Деревня Языковка стала местом паломничества. Из ближних деревень валом валили посмотреть на Афанасия, тщательно облизанного и зацелованного коровой в благодарность, что не бросил её в трудный час.
У колодца в центре села митинговали бабы. Самая громкая – Ульяна:
– Конечно, ни у кого такого нет, виданное ли дело, никаких кремов не надо, Афонька наш стал как Володя Ульянов на октябрятской звёздочке!
– А сколько раз она его облизала? – спросил дед Степан, тайком погладив себя по блестящей макушке.
– Дык, почитай, два месяца, утром и вечером, – продолжила радостно Никитишна, соседка. – Как начнет насыпать ей лузгу в корыто, она – шасть ему языком по макушке. Афонька матерится, а куды денешься, – Никитишна залилась громким заразительным смехом, и все безудержно расхохотались, потому как воочию представили эту нелепую картину.
– Здоровьица вам, – услышав смех, подошёл важный племянник Никитишны.
Он жил в городе и был начальником по мусоросборке, так она говорила.
Узнав причину стихийного митинга, он приосанился и заявил:
– Вот ведь, занесут вашу Бурёнку в книгу этих самых… рекордов Генеса, нет, кажись, Гиннеса, тьфу, неважно.
– И что?!
– Ну и будет в книге.
– А, мамыньки мои, – это подошла Марфа, жена героя митинга у колодца. Она покачала головой и концом платка, завязанного узлом под подбородком, вытерла губы:
– Дык, за что её так, сердешную?
– А за то самое, – важно произнёс племянник, и, поправив шляпу, неторопливо зашагал к правлению колхоза.
Хотите – верьте, хотите – нет, а произошло в Языковке вот что…
Жена Афанасия Марфа спешно собралась в соседний район. Её матушку схватила сильная хвороба.
– Как бы успеть застать маманю живой, ты уж за скотинкой-то смотри, Афанасий.
Сын Николушка – в командировке, отправили на курсы повышения механизаторов в далёкий город Мокшан.
Прошло два месяца. Первым приехал Николай. Зашёл в избу.
В тусклом свете заходящего солнца сын увидел Афанасия с каким-то сияющим пухом по всей голове. Включив свет, Николай чуть не промазал мимо табуретки:
- Батя, что эт-то у тебя т-там?
Афанасий, почитай, годков двадцать ходил с совсем лысой головушкой.
А тут, густой подпушек, причём не седой, а какого-то весёлого рыжеватого оттенка, да ещё и кудрявится слегка!
Смущённо улыбаясь, отец рассказал, что получал «поцелуй» от их коровы Бурёнки утром и вечером.
– Наклонюсь сыпать корм в корыто, она исхитрится и лизнёт, язви её душу! Пока дойду до умывальника, пройдёт минут тридцать. Вот вами и процедура, блин! То ли она мою макушку принимала за головку соли, то ли влюбилась, – говорил, задорно смеясь, помолодевший Афанасий, удовлетворённо гладя себя по пушистым волосам.
