ОБЛОМКИ МИФА книга вторая

схол Востока, то есть командующий всеми войсками Азии, должность, которую он получил из рук василевса Константина, дал горожанам триумф по случаю побед над арабами на Крите и под Алеппо. Зрелище поражало количеством несметных богатств, захваченных на Востоке и количеством пленных, среди которых был сам эмир Алеппо. Но главное богатство, уверял благочестивый Никифор, была часть плаща Иоанна Крестителя, которую он нашёл сохранившеюся в одном из городов Востока.
  В толпе вспомнили старинное поверье, что кто овладел Критом, тот будет носить диадему василевса.
  Народ был в восторге.
  А вот наместник престола и всесильный начальник стражи императорских покоев – паракимомен, евнух Иосиф Вринга был совсем не в восторге. Единственной радостью его жизни была власть, а она грозила ускользнуть из его рук. А если поверье верно? Вернее, если магистр Никифор поверит в него и захочет стать императором?
  Но умный Никифор сумел его успокоить. Как-то утром он пришёл в дом к Иосифу, показал вериги на теле и уверил его, что после несчастной гибели его сына и смерти жены, мирская жизнь опротивела ему, и он с удовольствием бы постригся в монахи, но заботы государства и всецелая преданность василевсу не отпускают его. Он умолял Иосифа не подозревать его понапрасну. И Вринга поверил.
  И вскоре синклит, а по-римски сенат, утвердил Никифора Фоку по настоянию Феофании на пост стратига-автократора Азии, то есть самовластный наместник провинции Азия, командующий войском. Выше него, только василевс. В знак благодарности за высокое доверие, Никифор Фока поклялся перед патриархом Полиевктом и синклитом блюсти интересы малолетних басилевсов, сыновей Феофании Василия и Константина и не претендовать на место императора.
  Феофания была не отразима, Никифор Фока забыл всё. Но всё приедается, и тоска по сыну вскоре вернулась, Никифор подумал, что прелюбодеяние с замужней женщиной, даже если и её муж на это смотрит сквозь пальцы, всё равно грех, его грех. И грех непростительный, особенно человеку, мечтающему стать монахом. И в начале лета после исповеди и причастия он бежал к своему войску, где лично, сам бросался в короткие схватки с мусульманами, чтобы забыть и потерю сына и чары Феофании.
  А Феофания тем временем поняла, что беременна.
  Но Иосиф Вринга наблюдая за тесными взаимоотношениями Феофании и Никифора, стал сомневаться в честности Фоки. Больше полугода его терзали сомнения, а когда неожиданно умер василевс Роман, Иосиф окончательно уверовал в свои подозрения. Наверняка василиса Феофания, отравила мужа, освобождая место своему любовнику. И очень жалел, что отпустил стратига-автократора Азии целым и невредимым. И захотел исправить это, то есть сделать всё, чтобы Никифор Фока не смог бы стать василевсом. А василевсом не мог стать, например, человек увечный. Хотя его, Иосифа Вринги, личное увечье незаметно постороннему взгляду, если не считать, конечно, отсутствие растительности на лице и высокий рост, тем не менее, о нём все знали, и он не мог стать императором. С Никифором можно было поступить менее жестоко, например, ослепить его. Или совсем мягко – постричь в монахи, тем более что он сам изъявлял такое желание.
  После смерти василевса Романа, паракимомен Иосиф Вринга решил действовать.
  Он привлёк на свою сторону патрикия Мариана Апамбаса катепана Запада, победителя мадьяр, сказав ему:
  - Кир Мариан, сейчас ты только катепан – наместник областей в Италии и начальник стражи «Золотой палаты». Но это мало для такого воина, как ты, кир. Ты, победитель мадьяр, достоин большего! Я бы хотел видеть тебя доместиком схол Востока. А со временем помогу тебе надеть диадему василевса.
  - Приятно слышать твои слова, кир паракимомен, – усмехнулся Мариан. – Твои слова да Богу в уши.
  - Не будем поминать Господа всуе, кир. Поверь, всё это в моих силах. Ты разве не достоин диадемы василевса?
  - Соглашусь с тобой, кир Иосиф. Но что ты хочешь от меня?
  - Что бы ты устранил Никифора Фоку.
  - И всего-то? – засмеялся Апамбас.
  - Да, – не понял смеха патрикия Иосиф. – Я думаю, что он замышляет не доброе.
  - Против тебя?
  - Против благополучия Империи, – уклончиво ответил Иосиф.
  - Как же я устраню Фоку, если я здесь, в Городе, а он там, далеко в Азии? Он командует армией. У него фемы в подчинении, а у меня одна центурия.
  - И что же делать? – растерянно спросил Иосиф.
  - Ты хочешь услышать моё мнение? Хорошо, слушай. Рядом с ним есть его племянник Янис Цимисхий. Молодой человек, самоуверенный, тщеславный, чрезмерно честолюбивый, но искусный в военном деле и воины его любят не меньше, чем Никифора и, если он их позовёт, они пойдут за ним куда угодно. Напиши ему, тем более что ты его знаешь. Пообещай ему, то, что мне обещал.
  - А как же ты?
  Мариан Апамбас рассмеялся, хитро посматривая на долговязого не складного Врингу.
  - А ты своё обещание помни, паракимомен. Люди смертны.
  - Но Цимисхий всё же племянник Никифору, сын сестры, – всё ещё сомневался евнух.
  - И что тебя смущает? Василевс Роман два раза травил своего отца василевса Константина Багрянородного. Первый раз не удачно, как ты знаешь. Не знаешь? Не притворяйся. А может быть, это ты Константина? Что ты так в лице переменился? Шучу я. И ещё Роман пытался постричь своих сестёр в монахини. Тоже не удачно. Но мать свою довёл до могилы. Так что племянник считай не родственник. Да! И напиши ещё Роману Куркуасу с таким же предложением. Хуже не будет.
  - А если они не захотят?
  - Тогда фемы Никифора будут стоять под Городом.
  - И что тогда?
  - Если Город будет за нас, то я стану василевсом.
  - А если нет?
  - Тогда мы погибнем.
  - И ты так спокойно говоришь об этом?
  - Я воин, паракимомен. Как я могу ещё говорить об этом?
Глава 3

    И после некоторых колебаний Иосиф Вринга всё же написал письмо магистру Иоанну Цимисхию, тогда занимавший должность стратига Анатолики при войске Никифора и второе письмо магистру Роману Куркуасу, занимавшему там же должность стратила Востока с предложением любым способом устранить их непосредственного командира. За эту не большую услугу, они кроме подарков и почестей, ещё получат должность доместика схол Востока – Иоанн, а доместика схол Запада – Роман. Предложения, конечно были заманчивые, но всё то же самое можно было получить и от Никифора Фоки, если, например, он станет императором.
  Иоанн Цимисхий, рыжебородый белобрысый коротышка с голубыми глазами и тонким с горбинкой носом, что придавал его профилю гордый вид, считался человеком храбрым и умным. И, что было - несомненно, ловким. Как в том, так и в другом смысле этого слова. Он мог, поставив рядом четырёх коней, так прыгнуть, что, перелетев через трёх, сесть на четвёртого. Мог на полном скаку тупым концом копья выбить кожаный мяч из стеклянной чаши, так, что чаша останется целой. Мастерски владел любым оружием и любил рисковать. Бывало он один нападал на целый отряд, неожиданно налетев на лошади и перебив множество растерянных врагов, невредимым, возвращался к своим, создавая тем самым себе репутацию непобедимого. И вот этот человек решил показать письмо Вринги своему дяде, потому что лучше воевать под началом басилевса с именем Победоносный, чем под началом хитрого евнуха.
  Иоанн очень хотел стать басилевсом, очень-очень, ещё с детства. Именно поэтому он рисковал жизнью, завоёвывая любовь солдат, так как именно солдаты ещё со времён Старого Рима возводят императоров на трон. Он долго думал, прежде чем отдать письмо от Вринги своему дяде Никифору Фоке, но, всё же, решил отдать. Рано ещё ему самому становиться василевсом, время ещё не пришло, но оно придёт, в этом Цимисхий не сомневался.
  У палатки Никифора Фоки, он встретил другого своего родственника – Романа Куркуаса. Оба они были из знатного армянского рода Куркуасов. Роман был высокий статный черноволосый и очень умный человек. И он думал, что лучше уж армянский родственник на троне, чем хитрый евнух Вринга. Они с Цимисхием представляли малоазиатскую знать, и свой император в Константинополе не помешал бы.
  Цимисхий показал своё письмо Роману. Куркуас показал такое же. Они отошли в сторону, чтобы обсудить свои действия и, придя к взаимному согласию, вошли в шатёр.
  Иосиф Вринга ошибся и ошибся очень серьёзно.
  В шатре стратига-автократора Куркуас и Цимисхий застали патрикия Никифора Эксакионита. Это был представитель греческой служилой знати, которая недолюбливала выскочек из Азии, но терять было не чего.
    Цимисхий сел рядом с Никифором Фокой на правах родственника и протянул письмо.
  - У Куркуаса такое же.
  Роман кивнул.
  Никифор взял письмо и стал читать.
  - Меня подозревают в недоброжелательстве и коварстве? Кому я желаю зло?
  - Читай дальше, светлейший, – сказал Иоанн.
  - Но у меня нет не обузданных стремлений! Себя обуздать я смогу.
  - В этом никто и не сомневается, – сказал Роман Куркуас. – Но Иосиф Вринга думает по-другому.
  - Но я не замышляю никакого переворота! Я поклялся патриарху в этом!
  - И, тем не менее, почтенный Иосиф готовит тебе гибель, – презрительно кривя губу, сказал Никифор Эксакионит. - Никто в Городе не любит этого пройдоху, этого евнуха из Пафлагонии, где кроме ослов ничего хорошего не родиться, ставшим хитростью вторым человеком в Империи при Константине, а сейчас уже и первым, пробрался к управлению государством и руководит нами – стратигами ромеев!
  При этих словах Иоанн и Роман радостно переглянулись: греческая служивая знать в лице Никифора Эксакионита была на их стороне.
  - И что же мне делать? – растерянно спросил, ни к кому не обращаясь, Никифор Фока.
  - И ты ещё спрашиваешь? – воскликнул Цимисхий. – Тобой помыкает двуличный человечишка, женоподобный кастрат, искусственно сделанный бабой! Что в нём мужского?
  - Нами всеми, – поправил родственника Роман Куркуас.
  - Ему бы не государством управлять, а следить за порядком на женской половине дворца, – добавил Эксакионит.
  Цимисхий благодарно посмотрел на товарищей по оружию и продолжал:
  - Ты спрашиваешь: «Что делать?» Я скажу. Действовать! И как можно быстрей! И пусть знает Иосиф и всякий, кто с ним, что вступает в борьбу не со слабыми женщинами, взращёнными в неге, а с воинами, силы которых неодолимы. Наверняка Иосиф что-нибудь сотворил с твоими родными, светлейший. И хорошо, если они живы. Но даже, если и живы, всё равно неминуемая гибель летит к ним и к нам на чёрных крыльях.
Что делать? От тебя ли я это слышу, светлейший? Ты, кто мгновенно принимал решения в самых опасных моментах во время битвы? Ты, кто может драться, один против семерых? И ты спрашиваешь: «Что делать?» Я отвечу: «Не погибнуть!» Мы предводители многочисленного войска, преисполненного мужеством, сильным телом и духом, должны решиться на борьбу за диадему василевса. Для тебя!
  - Но я дал клятву, – сказал Никифор. – Как я её нарушу?
  - Гай Юлий Цезарь говорил, – сказал Роман Куркуас. – «Виноват не тот, кто первый обнажил меч, а тот, кто вынудил его обнажить».
  - Нет, - возразил Эксакионит, - он сказал, что в войне виноват не тот, кто первый начал, а тот, кто вынудил её начать.
  - Какая разница как он сказал, – остановил спор Цимисхий. – Суть правильная. Тебя вынудили нарушить клятву, дядя. Нам