которая сейчас заходилась злобным лаем.
Приказ и выстрел были адресованы Тимуджину, который сейчас в растерянности стоял в метрах ста пятидесяти ниже по реке. Он выловил лодку и нёс её вместе с вещами Михаила вверх, ближе к пещере. – Пускай Лешего! – крикнул майор.
– Фас! – И собака стрелой полетела к подростку.
– Я не снайпер, ребята, но стрелять умею. – Михаил уже лежал на краю пещеры, прикрытый её естественным выступом, целясь из револьвера в майора. Грохнувший в каменном мешке выстрел оглушил стрелявшего. Майор дёрнулся всем телом, повернулся на выстрел и попытавшись сделать шаг вперед, упал лицом вниз.
Военные повернулись в сторону стрелявшего, и видя лишь голову, стрельнули наугад. Одна пуля с визгом ударились о камень и отрикошетила в воду, другая залетела в пещеру. Гражданский упал на гальку и пополз в сторону тайги, до которой было порядка тридцати метров.
– Да вы как на ладони, парни. Сразу видно, не вояки. – Второй выстрел положил рядового недалеко от майора. Третий бросился к деревьям. Михаил выстрелил, но промахнулся. Прицелился снова. Выстрелил. Пуля попал в плечо бегущему и тот, бросив карабин, заметно медленней стуча по гальке тяжелыми сапогами, скрылся среди деревьев.
– Всё. – Стрелок выпрямился и посмотрел в сторону Тимуджина. Тот уже целился из ружья Михаила в бегущую собаку. Мальчик не знал, в каком из стволов жакан, а в каком дробь, и выстрелил сразу из двух стволов. Отдача от выстрела сбила его с ног, но собака уже билась в агонии в нескольких шагах.
– Отлично, Тимуджин, знатным охотником будешь, – крикнул Михаил, - всё хорошо?
Тяжелораненый майор приподнял голову и наугад сделал свой последний в жизни выстрел в сторону пещеры. Удар в грудь опрокинул Михаила. Боль была не острой, просто всё перестало быть ярким, живым, настоящим, а стало блёклым и унылым. Он зажал рукой рану и смотрел, как расплывается красное пятно под его рукой. Собрав последние силы, хотел подняться, но получилось лишь встать на колени. Упал на живот и подполз к золотому идолу. Поднял голову, чтобы посмотреть ему в глаза, но только и смог уронить её на лапу.
– Сейчас, сейчас, – ему нужно перевернутся на спину, и всё будет хорошо, но силы оставили. Все вокруг исчезло. Большие немигающие желтые глаза посмотрели на него и тихий голос произнес: «Журавль, зачем ты вернулся?»
– Я не могу жить без тебя, Сардана…
***
На небольшом плоту, рассчитанном максимум на троих человек, лежало тело, завёрнутое в медвежью шкуру. Оно было закрыто полностью, и, хотя тлен уже тронул его, за те четыре дня, что прошли с момента трагедии, лицо покойного выглядело свежо и было действительно покойным – умиротворённым с кроткой улыбкой.
Два дня Тимуджин бежал, делая лишь небольшие передышки, чтобы сообщить деду о случившейся трагедии. Хадиуль не заставил себя ждать и поспешил с внуком к скалам у излучины реки. Тела убитых майора и солдата лежали на песке в тех же местах. Дед внимательно осмотрел их и окружавшие следы:
– Третий солдат или заблудился или умер. Иначе вернулся бы. А вот четвертый, гражданский – вернулся. Тело офицера перевернуто. Карманы пустые. Сумки нет офицерской. Нет одной винтовки и патронов к ней. Солдат бы так не сделал. Да ладно. Не наше дело.
Они собрали всё, что было и выбросили в реку, в том числе и убитую собаку. Им не надо было ничего, даже оружие. Затем сделали плот, достали из пещеры тело Михаила, завернули в одну из шкур, лежавших там же, и перевезли через реку.
– Как будем хоронить, дедушка?
– Как, как? Не в землю же закапывать! Он великий шаман. Его душа теперь рядом с Тигрицей. Похороним как обычай велит. На дереве. Сделаем обряд. Все как положено. Тигрица будет довольна.
– Смотри деда, Тигрица. – Мальчик показывал рукой на скалу, где находилась пещера.
– Ничего не вижу. Где?
– Не в пещере. На скале. Над ней. На нас смотрит. Не видишь?
– Здравствуй, мать наша, Удаган, Белая Тигрица. Не вижу я тебя. Прости. – Хадиуль старался всё же увидеть духа, видимого внуком. – Что делает? – спросил он тихо, будто боялся испугать шаманку.
– Ничего, – шёпотом ответил внук. – На нас смотрит.
Внезапно верхняя часть скалы с грохотом сползла вниз и закрыла вход в пещеру.
– Вот дела! – удивился Хадиуль. – Закрыла вход.
– Успели вовремя! – улыбнулся ему внук.
– А может она нас и ждала.
***
– Весна в этом году дружная, – мечтательно заметил Семён, – вон ты уже с цветами, – кивнул он на большой букет сирени, лежавший рядом с Баиром.
Ехали в роддом забирать жену Баира Ольгу, родившего сына. Старая телега, ведомая рыжей лошадью и управляемая Семёном, потряхивала на ухабах, но толстый слой соломы сглаживал это неудобство. Баир, развалясь на телеге, жевал жёлтую соломинку, вдыхая влажный запах сирени.
– И с цветами и с сыном! – засмеялся Баир. Он был счастлив и от того беспрестанно улыбался. – Весна! Эх, какая весна была в 45-м в Праге! – гордо протер рукавом орден Славы на своей груди, надетый по случаю большой радости. Баир был призван на войну в 42-м, записан в снайперы и закончил в 45-м в Праге.
– И что за весна? Чем она нашей лучше?
– А вот представь – у нас еще снег лежит в апреле, а у них всё начинает цвести. Абсолютно всё: сады, деревья, травы, луга, леса. Каждая палка. И так до конца мая цвело. Может и дальше все цветёт. Наверное, цветёт. Говорят, весь гот цветы! Представь! Не знаю, нашу часть в начале июня отправили в Манчжурию японца добивать. А как гады-немцы живут! Ты не представляешь!
– Представлю, – завистливо кивнул Семен на трофейные часы, тикающие на руке у Баира. Семён – коренной бурят из крещёных, поэтому имя у него русское. Его не взяли на фронт из-за здоровья – в детстве костный туберкулез укоротил ему правую ногу, и Семён стал конюхом, ходить ему было трудно. Но хороший протез стоил денег, так он и привык к своему положению. Зато на коне он себя чувствовал тем древним монголом, которому покорялась степь и народы. Впрочем, человеком он был тихим и безотказным.
– Да, много там у них всего. Зашли как-то в один дом, заглянули в подвал, там колбасы всякие и банки стеклянные. А в банках стеклянных огурцы, яблоки, вишни всякие. Стоят консервированные.
– В стеклянных банках огурцы? Яблоки? Да ну, скажешь тоже. Консервы – это рыба или тушёнка и то в жестянке. А ты – стекло…
– Клянусь! И говорят, они сами в банки закатывают. Ну, мы всё забрали, весь взвод дивился. Вкуснотища. В стеклянных банках!
– Повезло тебе. Войну прошёл. Только одно ранение. И демобилизовали сразу.
– Это всё моё ремесло. Охота. Я ведь снайпером был, ты знаешь. 157 фрицев. Одних офицеров 30 штук. Мог и больше, но после ранения отправили в школу снайперов – смену готовить. 321 легендарная Сибирская дивизия. Меня берегли. Хотя всё было – война, – вздохнул рассказчик. – А после войны надобность в соболях. С Америкой за помощь рассчитываться.
– Ну, вот слушай, смотришь ты на фрица в оптику - он перед тобой как, я перед тобой сижу. Не жалко убивать? Человек же. Что в душе то? – лицо Семена приняло одновременно задумчивое и скорбное выражение.
– Сеня, вот поверишь, мне и зверя жалко убивать. Смотрю в прицел, прощения у немца, как у убитого зверя прошу. Чтобы, значит, дух его немецкий меня не трогал. И потом обряд делаю. Может духи меня и хранили. Вот и сейчас, смотри. – Баир перешел на радостную для него тему, – Ольга переболела по-женски. На работе ноги застудила. Лечиться некогда. Сам знаешь, бабам нашим тоже досталось. Всю осень больная проходила. Докторша сказала, детей не будет. Ольга – семейская, из староверов. Ей молитвы сильные читали. Я к ламе в дацан ходил. Бурхана просил. Духов просил. Обряды делал. Родила! Богатыря родила, четыре килограмма ровно. Ну, вот и приехали! – Баир легко спрыгнул с телеги. – Постой здесь, я скоро.
***
Души не рождённых малышей живут в телах маленьких птиц – «оми». Ильдяна, как понесла, так стала оставлять синичкам кусочки сала на ветках, зимой им трудно прокормиться. Летом рассыпала у чума немного зерна, прикармливала, вдруг одна из пичуг – это душа её ребенка, которого она носит под сердцем? Еще она боялась увидеть мёртвую птичку. Тимуджин догадывался об этом и старался выходить утром из чума первым, чтобы убрать птицу, если та случайно умрёт рядом. К счастью, все птицы, в первую очередь птенцы, самые беззащитные, жили своей птичьей суетой и смерть обходила их стороной.
Ильдяна почувствовала сильные толчки в животе под утро. Неужели роды? Весь день она занималась домашними делами и успела дочистить скребком вторую кабарожью шкуру. Будет ещё одна мягкая пеленка для младенца. Ей не мешал работать её живот, в котором жил маленький человечек, ожидая своего выхода в мир. Он все чаще толкался своими маленькими ножками и мать замирала, клала руку на живот, прислушивалась, стараясь понять, что надо её младенцу. Но сейчас толчки были сильнее и направлялись вниз, а не в центр живота, как обычно, вызывая сильный спазм мышц. И хотя это были первые роды, женщина поняла, что это именно они.
– Тимуджин, – муж приподнял голову, словно и не спал, – началось. Я пошла.
– Иди. Пусть помогут тебе духи нашего рода.
Ильдяна потихоньку встала и пошла к выходу. Он не стал её провожать. Рожать она будет в маленьком чуме, который рядом со стоянкой муж поставил заранее. Олень удаляется, когда важенка телится, волчица уходит от волка в свою нору, чтобы ощениться. Женщина тоже должна уйти от мужчины и родить сама. Таков закон природы. Ему надо подчиняться. Только так младенец будет сильным и здоровым. Ильдяна спешила скорее добраться до родильного чума, пока схватки не станут болезненными. Роженица не должна громко кричать – если её крик кто-то услышит, то родится урод. Матери очень хотелось, чтобы родился сильный, умный и конечно, красивый мальчик, помощник Тимуджину, и в старости защита. Беременная жена ела смолу кедровых шишек, от которой, как говорила Эржена – её теща, женщины рожают мальчиков. Та рожала девять раз, выжили трое мальчиков и девочка. Ильдяна все делала правильно и обязательно родит смелого и сильного охотника.
Тимуджин бросил в очаг дров, и стал осматриваться – не оставила ли случайно жена завязанных узлов. Если они остались, то их нужно развязать, иначе роды будут тяжёлыми. Нет, все узлы были развязаны. Роды пройдут легко. А если роды затянутся, и завтра к обеду жена не принесёт малыша, то Тимуджин срубит дерево и в его пень вобьёт клин. Чем сильнее и быстрее вобьёт клин, тем быстрее на свет появится ребёнок. Он вобьёт клин с одного удара!
Новорождённый должен сразу получить имя. Какое придумала жена? Пока у малыша нет имени, его душой могут завладеть злые духи, и ребёнок будет болеть. Только не ошибиться и не назвать именем кого-то из живых родственников – его жизненная сила перетечёт к новорождённому, а родственник умрёт раньше положенного срока.
Муж взял бубен, и тихонько ударяя по нему колотушкой, стал обращаться к духам огня, земли, леса, Тигрице, чтобы приплод был здоровым. Бубен звучал всё громче. И странное творилось в чуме. Тимуджину показалось, что всё вокруг исчезло. Чум был и вещи в нём, только это были не вещи, а духи чума и вещей. Они были прозрачны, и вдруг шаману стала видно всё вокруг и так далеко, что протяни он сейчас руку вверх, то мог бы
