КОНТРАБАНДА

товаров народного потребления из Украины в столицу.    
Носильщик! Свиридов сказал «допрос носильщика». Значит, без этого персонажа история действительно не обошлась.  
- Интересно, а как фамилия носильщика? – вслух подумал я, полагая, что она очень даже может пригодиться.
Свиридов замялся, понимая, что сведения эти явно оперативного характера и не должны разглашаться, но, чувствуя на себе жаждущий ответа взгляд журналиста, произнёс:
- Мальцев. Кажется, Мальцев. – Свиридов секунду помолчал и добавил. - Только учти, я этого не говорил.
- Не может быть и разговоров, - понимая серьёзность положения, ответил я,  озадаченный наперёд ещё одним вопросом: успел ли Горохов его допросить?
Свиридов как будто читал мои мысли, продолжал:
- Горохов его допросил, после чего позвонил и доложил мне об этом. Более того, в разговоре он обмолвился о какой-то видеозаписи, сделанной им на мобильный телефон, которая, по его словам, могла бы быть ещё более интересной, чем  протокол допроса.
Неужели это касалось именно той записи, которая попала ко мне? Очень велика вероятность, что да. Не может же быть таких случайных совпадений? Я  молчал о своих догадках, не то чтобы лишний раз перестраховываясь, но всё-таки, пока решив держать язык за зубами. Спросил заинтересованно:
- А что за запись, Горохов не говорил?
- Нет, - глотнув чай, мотнул Свиридов головой, - к сожалению, не  успел.
Как выяснилось в разговоре, Свиридов общался по телефону с  небезызвестным мне следователем Анохиным, который сообщил ему о пропаже телефона и денег. О протоколе допроса носильщика Анохин не говорил ни слова, и о судьбе этого документа Свиридову ничего известно не было. Был ли протокол вообще, оставалось только гадать. Если верить Горохову (а не верить ему не было никаких оснований) протокол должен был быть у него, но если полагаться на официальную информацию следователя – этот вопрос становился слишком загадочным. Получалось, что протокол мог забрать грабитель. Спрашивалось, зачем он ему был нужен?
Всё больше и больше накапливалось вопросов. Всё меньше я верил в то, что причина убийства Горохова так проста, как говорил об этом Анохин. Явно, что в этом убийстве было ещё много неразрешённых вопросов. Явно была какая-то покрытая густым мраком тайна.            
Горохова Свиридов характеризовал с положительной стороны, оценивал как серьёзного, перспективного сотрудника и недоумевал, что судьба отвела ему слишком мало лет. В официальной причине убийства Свиридов сомневался не меньше, чем я, но своей версии не озвучивал, возможно, просто её не имея, либо не обладая необходимой достоверной информацией, не желал быть голословным.
Вряд ли Свиридов что-то скрывал. То, о чём он не говорил, похоже, ему действительно было неизвестно, но то, о чём ему было известно, он излагал, как мне казалось, слишком смело, без каких бы то ни было оперативных секретов и тайн. Поначалу я очень удивился этому, но через какое-то время начал понимать, что мое неравнодушие к происходящему в государстве, обществе, происходящему вокруг него самого просто требовало выхода наружу. Толчком послужил ещё и этот несчастный случай с его подчинённым. Свиридову  нужно было с кем-то поделиться, и как раз, очень удачно, подвернулся я.  
Свиридов вдруг начал рассказывать о сложной политической ситуации, происходящей в таможне. Рассказ его, правда, захватил меня не сразу.  Зачем мне это было нужно, вначале я не понимал, но вскоре до меня дошло: всё к месту, всё, что говорит Свиридов, является очень неплохим дополнением в общую, затянувшую меня, историю. Откуда Свиридову были известны многие детали того, о чём он говорил, я не спрашивал, да и по большому счёту, какая разница? Главное, что посветил он меня в то, во что вряд ли кто ещё смог бы посветить.  
В своём рассказе Свиридов затронул и начальника Энской таможни – полковника Александра Дмитриевича Пронкина, уверенно предположив, что карьера Пронкина подходит к своему закату.
- Процесс отстранения от должности совсем безболезненно ещё ни с кем не происходил,- замечал он, - и с тех пор, как пошли слухи о смещении Пронкина, пресс вышестоящего руководства на себе почувствовали многие.  
Со слов Свиридова мне стало известно, что Пронкина назначили на должность около трёх лет назад. Большую часть этого времени ему работалось ещё более-менее спокойно, но с недавних пор, после смены руководства Федеральной таможенной службы,  давление из Москвы только усиливалось. Столица била по всем направлениям: по таможенному оформлению, взиманию платежей,  правоохранительной деятельности, кадровым вопросам, и в скором времени обещала внеплановую комплексную проверку. Свиридов поражался,  как быстро всё можно перевернуть: ещё месяц назад говорили о полном порядке  и с показателями и со всем остальным, а теперь вдруг  – проблемный регион. Для снятия с должности плацдарм строился достаточно основательно: транспортная прокуратура забрасывала представлениями, Москва – письмами о проведении служебных проверок. Начальник управления генерал Садовский в общем механизме системы тоже был винтиком, несколько покрупнее, конечно, чем Пронкин, но и от него по сути дела зависело немногое, как его повернут, так и работал. Скорее всего, при построении новой вертикали власти будут снимать и Садовского.
Убийство Горохова во всей этой эпопее против Пронкина тоже, кстати, играло против полковника. - Москва наверняка это могла приобщить ко всему негативу, полившемуся на него.
Свиридов рассказывал (что интересно), как сторонний наблюдатель, рассуждал о системе, не подбирая слов, безоглядно, как будто сам в ней не был, однако, чувствовалось, что говорил со знанием дела.    
- Воевать против системы бессмысленно, не нужно забывать опыт своих предшественников. Умнее были те, кто уходил сам, получив команду написать заявление «по собственному желанию», кто же пытался сопротивляться, кроме лишних (иногда слишком серьёзных) проблем, не получали ничего.  
Свиридова, казалось, было невозможно остановить. Он вошёл в раж, и говорил, как мне представлялось, слишком опасные вещи. Я поражался его бесстрашию и, откровенно признаться, был несколько шокирован и удивлён доверием Свиридова.
Дальше – больше. Свиридов полагал, что давление на Пронкина из Москвы, в общем-то, не лишено смысла, и тот порядок, о котором  прежде говорила руководящая верхушка, им же самим был выгоден. Теперь обстоятельства поменялись – к власти пришли другие, другим будет и порядок.  
По некоторым данным, известным Свиридову, Садовский и Пронкин имели личные интересы на Железнодорожном посту, через который ежесуточно проходили многочисленные пассажирские составы. Без малейшего усилия, пользуясь властью, ими был подмят под себя (естественно, за определённый процент от чёрных доходов) начальник этого поста Зуев, выполнявший беспрекословно команды вышестоящих руководителей.
Задачей Зуева был непосредственный контроль за прохождением определённых, заранее известных вагонов с контрабандными товарами. Насколько долго это продолжалось, вопрос тёмный, но то, что задача такая была, и вагоны должны были беспрепятственно проходить границу, скорее всего чистая правда.
Осведомлённость Свиридова, как выяснилось, объяснялась очень легко. Во-первых, фактическая официальная неподчинённость Пронкину его же заместителя по правоохранительной деятельности в вопросах, относящихся к  компетенции последнего, позволила вскрыть многие негласные проблемы, ставшие известными довольно узкому кругу лиц, а во-вторых, Свиридов всё-таки оперативник, при этом, целый начальник отдела, вследствие чего волей-неволей, входил в этот узкий круг и, естественно, черпал оттуда немалую часть всевозможных подковёрных сведений.
Впрочем, официальная подчинённость начальнику его заместителей лишь в финансово-хозяйственной деятельности и неподчинённость по остальным вопросам - пустяки по сравнению с добавившимся к этому самым настоящим противоборством руководителей Энской таможни. Как отмечал Свиридов, Пронкин, под прикрытием Садовского, с помощью Зуева делал одно, а заместитель Пронкина со своими подчинёнными, вопреки его воле – другое, кстати, вполне соответствующее своим прямым обязанностям и государственным интересам. Между прочим, выяснилось, что и уголовное дело, по которому работал Горохов, возбуждённое по факту контрабандных поставок товаров из Украины в Россию в конкретном железнодорожном составе, тоже было возбуждено вопреки воли Пронкина, под носом опростоволосившегося Зуева.
Свиридов не исключал, что после возбуждения уголовного дела, деятельность Пронкина, Зуева и Садовского не прекращалась. Вероятно, она стала более осторожней, аккуратней и продуманней, что вполне могло способствовать  прохождению через границу незамеченными ещё нескольких поездов, набитых украинскими контрабандными товарами…

7.
         
Информации к размышлению было предостаточно. В моей голове  перемешалось уже всё на свете: убийство, подброшенная записка с картой памяти, фотовыставка, а после поездки в Энск ещё и навязчивые сумбурные размышления и домыслы о всяческих противозаконных махинациях разного ранга чиновников и порочности государственной системы.
Система! После рассказов Свиридова это слово стало иметь для меня слишком неприличный оттенок. Когда, спустя отпущенные шефом дни отгулов, я вернулся в свой рабочий кабинет и включил компьютер, началась вовсе какая-то мистика. Компьютер немного поработал, но потом замер, выдав на экран   зловещий вопрос: «Вы хотите выйти из системы?». И тут система! В считанные секунды я провёл одному мне ведомые аналогии. Неужели, пытаясь разобраться с убийством Горохова, я уже влез систему доселе неведомых ему координат. И хочу ли я из неё выйти? Не очень-то веривший в знаки судьбы, я улыбнулся, но вопрос завис в моём сознании так же, как операционная система умной электронной машины.
Я не менее Свиридова был склонен к философии. А теперь, наслушавшись оперативника, был склонен к ней ещё более, чем прежде...
Система!.. Когда-то я не мог и подумать, что называемое этим словом объединение, а точнее – порядок управления этим объединением, может настолько негативно влиять на личности людей, которых оно поглотило. Да, в любой системе, наверное, есть свои плюсы - скажем, дисциплина, без которой существование системы просто невозможно, но, если её, эту самую систему, деформируют конкретные аморальные личности и требуют дисциплины в их целях и их понимании – это уже чревато печальными последствиями.    
В какую-то секунду я вспомнил приснившийся мне несколько дней назад сон, в котором я искал выход из западни. Я снова подумал, что это был первый знак, предупреждающий меня об опасности. И вот компьютер выдал второй, который никто другой и не принял бы за знак свыше, но моё нервное напряжение в те дни подходило к критической точке, и оставить этот знак без внимания я никак не мог.  
Действительно, я искал правильный выход из всей затронувшей меня истории, но в те мгновения копнул несколько глубже и понял, что помимо всего прочего мой внутренний мир находится в некотором противоречии с