известные только ей самой ругательства, я же смиренно вытер лицо рукавом и пошел дальше. Я был подавлен. Что же такое могло случиться, чтобы дети, дети, которым принадлежит Рай, так себя вели? Чтобы они были наполнены ненавистью и ругательств? Чтобы жаждали денег? Чтобы выливали молоко в лицо тех, кто жаждет им напиться? Что должно было случиться, чтобы дети были так жестоки? У меня не было ответа на этот вопрос. К тому времени над деревенькой сгустилась кромешная тьма. А я был все так же голоден и томим жаждой, у меня не было крова, и передо мной все еще маячили Её глаза. Глаза самой прекрасной женщины в мире. Как же глупо я проживаю свою жизнь. Гоняюсь за какими то темными. Выслуживаюсь перед начальством. Чем больше темных убил – тем больше молодец. А они не кончаются. Плодятся, как тараканы. На одного светлого – сорок темных. Да что я, в самом деле, сорок тысяч. Понятно, что все они намного слабее, чем один светлый. Но…донимают. Пищат над самым ухом как комары, колдуют там себе что-то. Надеются на отдельный VIP котел в аду. В том то и ловушка для темных от темных – что в аду процветает жесткая уравниловка – всех мучают одинаково, вне зависимости от того кто и как выслуживался, надеясь на льготы. В этом-то вся и фишка – темные предают темных после смерти одинаково. Всех под одну гребенку. И я почувствовал даже какое то странное удовлетворение после этой мысли. Они убивают и мучают сами себя. У небес все выстроено идеально, просто даже не стоит вмешиваться. Я устал брести по улице, мне захотелось домой, да даже хотя бы в мою съемную квартирку в Сочи, принять душ, уткнуться носом в подушку и не чувствовать больше ничего. Её глаза преследовали меня. Карие, глубокие, сводящие с ума глаза. Ведьминское наваждение? И я, светлый агент, опытный профессионал – ничего не почувствовал? Я шел вниз по улице, пока не услышал пение птицы высоко в ветвях. Птица пела очень громко, да что там – будем честны – она надрывно орала, так как будто ее убивали прямо сейчас. Я оперся рукой о дерево и на мгновение прикрыл глаза. В ту же секунду в оре птицы мне послышался душераздирающий вой сирены. «Куда лезешь, дебил?!»,-тотчас я услышал над самым ухом. Я еле смог открыть глаза – солнце слепило так, что в первые доли секунд я ничего не видел. Скорее, каким то внутренним чутьем, чем зрением я понял, что я стоял в центре перекрестка в Сочи с бешеным движением и это именно мне отчаянно сигналили водители! Я открыл рот, чтобы что-то, соответственное случаю, прокричать, но из меня вылез только хрип. Я взмахнул руками, сделал какие то дерганые движения и увидел что какая-то девушка в ярком желтом платье машет мне и указывает на другую сторону чтобы я зашел на ничейную полосу. Я как то увернулся от стремящейся, видимо, меня убить машины и шагнул на эту полосу. Радуясь своему спасению, я хотел помахать в ответ девушке в желтом платье, но она растворилась в воздухе почти мгновенно. Я могу вам поклясться, что в тот момент, когда я заносил ногу над ничейной полосой, Она внимательно смотрела на меня с противоположного «берега» этой безумной транспортной реки, Она смотрела на меня так, как будто держала меня в своих руках и следила за тем, чтобы никто и ничто не мог причинить мне вред, но стоило мне очутиться в безопасности, как Её мгновенно не стало. Я вздохнул и подумал, что, скорее всего у Неё были те волшебные глаза, о которых я так мечтал и за которыми гонялся вот уже столько времени. Я вдруг подумал, что моя девушка из древнего рынка и девушка в желтом платье могли быть одной и той же девушкой.
25 глава
Никчемным. Я почувствовал себя никчемным. В этой толпе разношерстных туристов, жрущих день и ночь горячую кукурузу и закусывающих мороженым, старающихся прожить на всю катушку несчастные, заработанные тяжким трудом дни отпуска в идеальном рае и одновременно аду в Сочи, я чувствовал себя одиноким, несчастным, никчемным. Так лохануться. Побывать в другом веке, другой реальности и не найти Её. Втюхаться в женщину из противоположного пространства и другой эпохи – как вам такое, Илон Маск? То есть мне было недостаточно того, что меня постоянно пытались убить в этой жизни, мне было нужно ещё, чтобы я убил себя сам изнутри несчастной любовью. Ну не лох ли? «Лох, лох», - ответили шелестящие от ветра листья пальм. Да и я сам это знал. Последний из Могикан. Робинзон. Эх, где же моя Пятница? После того, как меня чуть не грохнули (псевдоавтокатастрофы – излюбленный прием темных), я пошел на пляж, сплошь состоящий из камней, зато безлюдный. Я не хотел видеть и слышать никого, кроме моря. Море способно излечить все наши душевные раны, сделать то, что другим людям не под силу. Пляж был уже заполнен мазохистами, расстелившими свои жалкие полотенчики на таких больнючих камнях. Суровые пляжи черного моря – никогда не думай, что ты способен победить гальку. Особенно на выходе из моря в шторм, когда стихия норовит напоследок шлепнуть тебя мордой об камни. Чтобы знал. Чтобы помнил. Сегодня я лижу тебе ступни ног – завтра убиваю. Никогда не поворачивайтесь к морю спиной. Никогда.
О чем я? Ах, да. Я разделся до моих брендовых пафосных плавок (все, на что у меня хватило денег в крутом магазине, ха-ха), кое-как расположился своей худой попой на булыжниках, плотнее надвинул мои черные очки. Лег и раскинул руки. Смотрел в голубое небо. Слышал как море хрипло дышало рядом со мной, как огромная дружелюбная собака с насморком: шшшшш.шшшш…Не было никого совершеннее меня. Небо создало меня совершенным. Так почему же так явно мне не хватало куска плоти, вырванного этой девицей из моего левого бока?!? Стерва! Меня даже подбросило на камнях от возмущения посреди всей этой нирваны. Нет, ну какого хрена – мы же созданы совершенными, зачем, почему мы должны всю жизнь искать каких- то глупых половинок, по факту ни хрена, ни хренашечки нам не подходящих! Тусуется там наверное сейчас в своем 18м веке, персики ест, лютню слушает, про меня и думать забыла, зараза. Я был прав. Я был со всех сторон прав. Я был светлым, обладающим несметной силой. И единственным слабым местом, пробоиной в моем непобедимом корабле, ахиллесовой пятой, граблями, о которые все спотыкаются, была Она. Баба из 18го века. Я специально ее назвал бабой, чтобы очарование прошло. А оно, сука, не проходило. Оно сидело в моем левом боку, обложенное подушками и курило кальян. Удобно устроилось, и самое ужасное, что, по ходу, надолго. Солнце дарило мне свою энергию, солнце входило в меня волнами, я ловил свет, каждая моя клеточка радовалась, а сердце страдало. Разве можно страдать в самом прекрасном курортном городе у моря? Выходило, что можно. Тоска. Тоска сидела в моем левом боку, том самом, где Эта Женщина вырвала мне кусок плоти вместе с моим сердцем. Болело все. Кто бы знал, а, как можно физически страдать от невыносимой душевной боли. Болит душа – болит тело, и не пойдешь ты ни к какому врачу, не скажешь ему – «Вот, стерва, вырвала из меня кусок, почини меня, товарищ доктор, пожалуйста, да поскорее». Не починит. Вполне возможно, что у него самого не хватает куска плоти в левом боку, и он как то живет с этим. Годами. Соленая капля прокатилась по моей левой щеке. Разумеется, это всего лишь морские брызги случайно упали на мою щеку. Это море, ребята, это море. Ничего личного. Спецагенты не плачут. А особенно такого уровня. Тут внимание, ребята, важно себя вовремя похвалить, чтобы ты совсем не сдох. Это знает каждый истинный автолюбитель – если в вашей машине заканчивается бензин, а вы в степи/тайге/ пустыни и нужно дотянуть до ближайшей заправки, то самое лучшее что вы сможете сделать – это говорить вашей машинке, какая она у вас замечательная, какая она девочка- красавица, как она не раз вас спасала, как вы ее любите, как ею дорожите. Это самое лучшее, что вы сможете сделать. Она послушается и дотянет, вот увидите. Маты и ругательства не спасут. Если вы видите, что в вашем левом боку в районе сердца не хватает куска мяса и вы не знаете, когда вы сможете этот кусок вернуть, все что вы можете сделать –это хвалить себя. Хвалите себя. Любите себя. Говорите себе, какой вы классный. Как вы легко, как два пальца об асфальт, справитесь с этим со всем. Иначе вы не дотянете до заправки. Никогда. Любите себя, даже если ваше сердце порвано в клочья. Сильно любите себя, если в вас не осталось ни одного живого куска. Давайте, ребята, у вас получится. Я в вас верю.
26 глава
Я перевернулся на другой бок, мои ноги уперлись в камни. Суровая реальность черного моря – ты хотел отдохнуть, но вместо золотого песка ты лежишь на серых булыжниках. Россияне настолько суровы, что могут организовать себе курортный отдых даже там, где вполне можно было бы сделать пытошные. Мы вообще молодцы. Мы можем все. Но ленимся. Но теоретически – можем все. Но матушка лень поперед нас родилась. Но можем. Но лень. Но да. Но но…
Я пожалел себя. Иногда нужно. Иногда никто кроме вас самих, вас по голове и не погладит. И что же? Страдать годами и мучиться? Нет, вы берете левой рукой свою правую руку и смело гладите себя самого по голове, приговаривая, что вы самый лучший на свете, самый хороший, самый добрый, самый умный, самый замечательный и все у вас будет хорошо. Гладите, как гладила своими большими добрыми руками бабушка, или дедушка, или мама, или папа, или старший брат, или сестра, или двоюродная тетка – не важно кто, а важно как. И даже если вас никто в этой жизни так не гладил, сами то вы всегда, в любой момент можете – потому что вы знаете как. Вы знаете как.
Я почувствовал напряжение в воздухе, немедленно просканировал обстановку. Заметили. Примерно метрах в трех – четырех. Отвлекся, блин, лег позагорать, ага. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»(с). Я приоткрыл глаза, взглянул сквозь ресницы. С пирса на меня смотрело два гамадрила. Разумеется, темные не заставили себя ждать, разтуды их в гараж. Чуток подслушал их связь: нападать не собирались, по крайней мере, прямо сейчас. Ждали распоряжения начальства, думали, что со мной делать. Пока они собирались, я привстал и потянулся. Забавно было видеть, как они засуетились, отвернулись, делая вид, что я совсем их не интересую. Ага. Ага. Вот уже 30 тысяч лет мы не интересуем друг друга. Совсем. Я быстро напялил на себя штаны, схватил сумку и, размахивая футболкой, пошел на выход с пляжа, краем глаза засекая, как всполошилась моя парочка. Срочно начали связываться с начальством. Ну-ну, ребятки. Поторопитесь, мои хорошие, а то я левитирую. По дороге я купил мороженое, пока покупал, краем глаза, как они, запыхавшись, карабкаются по лестнице с пляжа, как, увидев, что я стою у мороженщицы, неумело следили за мной, разворачивая свои держи-морды. Скукота. Сейчас дозвонятся до начальства, скорее всего по дороге атакуют. Я был готов. Меня мало занимали бои местного значения: мы все были вынуждены участвовать в этой войне, по крайней мере, до финального сражения, которое одни ждали с радостью, а вторые со страхом и ужасом. Я не относился ни к тем, ни к другим, я просто хотел реально помочь нашим во время боя и не опрофаниться самому. Я вообще плохо понимал всю эту тактику – кто наступает с левого фланга, кто с правого, всё, что я мог – бить врага, который стоял бы передо мной, это всё, на что я
Если бы по главам.