- Твои паразиты сознания не являются ли тараканами в твоей голове?
- Во-первых, это не мои, а общие. И, во-вторых, да, действительно, народ испокон века догадывался о существовании паразитов сознания и до сих пор называет их «тараканами в голове». Просто давным-давно не было нашествия этих паразитов. Они опять завелись в массовом масштабе сравнительно недавно в связи с омассовлением общества и превращением его в общество потребителей как благоприятной питательной почвой для ментальных паразитов. Прежде, тысячи лет назад такой благоприятной почвой для тараканов в голове было мракобесие фанатиков как следствие нашествия допотопных пришельцев.
Глава двадцатая. Продолжение беседы
- Это что за невидаль еще – допотопные пришельцы? Тебе, Юрий Павлович, мало предположения о существовании душ мертвых пришельцев? Зачем умножать сущности без необходимости? Скажи прямо, Юрий Павлович, что тебя не устраивает не только современная идеология, но и давняя религия, - предположил в свою очередь Иван Ефремович, видимо начитавшийся в свое время научно-популярных брошюр.
- Нисколько. Я понимаю древнюю религию как ответ человека на Откровение Бога. Религия изобретена человеком. Она нужна человеку не для Бога, а для себя, для того, чтобы быть человеком, держаться в своем, человеческом образе. Бог не нуждается в поклонении человека. Ему нужен не раб, а со-работник, помощник в творении. Поэтому он ждет от человека не культа, а культуры, творчества. Но это мое личное суждение. Я не требую ни от одного человека того, чтобы он разделял мое суждение. Поэтому распространение теперь информационного вируса среди народа и власти меня никак не задевает и не трогает. Тронуть оно может только потребителя. В прошлом распространение уже не информационного, а ментального вируса касалось верующего человека. Влияние этого вируса проявлялось в том, что он путал человеческое представление высшей силы, то есть. ее явление в собственном сознании с ее сущностью, или идеей. Да, идея является сознанию человека, но в том виде, который соответствует его видимости. Именно по себе он и судит о Боге, делая не себя образом Бога, а Бога образом себя сообразно принципу подобия.
- Я никогда не мог понять того, что значит быть образом Бога. Как можно быть отражением того, кто невидим? – не мог скрыть своего удивления Иван Ефремович.
- То и значит, что такое образное уподобление следует понимать не буквально, но чисто символически. Образом Бога в человека является его душа, а не сам человек. Душа это образ Бога как Духа. Уподобляется же сам человек Богу Творцу как существо, способное к творчеству. Только он творец условный, а не безусловный, как Бог, ибо творит не из ничего, из не-сущего, а из того, что есть в наличии, то есть, из сущего. Во многом творчество человека есть фабрикация, он фабрикует то, чего нет, из того, что есть. Причем эта фабрикация бывает равным образом причастна как бытию, так и не-бытию, то есть, является мнимым, иллюзорным произведением. Это особенно характерно для так называемого «современного творчества», которое не столько подражательно (миметично), как искусство прошлого, сколько симулятивно, или подражает не тому, что видимо, а тому, что невидимо. Поэтому оно имеет не идеальный, реальный, а идиллический, иллюзорный характер
- Юрий Павлович, не противоречите ли вы самому себе, когда перечисляете идеальное и реальное через запятую и не противопоставляете их?
- Идеальное противостоит не реальному, а материальному. Оно тоже реально, но в другом, модальном смысле, если материальное необходимо, то идеальное свободно. Вместе с тем уже идиллическое как субъективно существующее в сознании, а не объективно в духе, иллюзорно. Но эта иллюзия тоже реальна. Иллюзия заключается не в кривом отражении, а в самом отражении. Реальное же есть не отраженное, а излученное.
- Ну, не знаю, Юрий Павлович, тут вы загнули и идете против общеизвестного различия между истинным и ложным. Истинное есть правильно, прямо, адекватно отраженное, а ложное – неправильно, криво, неадекватно. Истина же есть само то, что есть. Истинное производно от истины, как отражение от излучения.
- Иван Ефремович вы, сами того не заметив, встали на мою позицию. Между тем вам следовало признать, что истина есть не излучение, а само отражение в отражении, как его соответствие образцу, идее, понятию, если имеется в виду познание, и предмету, если имеется в виду реальность. По-моему, истина не удостоверяет, а производит, творит реальность. Он есть не равенство, а эквиваленция, то есть, равенство с дополнением, с приращением развития или совершенствования. Вернее говоря, абстрактная истина есть тождество, а конкретная истина есть тождество тождества и не тождества.
- Не знаю, не знаю. По моему мнению, истина совершенна, она готовая, есть то, что уже стало, а не еще становится.
- Иван Ефремович, истина не установлена, а устанавливается, ибо не только мир, но и Бог развивается. Совершенствуется то, что развилось, переходя из разряда хорошего в разряд лучшего. Бог может быть лучше себя.
Так-то вот. Все произведения культуры, художественного творчества носят символический характер, даже сочинения так называемого «критического реализма», если только не физиологические очерки. Так в тех чем больше физиологии, тем меньше художественности. В том же критическом реализме уже сама критика есть условность его реализма: он тогда реализм, когда критичен к наличной реальности, ведь критикует не сточки зрения реальности, а того идеала, который считает наивысшей реальностью. В этом смысле он больший реалист, чем сама реальность, как в известном выражении о роялисте, который больший роялист, чем сам рояль, король.
Возьмите того же Родиона Раскольникова из «Преступления и наказания» Федора Михайловича Достоевского. Я отлично помню экранизацию романа Достоевского режиссером Львом Кулиджановым с участием в роли Раскольникова актера Георгия Тараторкина. Или в его же исполнении роль лорда Роберта Уорбика из постановки режиссером Самсоновым на экране детектива Сирила Хейра «Чисто английское убийство» (“An English Murder”) Как петербургское, так и английское убийства являются чисто номинальными убийствами. Таких убийств не бывает в жизни: Но они бывают в литературе. Одно - в литературе метафизической, философской для культурной публики, другое - в беллетристике для народа. Да, это дело вкуса, что читать. Я, например, предпочитаю классику литературному ширпотребу.
- Таким же ширпотребом вы считаете фантастику?
- Не совсем. Фантастика мне напоминает кошек. Их называют «философскими животными» и сравнивают с мудрецами. Кошки есть своего рода восточные мудрецы. Они служат образом сосредоточенности, медитации, именно восточной медитации, которая есть размышление уже без размышления. На самом деле кошки не могут размышлять, но мы воспринимаем их замирание как состояние сосредоточенности на чем-то мыслью. Им подобны мудрецы, которые достигают в медитации состояние невозмутимости мыслью при ее полном отсутствии. Они парадоксально думают только для того, чтобы, вообще, не думать. Этим они уподобляются, но не глупцам, у которых голова набита всякой глупостью, а полным идиотам с пустой головой. Вот эта пустота, которую буддисты называют «шуньей» и есть искомое ими нирваническое состояние полного отсутствия субъекта. Вместе с тем от этого он не становится наличным объектом, демонстрируя себя в качестве абсурдного объекта или нулевого субъекта, который парадоксально присутствует, есть своим отсутствием.
Но вернемся к литературе как виду человеческого творчества. Кстати, ваш рассказ об антарктическом хрустальном шаре правдоподобен именно потому, что в нем присутствует присущее реальности чувство меры описания необычного события. Художники слова, как правило, увлекаются описанием необычного события и делают необычным само описание. По этой причине оно начинает напоминать литературную сказку. Тем более, если это сказка для массы потребителей. Этим страдает так называемая «фантазия» (Fantasy)
Другое дело, сходный жанр, но с уклоном не в лирику, а в физику, в науку, - «научная фантастика» (“Science Fiction”). Это тоже симуляция, фикция, но уже правдоподобная, фактическая, научная. Это как бы литературное изложение достижений науки и техники будущего. В ней важна не сама информация как база чувственных данных для научного исследования, а ее симулирование. Как литература она воздействует на чувства читателей, внушает им реальность абстракции. Наука, напротив, внушает, придает абстрактность реальности.
Реальность абстракции можно почувствовать в художественном образе и понять в смысле. Именно смысл идеален. Его идеальность есть законченность, совершенство, наивысшая реальность. Поэтому можно писать фантастику так, как прежде писали классику. Но авторы почему-то пишут фантастику так, как рисуют комиксы. В их описании она чересчур наглядная. Но ясность не есть еще понимание, как думал Картезий. Для понимания не менее важна тайна, чем только ясность. Таинственна как раз ясность своей ясностью, само-тождественностью. Поэтому невольно возникает отчетливость, отличность одного не только от другого, но и от самого себя. Ты есть Ты, я есть Я. В этой ясности личной идентичности скрывается тайна, ибо и ты есть Я и я есть Ты. И даже больше: ты есть я и я есть ты. Ведь Я есть и я, и ты. В Я мы едины, но и в Нем разделены друг с другом и с самими собой, ибо Я есть мы, но мы не есть Я. Мы есть только представления Я, явления представленного.
- И все же какой толк от этой фантастики?
- Как это какой толк? Еще какой. Фантастика не только задается вопросом о будущем человека. Она еще отвечает на него. Конечно, ответ предлагается фантастический. Но он такой только с современной точки зрения, ограниченной своим временем. Фантастика позволяет уже не в мыслях, а в словах показывать, точнее, описывать человека, не ограничиваясь конкретным временем своего положения.
И как с такой точки зрения – с точки зрения вечности, – при всей ее условности, относительности, абсолютности, видится человек? Он смотрится таким, каким является его мир. Этот мир есть труд, которым живет человек. То, чем трудится, занимается, человек является одним из ответов на тот так называемый «проклятый» или «вечный» вопрос, которым задается человек. Этот вопрос есть вопрос о смысле, ради которого он живет и