- Как это что? Странный вопрос вы задаете, Юрий Павлович. Та, же самая душа.
- Не скажите, Иван Ефремович. Душа – это не сам человек, а то, что в нем есть от Духа, от Бога, Его искра. Хорошо, если из нее разгорится пламя личной доброй жизни. Этот прибыток и есть сам человек уже лично как процент от вклада Бога в человека, а не только тело, кому или чему самое место быть унаследованным детьми. Богу Богово, Духу духовное и душевное, а человеку человеческое, телесное или, в лучшем случае, социальное, сдельное, энергетическое. Но оно смертно или существует в живом виде только в кругообороте сансары, преходящей проходной, от тела к телу жизни.
- Отнюдь. Вы же сами говорили, что человек – это не духовное или интеллектуальное существо, но душевное. Душа – это собственно человеческое.
- Вот в том то и вопрос, и проблема, что я до конца не уверен в этом. Что делать. Душа и человеческое, и не человеческое. Она не трансцендентна человеку, но и не имманентна ему; она трасцендентальная штука, пограничное явление. Она существует на грани между временем и вечностью. Душа и чувственна, и сверхчувственна, если речь идет о разумной душе. В ней человек разумен. Она представляет его в качестве разумного существа. Таков сам человек: он и есть сам и не есть сам, а только представляет кого-то, осознает его как самого себя.
- И кого он представляет?
- То-то и оно, что неизвестно кого. И этого «кого» он и представляет Богом, то есть, непредставимым, невидимым. С другой стороны, в каком виде Его представлять? В своем собственном теле в виде души. Таково единство Творца с творением. Символом этого единства является религиозная вера, Она не буквальная, а символичная, есть в несобственном виде, лично. Лично есть сам человек, а не его представление, представительство Бога в качестве души. Человек есть душа в представлении себя себе. В представлении другим и других он есть тело. Но тело не физиологии в качестве вещи, а эстетики, любования или негодования, презрения в качестве лица. Это чувственным образом, а моральным образом человек есть не сущее, наличное, но должное, сверхличное. Где же личное? Обналичивается ли оно полностью в этой жизни?
То, что находится внутри человека как субъекта, как нечто субъективное в нем, что он переживает, называется человеческой душой. От нее отличается то, что представляется снаружи и является человеческим телом. Так где же Бог в человеке: внутри его или в снаружи? Естественно, внутри, в душе, но в том смысле, что в себе он обнаруживает Бога, только если сам находится в Нем. В человеке Бог есть в виде образа, души. Что это за образ? Это образ самого себя, Я. Человеческое Я есть подставка ставки, Я Бога.
Есть известное выражение: "Бог дал - Бог и взял". Что оно означает? Думаю, что оно означает, что то, что Бог вложил в человека, то и возвращается в Него. Что он вложил в человека? Душу. Если человек хороший и верит в Бога, то в Него возвращается не только душа человека, но и, условно говоря, проценты по вкладу, то есть, то, что вызвала, извлекла душа, как помощь Бога человеку, - его боговдохновенные дела. Если же Бог дал и тут же взял младенца, то он взял себе целиком Самого Себя, ведь младенец еще ничего не совершил сам.
Так как вечен только Бог, то верующий вечен лишь по мере веры, в той степени, в которой принял от Него помощь для добродетели.
Памятуя же о том, что верующий верит в саму веру, которая и есть Бог, следует подумать, что бессмертие души заключается в самой вере, которая не знает ни прошлого, ни будущего, но знает только настоящее. Поэтому и является настоящей верой или верой в веру. Для того, чтобы верить, следует уже иметь ее в виду, то есть, принимать веру на веру или верить в саму веру.
- Что у тебя за религия такая, Юрий Павлович? Странные речи ты ведешь. Вера в саму веру! Тьфу, какая гадость. Никто не поверит тебе.
- Вижу, ты не поверил. И поделом тебе. Я говорил не для того, чтобы ты поверил. Следовало не поверить, а подумать.
- Мыслитель выискался. Да, понял я. Только никто не поверит в такую религию веры, а не Бога. По-твоему, выходит, что бога вовсе нету. Так-то вот. Кому такая религия нужна, если в ней нет бога?!
- Правильно. Вот поэтому веру и подменили существом, похожим на человека, только в превосходной степени. Людям нужен бог, похожий на человека, который может помочь. Чтобы это было убедительно, верно, их поменяли местами, так что не бог стал похож на человека, а человек – на бога.
- Вона как, оказывается. И никто не догадался об этом? Какой ты, Юрий Павлович, фантазер. Люди хоть веруют, а ты фантазируешь. И не стыдно тебе, взрослому мужику, заниматься фантазиями?
- Это не фантазии, а мысли. Причем они – моя работа. Да, и с какой стати я буду перед тобой оправдываться? Кто ты такой? Бог?
- Хорошая работа – думать! И много ты надумал? Сколько заработал?
- Так. Если ты перешел на личности, значит все же моя идея задела тебя за живое. Ну, не можете вы, люди, признаться себе в очевидном. Жалко мне тебя, Иван Ефремович. Не ожидал я такой обструкции от тебя. Вот зовут тебя «Иваном Ефремович», совсем как фантаста Ивана Ефремова. Но непохож ты совсем на него. Вы с ним омонимы.
- Все верно. Я не фантазер, как ты, а реалист, полярник, мужик, а ты интеллигент, прости господи.
На этом мы и разошлись во мнениях и в жизни.
Глава двадцать первая. Мысли
Беседа с полярником, как он сказал: «мужиком», и меня задела за живое. Но что я ждал от человека, который занят производительным трудом? Что, вообще, можно ждать от трудящихся, которые думают только тогда, когда им трудно. Вот и ворочают они свои мысли, как грузчики валуны, стараясь уложить их по порядку, чтобы было лучше взять. Они вроде муравьев. Для них мысли есть нечто постороннее, которое необходимо переложить с места на место: извлечь из головы в виде какой-либо вещи и вложить вещь в голову в виде некоторой уже мысли.
Интеллигенты же, вроде пчел, летают с места на место в полевых условиях, собирая факты, как нектар, пыльцу с цветов, их семена, чтобы потом в тихом месте, у себя в кабинете, в лаборатории, совершив необходимые операции, поколдовав над ними, превратить их в полезные знания. Они, эти факты, как если бы наводят интеллигентов, ученых на верные мысли о предмете их познавательного интереса. С ними меня сравнял Иван Ефремович и в этом ошибся. Я сродни не пчеле, а пауку, который плетет паутину понятий из себя, из своего ума и оплетает ею все, до чего дотянется своими конечностями.
Мыслящий, философ вызывает своим образом мысли и жизни неприятное впечатление у людей, которые думают в жизни, а не живут в мысли, как он. Чтоб его понять, следует немного вывихнуть свой ум, сделав его своим предметом мысли. Взять ту же веру. Почему я думаю, что вера есть вера в саму веру? Потому что думаю о ней по аналогии с тем, что делаю с собственной мыслью: думаю о ней не другой мыслью, а ею же.
Вот верующие верят в бога. Но знают ли они того, в кого верят? Нет. Почему? Потому, что они верят в него. Бог ли это? Кто знает. Это не религиозный вопрос. Религиозным он станет, если спросить: веришь ли ты в Бога? Главное не задумываться, а сказать, что веришь и, главное, делать то, что будет говорить само за себя, доказывать своим примером то, что положено делать по вере. Что же положено? Что записано в святых книгах и передано изустно по традиции: от отцов церкви. Вот и весь сказ. Вера есть на словах (на слуху: слышен звон, да незнамо, где он) и в делах, а не в мыслях. Не мысль, а дело видит, знает бога. Это дело веры, а не мысли.
Вот поэтому они и не понимают меня. Разные это занятия, отличные друг от друга службы Богу. Я служу Ему как Истине, а они как Вере. Мое служение есть мышление, медитация. У них, у монахов, вроде та же служба по имени «исихия». Но это безмолвие есть деяние, доступное не говорящим, а молчащим. Само молчание говорит вместо них. Говорит о Боге. У меня же молчание есть только условие для обитания в идее. В этой обители я и парю - мыслю. Они же созерцают пустоту внутри себя. Так чем же они отличаются от архатов, занятых пустотой? Пусто в мире без Бога. Сама пустота свидетельствует о том, что Бог присутствует в мире своим отсутствием. Но где он? Нигде и одновременно везде. Для меня это – идея. В ней я путешествую мыслью, в мысли. Мы делаем по-разному одно и то же. Одни делают, творят молитву, другие думают, идеализируют, ищут идею в жизни. Конечно, это пустое занятие: найти ее в жизни. Утопия. Но только таким образом, модусом можно находиться в ней в этом мире. Сама реальность есть идея. Она складывается в собственном качестве, в виде (в идее) в сознании человека. Она, эта реальность, только идея? Нет, не только, но еще и материал, материя для нее.
Меня всегда манили загадки. И не важно, что это были за загадки. Главное, что это загадки, что это сама тайна. Дело не в том, что я любил темнить, обманывать, скрываться, прятаться. Хотя в детстве я любил играть в прятки. Но так как моя мама была коммунистом, то есть, таким человеком, который, по ее мнению, всегда говорит правду, то я не мог, просто не смел врать и утаивать правду. Поэтому намеренно был честным. Но само намерение выдавало меня с головой. По самой природе я склонен был к сочинительству. В нем я старался быть правдоподобным. Трудно рассказывать, не привирая, не добавляя что-нибудь от самого себя. Легче описывать, придавая тут же ему свое толкование, переиначивая на свой лад. Вот почему то, что случилось, при передаче словами обрастает слухами. Загадочна сама наша способность думать. Ведь, кроме нас, никто не обладает такой способностью. Даже Бог и его ангелы не думают, но наперед знают, что случится, и помнят, что было, ибо находятся в вечности, в которой все времена сосуществуют рядом друг с другом, сливаются в одно настоящее. Только человек живет во времени, которое разделяет настоящее на прошлое, которого уже нет и поэтому его забывают, и будущее, которого еще нет и поэтому его не знают, но пытаются догадаться, предположить, каким оно будет в настоящем. Вот так.
Складно, но не ладно. В мысли человек приходит к признанию непрочности, сомнительности своего существования в мире. Вот почему мысль есть не только событие со-знания, но и со-мнения. Знание в сознании добывается мыслью из сомнения, из мнения. Мнение – это то, что мне мнится, кажется, видится. Оно необходимо в качестве субъективного заявления, но его недостаточно в качестве объективного суждения. Знание появляется у того, кто способен находить примеры для действия правила следования или