как Вринга позволил тебе управлять Империей?
Феофания звонко рассмеялась:
- Я случайно узнала, что это он отравил Константина. Я ему об этом не говорила, но дала понять, что догадываюсь. Он скрипел зубами, но позволил. Следил за мной, боялся, что я разболтаю.
- Так это … - Никифор стал догадываться. - Так это ты привела меня на трон?
- Да, василевс мой. Не хотелось умирать от яда такой молодой. Иосиф Вринга вполне мог. Он ревновал к власти, как к девице. Боялся её потерять. И в результате потерял.
- Роман очень вовремя умер.
- При такой жизни, что он вёл, этого следовало ожидать. Нет, убивать Романа мне не было смысла. Я просто, на всякий случай подготовила ему замену. Если бы он прожил ещё лет тридцать, ничего страшного бы не произошло. Любовниками мы бы и так с тобой были. В своих походах ты бы знал, что в Городе тебя ждёт одна прелестная женщина.
- Ждёт ли?
- По крайней мере, была бы рада тебе и не отказала бы в небольшом удовольствии.
- Как и другим.
- Ой, не ревнуй. Можно подумать, ты в походе ведёшь монашескую жизнь!
- Так и есть.
- Ну, это твоё дело.
- Моё. Но Роман всё же умер и умер молодым. Людям рот не заткнёшь. Или скажешь, что это тоже Вринга?
Феофания опять пожала плечами.
- Не знаю, вряд ли, – сказала она, - в последнее время у Романа с мужской силой было не всё в порядке. Ему порошок какой-то привозили из Египта. Он его смешивал с вином и пил. Может быть от него.
- Почему ты так думаешь, Феофания? Он же сумел сделать тебе дочку.
- Потому, что этого порошка ему требовалось всё больше и больше.
- Откуда ты знаешь?
- Роман мне был мужем, Никифор. Он со мной делился.
- Да?
- Да. И это не его дочь. Я была тогда только с одним мужчиной. С тобой, василевс. И с другими я не спала.
- Анна моя дочь? – растерянно спросил Никифор.
Феофания улыбнулась мужской глупости:
- Твоя.
- Ты уверена?
- О, Господи! - возвела она руки к верху, а потом засмеялась и обняла Никифора, он не сопротивлялся.
- Конечно, уверена.
Потом, через двадцать пять лет, провожая свою дочь на север в жёны Владимиру, архонту Руси, Феофания вспомнила почему-то именно этот день и растерянное лицо Никифора.
- Но она рыжая.
- А у тебя в роду никого рыжих не было? - Феофания нежно улыбалась Никифору. - Цимисхий, например. В кого он такой рыжий?
- Мать у него рыжая.
- А мать у него кто? Не твоя сестра?
- А … Какая разница, - сдался император. - Всё равно мне, по воле Господа, обо всех троих заботится. Но лучше тебе всё-таки удалится из Палатия во дворец во Влахернах, под покровительство Божьей Матери. Это не далеко.
- От детей? Ты только что посоветовал мне ими заниматься.
- Временно. Пока ко мне не привыкнут.
- Не привыкнут?! Ты василевс или кто? Никуда я не пойду. Уходи ты, Никифор! – прокричала она в лицо василевсу.
Перед ним стояла разгневанная спартанская царица, и он предпочёл за благо удалиться из покоев василисы.
Прошло несколько дней. Василису всё-таки уговорили временно переселиться во Влахерны, где она каждый день молилась Пресвятой Богородицы, прося заступничество.
Сразу же по наступлению Нового Года, второго сентября патриарх Полиевкт попросил Никифора Фоку явиться к нему.
- Сын мой, - обратился патриарх к василевсу, – устремления твои вести богоугодный образ жизни, конечно, похвальны, но простой народ их не понимает. Ты поклялся заботиться о юных василевсах, но почему ты не приемлешь их мать? Почему ты на ней не женишься?
- После гибели сына и смерти жены, владыка, я тяготею мирской жизни и посчитал, что за грехи мои более уместно вести монашеский образ жизни.
- Да, это так. Но глас народа – глас Божий. Женись, сын мой. Дай народу то, что он хочет. Потом, когда народ успокоится, можешь жить, как хочешь. Можешь жить с Феофанией как брат с сестрой.
- Хорошо. Но василиса Феофания вряд ли будет придерживаться монашеского образа жизни.
- Грехи василисы Феофании, это грехи василисы Феофании. Она грешит, она и отвечает. Лишь бы ты был твёрд в своих намерениях.
Двадцатого сентября Никифор Фока и Феофания были обвенчаны в храме Святой Софии лично патриархом Полиевктом.
Феофания была счастлива. Она в полной мере почувствовала себя василисой, женой и женщиной: вместе с мужем стояла на богослужениях, вместе принимали иностранных послов, вместе сидели на пирах, вместе засыпали и вместе вставали.
И вот однажды, через несколько месяцев всё кончилось.
Никифор Фока встал с ложа чужой, мрачный, тяжёлым взглядом посмотрел на жену и объявил:
- Всё. Больше вместе не спим.
- Сон плохой приснился? – Феофания была удивлена безмерно. – Что случилось?
- Ничего не случилось. И почему сон сразу плохой? Может быть хороший …
Никифор помолчал, а потом продолжил:
- После гибели сына и смерти жены я вёл почти жизнь монаха. И никогда не скрывал, что хочу окончить свои дни в монастыре. И ученик моего преподобного дяди Михаила, преподобный Афанасий укрепил меня в этой мысли. Афанасий сейчас инок на Афоне.
- Да, ты утром и вечером молишься о сыне, но никогда о жене.
- Сын важнее. Я зарок себе такой дал. У тебя два сына, а у меня ни одного.
- У тебя дочь есть.
- Что мне до дочери? Дочь кончит свои дни в монастыре, хочет она того или нет, а я сам, моя душа, после смерти Варды стремится в монастырь. Но я воин, полководец. И полководец по воле Господа не такой уж и плохой. Империя окружена врагами. Отечество нуждается во мне не как в монахе, а как в полководце, а это требует длительных отлучек из Города. И потом, мы с тобой люди разные. Ты любишь веселье, погулять на пирах, я же больше всего люблю уединение.
- И прекрасно! Мы можем уединяться времени от времени.
- Нет. Я не могу заниматься государственными делами, воевать и всё время думать о тебе. Мысли о тебе будут сильно мешать управлять делами и войсками.
- Значить, я тебе не безразлична?
- Не безразлична. Но ты не будешь хранить мне верность.
- Откуда ты знаешь? Может быть, буду.
- Вот видишь, ты сама сомневаешься. А я не сомневаюсь – не будешь. А сидеть рядом с тобой и держать тебя за руку мне не позволяют государственные интересы.
- Почему? Юстиниан Великий сидел же рядом со своей Феодорой.
- Ах, вот ты о чём. Ты хочешь быть второй Феодорой.
- Не совсем. Я хочу быть первой Феофанией.
- Я не Юстиниан Великий. А Юстиниан не был полководцем, поэтому и враги и подходили к стенам Города. В походе ты вряд ли мне чем поможешь. Мне проще порвать с тобой. Относится к тебе как к сестре и сосредоточится на делах государства. На людях мы будем вместе, и ты можешь приходить ко мне. Но я никогда не буду на твоей половине.
- Глупец, – пожала плечами Феофания. – Но почему именно сегодня? А не вчера или завтра?
- Я вчера получил письмо от преподобного Афанасия.
- Того, что с Афона? Только при чём здесь он?
- В письме он упрекает меня, что я обещал стать монахом, а стал императором.
- Какая неприятность, – с сарказмом заметила Феофания, начиная злиться, меж тем как Никифор был смирен и холоден.
- А ты знаешь, что однажды твой Афанасий притворялся неграмотным и назвался другим именем.
- Конечно, – пожал плечами Никифор, - он же от меня скрывался.
- А ты его разве убить хотел? Ты просто хотел с ним пообщаться. Вот тогда и надо было ему уговорить тебя стать монахом, а не трусливо прятаться. А ложь разве не грех?
Никифор поменялся в лице и с разворота ударил василису в лицо. Левая бровь её разошлась, алая кровь брызнула на белые простыни. Феофания закрыла лицо руками и разрыдалась.
- Молчи, змея, – прошипел Никифор. – Ты не смеешь так говорить о святом человек, - и слугам – Лекаря!
Никифор встал с ложа, оделся и гордо ушёл.
Пришёл он к Феофании на следующий день, подарил перстень с красным рубином.
- Прости, августа, – сказал он, стараясь не смотреть на распухшее лицо василисы, на повязку на левом глазе, - как-то сорвался. Не хотел.
Правый глаз Феофании смотрел на Никифора с отчуждением и брезгливостью.
- Бог простит, – сказала она.
- Да. Апостол Павел говорит в своём послании к Ефесянам: «Так должны мужья любить своих жён, как свои тела. Любящий свою жену – любит самого себя. Ибо никто не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет её, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его!»
- «Потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела», - Феофания мрачно процитировала послание Павла.
- Так ты простила меня?
- Если землетрясение разрушит храм, то всё по воле Его.
- Не обижайся. Надеюсь, что ты помнишь, что я тебе вчера сказал?
- Такое забудешь. Поступай, как знаешь, Никифор.
- Да, и ещё. Ты можешь спать с кем хочешь, но не на показ. И ни каких детей. Если появиться ребёнок, я изжарю тебя в быке вместе с ним, за прелюбодеяние. Понятно?
- Какой же ты, Никифор …
Она не договорила, оборвала себя, злые слёзы выступили из глаз.
Никифору Фоке тогда было пятьдесят один год, Феофании – двадцать четыре.
Глава 6
Глаз прошёл, а обида осталась. Феофания очень обиделась на Никифора, долго плакала, потом разозлилась и разозлилась сильно. Мстила ему чисто по-женски: отдавая себя другим мужчинам. И при этом следила за тем, чтобы мужское семя, попавшее в её лоно, не прорастала там, и не давало плод. Быть изжаренной в медном быке на площади Тавра ей совсем не хотелось. Никифор человек жестокий, он такое может учинить.
Через некоторое время, успокоившись, она поняла: «Какая же это месть, если её муж сам разрешил этим заниматься с кем угодно?» И заниматься этим сразу расхотелось. Да, внешне они с Никифором были муж и жена, василевсы. Рядом стояли в храме, рядом сидели на приёме послов и на пирах.
Но ей хотелось большего, ей хотелось любви.
Однажды, шествуя в окружении придворных дам на женскую половину дворца, Феофания встретилась со стражами Золотой Палаты. Что-то знакомое показалось ей в их молодом начальнике.
- Катепан, – окликнула она его, – я тебя знаю?
Катепан остановился и почтительно поклонился августе:
- Василиса Феофания вряд ли. А девочка Анастасия может вспомнить.
- Что ж, спросим у девочки Анастасии, – с лёгкой улыбкой сказала Феофания, слегка наклонила голову, развернулась и пошла дальше.
Вспомнила! Ну, конечно же! Это же Агафон, сын Леонида, архонта Спарты, её родного города, а затем стратигафемы Пелопонес. Как давно это было. Она откуда-то возвращалась домой. Интересно: куда и зачем она ходила?
- Антонина, – обратилась Феофания к доверенной служанке – догони катепана, пригласи его ко мне.
Да, это было давно. Ей, тогда Анастасии, было лет двенадцать. Она шла по улице Спарты, выложенной серыми камнями. И с ней случилось то, что случается с женщинами каждый месяц. Кровь капала на тёплые камни и это заметили проходившие мимо мальчишки, её возраста. Их было пятеро или шестеро. Нет, пятеро. Они окружили её, корчили рожи, показывали пальцами и требовали показать рану, откуда течёт кровь. Она шипела и царапалась, отбиваясь от назойливых сорванцов. А они смеялись, хватали её за уже выступавшую грудь, за ягодицы. И тут появился он. Он был старше их года на три. Как ловко он раскидал маленьких негодяев и любезно проводил её домой, до таверны отца. Кротир, её отец, спросил, может ли он чем-нибудь отблагодарить юного спасителя его
Настолько затягивает, и поражает знание Ваше истории...