и Бальмонтом; сборник стихов и поэм С.Есенина от корки и до корки прочитал и выучил наизусть, которого тоже до этого почти не знал - не мог разыскать его книги в библиотеке, хотя и много про него слышал.
Покажется удивительным, но Сергей Есенин в 1970-е годы был запретным поэтом в Советской России, и книги его почти что не издавались: их невозможно было достать и купить. Это Есенина-то, кто поначалу принял Октябрьскую Революцию всей душой (его эпическая поэма «Пугачёв» - убедительное тому свидетельство) и был до мозга костей патриотом и русофилом… Значит, были в Верхнем эшелоне тогдашней партийной власти тайные силы, и достаточно мощные и сплочённые, кому категорически не нравился есенинский глубинный патриотизм, как и патриотизм поэтов есенинского круга - Н.Клюева, А.Ширяевца, А.Ганина, С.Клычкова, П.Орешина, П.Карпова, П.Радимова и других, кого тоже было достать и почитать невозможно… А чуть позже те же самые силы травили и гробили М.А.Шолохова, П.Н.Васильва и В.М.Шукшина, Н.Рубцова, И.Талькова и М.Круга.
Они и теперь ещё есть в изобилии в околокремлёвской тусовке, живут себе и здравствуют, правят в демократической России бал. Оттого-то ПАТРИОТИЗМ и в загоне опять - настоящий, кондовый, глубинный, истиннорусский. А тот, который проповедуют власти новой и якобы свободной страны, - он какой-то уж больно смешной: силиконовый, игрушечный, не настоящий! От него тошно становится день ото дня, как от той же жвачки и порнофильмов…
Приносила Ольга другу Диме и подборку стихов И.Бродского и А.Галича почитать, отпечатанных на машинке. Поэтов-евреев, понимай, которые тоже были запрещены Властью, но по другой совершенно причине, полярной есенинской, - по причине какой-то махровой антисоветчины обоих, помноженной на патологическую русофобию… И тем не менее, Максиму очень понравились оба: и ранний Бродский и Александр Галич (Гинзбург). Стихи каждого он быстро выучил наизусть и помнил потом очень и очень долго…
7
Но не только молоденькая и старательная студентка-филолог Ольга просвещала Кремнёва (посредством Ботвича) последние перед выпуском дни, - просвещал Максима и сам Дмитрий знаниями Истории как науки, а не служанки идеологии и не подстилки Сиона; как и знаниями исторических подводных течений и завихрений, которых существует столько, что хоть пруд ими всеми пруди.
Дима ведь недаром поступал в аспирантуру истфака, получив рекомендацию от руководства кафедры на продолжение учёбы: парень глубоко и дотошно интересовался специальностью все пять студенческих лет. В отличие от Кремнёва, напомним, охладевшего к Истории довольно быстро, - о чём подробно писалось. К тому же, научным руководителем Ботвича был сам профессор М.Т.Белявский (1913-1989) - авторитетнейший в науке человек, корифей со стажем и непревзойдённый знаток отечественной истории. Михаил Тимофеевич мог при желании многому научить, чему не учили студентов открыто, на лекциях и семинарах, и Дима этим умело и старательно пользовался.
Так вот, Дима и рассказал однажды июньским знойным вечером другу-Максиму про Александра Александровича Зимина (1920-1980) - выдающегося русско-советского историка, глубокого и самого авторитетного исследователя т.н. “русского Средневековья”, создателя фундаментальных работ по истории России XV-XVI веков.
Про Зимина Кремнёв слышал краем уха от товарищей по кафедре на переменах, что есть-де в столице такой крамольный историк, доктор исторических наук и выпускник истфака МГУ, а ныне - сотрудник Института Российской истории АН СССР. Пишет товарищ книги диковинные, которые не издают по какой-то причине власти, и самого его категорически не упоминают на лекциях и семинарах преподаватели факультета. Ни разу Кремнёв про него ничего не слышал за 5-ть студенческих лет ни от доцентов, ни от профессоров, ни разу!!!. Зимин, таким образом, был персоной non grata в научном мiре, неугодным и нерукопожатным человеком. А почему? - Бог весть. Максим этим делом особо не заморачивался и не интересовался, в детали не входил. На младших курсах не у кого было всё разузнать и до истины докопаться, да Кремнёв тогда ещё и фамилии-то такой не знал. А на старших курсах, когда, наконец, услышал про бунтаря-одиночку, у него уже другим голова была занята - поиском собственного в жизни пути, не связанного с Историей.
Вот Ботвич от нечего делать и просветил его опальным историком Зиминым под самый конец учёбы. И Кремнёв на всю жизнь запомнил тот задушевный вечерний рассказ, за который он был другу-Диме крайне и искренне благодарен…
Из рассказа Ботвича Кремнёв узнал, что изначально Зимин тихо и мiрно занимался эпохой правления царя Ивана IV (Грозного) (1531-1584). Однако же внутренняя логика его исследований поневоле заставила учёного углубиться в прошлое и обратиться к предшествующему XV веку, которому и были отданы им лучшие годы жизни. Свои изыскания и прозрения по истории России того периода Зимин обобщил в книге «Витязь на распутье: феодальная война в России в ХV веке» (вышла в Москве в изд-ве Мысль лишь в 1991 году - через 11 лет после смерти автора). По твёрдому убеждению историка, именно в середине XV века, во времена правления Великого князя Василия Тёмного, и определись основные направления будущего развития Московии сначала, а потом и самой России, воссозданной Романовыми в качестве сырьевого придатка Запада.
---------------------------------------------------------
(*) Историческая справка. «В своей книге Зимин подробно описывает борьбу за Великокняжеский престол, которая шла между старшим внуком Дмитрия Донского (1350-1389) Василием Васильевичем (Василием Тёмным) (1415-1462) и вторым сыном князя Дмитрия Юрием Дмитриевичем (1374-1434) и его детьми Василием Косым (1403-1448) и Дмитрием Шемякой (ум. 1453). Главной опорой Юрия Дмитриевича было Заволжье, где находилась его столица город Галич.
Эта борьба закончилась победой Василия Тёмного. В январе 1450 года его войска взяли Галич. Дмитрию Шемяке удалось спастись, но возможностей продолжать борьбу больше не было. Вскоре Шемяка был отравлен.
Великий князь Василий Васильевич был достаточно бесцветной личностью. А его противники Юрий Дмитриевич и Дмитрий Шемяка - яркими и талантливыми людьми. Тем не менее, Василий Васильевич и его окружение сумели создать военный и административный аппарат, а галицкие князья управляли “в ручном режиме”. У Дмитрия Шемяки не было ни одного талантливого сподвижника, у Василия Васильевича они были. Фактическим правителем Великого княжества Московского был талантливый военачальник и администратор Фёдор Васильевич Басенок (ум. 1480)…» /Сергей Багоцкий/.
----------------------------------------------------------
8
То была прелюдия, или завязка рассказа, которая не шла ни в какой сравнение с тем, что услышал Кремнёв про Зимина далее. Так, он узнал, к примеру, что отличительной чертой, или особенностью всех исторических работ Александра Александровича было тщательное изучение и проработка огромного числа первоисточников, - и, одновременно, критический анализ их. Он не был долдоном и роботом, компилятором чужих трудов и идей, - но и шарлатаном не был! Его выводы опирались на достоверный фактический материал, - но и на собственный опыт и научную интуицию тоже. Этот удивительный, самодостаточный и глубоко-прозорливый человек за историческими деревьями видел лес в полном его объёме, умел анализировать и сопоставлять, делать самостоятельные и парадоксальные выводы из прочитанного и познанного - и никогда не был конъюнктурщиком и лакировщиком прошлого в угоду сиюминутной выгоде, никогда! Он не следовал, как другие историки, за чьим-либо авторитетным мнением, не следил за научной модой, не подстраивался под сильных мiра сего в поисках славы и привилегий. Наоборот, он резал правду-матку в глаза с различных кафедр и трибун как-то по-детски дерзко, безоглядно и прямолинейно, отчаянно даже; зачастую - в ущерб себе и своей научной карьере…
Так, в 1964 году в сообществе чопорных столичных историков разразился громкий скандал. Доктор исторических наук Зимин ничтоже сумняшеся заявил, что «Слово о полку Игореве» - никакой не шедевр древнерусской литературы, а чистая мистификация XVIII века, подделка под старину, добротная имитация древнерусского литературного памятника. Её наиболее вероятным автором, по мнению Зимина, был архимандрит Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле Иоиль [хохол Иван Быковский (1726-1798)]. Первоисточниками же «Слова» (по Зимину) стали «Задонщина», русские летописи (по преимуществу Ипатьевская), памятники русского, украинского и белорусского фольклора.
Монографию с подробным изложением и чётким и аргументированным обоснованием своей концепции Александр Александрович напечатал на ротапринте и распространил среди коллег по Институту Российской истории. Ему крайне нужна была их поддержка, чтобы получить разрешение исторических бонз на официальное издание книги. Это, во-первых. А во-вторых, чтобы завязать полноценную научную полемику с привлечением как можно большего количества заинтересованных лиц с целью установить Истину. Обычное дело, казалось бы, в научном мiре, обычная практика - громогласное объявление новой идеи, концепции или гипотезы и последующее широкое обсуждение её с целью доказать или же опровергнуть автора-новатора.
4-6 мая 1964 года в Отделении истории АН СССР состоялась закрытая от посторонних глаз и ушей дискуссия по новой версии «Слова», которой исподволь руководил всесильный Д.С.Лихачёв - тайный куратор и Смотрящий за Русской историей от Сиона в застойные брежневские времена: теперь-то это уже не вызывает сомнений у думающих людей, знакомых с конспирологией. Понятно, что под его присмотром и патронажем большинство участников (101 их было тогда) не согласилось с точкой зрения Зимина, хотя целый ряд оппонентов честного и мужественного учёного и человека не побоялись - заявили с трибуны, что его исследование носит глубокий, серьёзный и аргументированный характер и имеет право на публикацию.
Однако работа историка-бунтаря в советское время так и не была опубликована. И связано это было с административным запретом, негласно наложенным всё тем же академиком Лихачёвым, теневым воротилой тех лет. Его активно поддержал в этом гнусном деле и другой “генерал от истории”, академик Б.А.Рыбаков - законченный шабесгой и услужливый лакей Сиона, с молодых лет напряжённо державший нос по ветру. За что и был осыпан и одарен Властью милостынями и привилегиями безмерно.
Мало того, Зимину устроили настоящую обструкцию его продажные и бездарные коллеги по цеху: кандидаты и доктора, профессора и доценты, член-корры и академики, - мечтавшие угодить могущественному Дмитрию Сергеевичу. Тотальная и непроницаемая завеса молчания окутала историка в научном мiре на целых 15-ть лет. Такая, что даже и студенты истфака МГУ в 60-е и 70-е годы ничего про него не слышали. А если и слышали - то от грамотных родителей своих, имевших отношение к исторической науке, но не от университетских учителей, свято хранивших обет молчания… До самой смерти в 1980 году Александр Александрович испытывал немалые затруднения с изданием своих работ. Лихачёв с Рыбаковым сыграли и здесь далеко не последнюю роль: чтоб им обоим пусто было.
«При жизни Зимин по
