и метнулся к двери. Открыл её. На
пороге стоял