работы. Одна сплошная пустота, маята, неопределённость и головная боль, одни бытовые неприятности и потуги! Он даже и прописаться будет вынужден опять у родителей в Рязанской области - смехота! - то есть оплёванным доходягой вернуться к тому истоку, с которого он и начал когда-то свой самостоятельный жизненный путь, когда с гордостью и надеждой великой в красавицу-Москву уезжал на учёбу.
Да, пока он ещё москвич - это так, прописан пока что в общаге! Однако ж пройдёт три коротеньких месяца по времени, и в столице он, новоиспечённый выпускник МГУ, будет уже никто - обыкновенный командировочный ветрогон-прихлебатель, случайный и не обязательный человек, каких в Москве миллионы по проспектам и вокзалам шляются, зубами щёлкают от зависти и обиды к коренному местному населению, у которого тут всё, а у них - ничего… И он будет щёлкать вместе с другими, никуда не денется - не барин и не блатной пацан; и ему надо будет всё начинать с нуля, как и остальным иногородним гражданам, что живут и работают тут по лимиту, на птичьих правах фактически, и перед каждой гнидою кланяются и унижаются, перед каждым столбом. Вот и ему за жильё и прописку предстоит нешуточная борьба - те же поклоны, кривляния и унижения, обивание кабинетов, лестниц и этажей, пьянки-гулянки с напыщенными ничтожествами! Это ему-то - не последнему выпускнику истфака с наивысшим историческим образованием, которому многие чопорные бездари и неучи-москвичи позавидовали бы тайно, а то и явно.
Пять лет назад ему повезло с жильём, сказочно подфартило, если начистоту, и это было сродни чуду: в переполненной людьми Москве жильё ему без-платно, в качестве поощрения за успешно-сданные вступительные экзамены, предоставил Университет во временное пользование как своему студенту. Теперь же про фарт и чудо надо будет забыть навсегда. И социальный фундамент в виде столичного собственного угла ему предстоит закладывать уже самостоятельно, без минимальной господдержки и помощи посторонних людей: друзей, родителей, родственников и знакомых… А получится ли у него здесь, в столице быстро жилищный вопрос решить, наитруднейший во все времена, крайне-запутанный, тёмный и криминальный, сумеет ли он выпросить-выбить у власти свой собственный угол в без-срочное и постоянное пользование, чтобы стать наконец москвичом? - Бог весть! Всё это было словно в густом тумане в апреле, мае и даже ещё и в июне, накануне выпуска, представляете! - развеивать который не очень-то и хотелось ему, сугубому мечтателю-идеалисту Кремнёву Максиму Александровичу, до последнего дня по сути продолжавшему трусливо и малодушно за могучие университетские стены прятаться, за иллюзию любви. Он знал, безусловно, что скоро он лишится всего этого - защиты внешней и подпитки внутренней, тех же преподавателей и друзей, - и останется совсем один в этом холодном, диком и бездушном мiре, как та же “одинокая сосна” Михаила Лермонтова. Оттого и страшно было ему в ближайшее будущее заглядывать, не обещавшее светлым и безмятежным быть, обещавшее как раз обратное: одни сплошные невзгоды, мытарства и неприятности... Вот он и тянул рязину, и откладывал мысли о послеуниверситетском одиноком и неприкаянном будущем на потом, как страус голову в песок поглубже прятал и прятал, чтобы не портить суровой и болезненной правдой жизни и надвигавшимися в сентябре страстями оставшиеся университетские деньки, и без того стремительно утекавшие.
Поэтому-то, повторим с грустью, он даже и приблизительно ещё не знал последней студенческой весной, с чего ему надобно будет начинать, куда и к кому идти, когда он осенью вернётся в Москву в качестве командированного калужского МНСа: голова его другим весь 5-й курс была занята и забита…
И получается, что напрасно, что пустяками и глупостями он тешил и изводил себя последний учебный год - самый, может быть, важный в жизни любого студента, самый ответственный и судьбоносный! Это когда его оборотистые сокурсники и сожители по общаге занимались ДЕЛОМ: крутились, как белки в колесе, наводили мосты и стрелки, обзаводились связями, блатные и халявные места искали повсюду, тех же москвичек с квартирами и прописками, а не иногородних барышень, от которых толку чуть… А он, дурачок малахольный, кретин или большой ребёнок, в это же самое время терзался-маялся любовной хандрой да идиотские фильмы смотрел двух выживших из ума евреев. Сиречь полностью заслонял ЛЮБОВЬЮ наиважнейший и наипервейший для себя вопрос - вопрос работы, жилья и прописки. На чём, между прочим, ЛЮБОВЬ и держится и стоит испокон веков как скала, и без чего она угасает, ещё и не начавшись даже, или вдребезги разбивается о бытовые неурядицы и проблемы. Это же очевидно! Достойным девушкам богатых женихов подавай с деньгами, связями и перспективой. Им не нужны и даром нищие идеалисты-мечтатели, мечтающие о любви в шалаше у чёрта на куличках!
И чего удивляться теперь, и сокрушаться одновременно, что доподлинно в его молодой судьбе было известно лишь одно: что станет он по сути столичным бомжом уже этим летом - со всеми вытекающими из данного дикого статуса печальными, а то и вовсе трагическими последствиями…
25
«Ну и какого тогда х…ра ты, неоперившийся и неопределившийся выпускник без будущего, мотаешься каждый Божий день к Тане, голову морочишь ей, треплешь нервы, плетёшь что-то надоедливое и невразумительное как ребёнок маленький, насмотревшись идиотских фильмов?! Чего пытаешься от неё, бедняжки, добиться, какого рожна, подумай и реши сначала?! - раз за разом ядовито спрашивал он сам себя во время той памятной для него прогулки. - Ты хочешь замуж её позвать, да? А вдруг она возьмёт и согласится! Прикинь такой вариант, пусть самый что ни наесть фантастический и нереальный... И что тогда будешь делать с ней, молодой женой, куда её приведёшь? - ответь сам себе, Максим, но только твёрдо и быстро... Жильё будешь с ней снимать в Москве? Ладно, пусть так: некоторые молодожёны снимают от безысходности. А где, у кого, и сколько времени, главное, это собираешься делать - мыкаться по чужим углам? Пока сам тут обоснуешься и комнату в коммуналке получишь, да? А когда? и от какого предприятия?... Ты ведь даже и место работы ещё не выбрал, жених недоделанный, желторотый, где планируешь в будущем трудоустроиться и жильё получить: ни разу ты не подумал об этом, ни разу! Почему? - хорошо понятно и объяснимо. Потому что тебе ещё надо будет уволиться как-то с калужской левой конторы, какой-то приемлемый вариант ухода придумать, чтобы отпустили тебя, чудака, по-хорошему тамошние начальники - без ругани и скандала, и карательных мер. Бог весть, как там всё у тебя осенью сложится, на сколько затянется сей процесс. Хорошо, если б быстро и гладко это произошло. Хочется верить и надеяться… И только после этого тебе надо будет начинать про московскую работу думать, все силы и время на это перевести и направить, только после этого - не раньше. По столичным конторам тебе предстоит побегать не один день, где лимиту принимают, и у кадровиков с пристрастием узнавать, где тебя в принципе смогут взять, с дипломом-то МГУ, и на какую специальность. Про жильё там подробно всё расспросить: как его побыстрей получить, и что для этого конкретно надо сделать. За несколько месяцев, по крайней мере, его не получишь точно: на это могут годы уйти! Настраивайся, Макс, на это…»
«Итак, с тобой, дружок, всё понятно, планы твои ясны. Хозяин - барин! А с Таней как? Захочет ли она, подумай, разделить твою нервотрёпку и поддержать тебя, пусть только гипотетически? Согласится ли по съёмным квартирам годами мотаться, комнату в коммуналке полжизни ждать? И дождётся ли?… А если этого не случится вообще, не дай Бог: не сбудутся твои мечты-надежды на собственное жильё в Москве, не хватит у тебя на это ни сил, ни способностей, допустим? - что тогда станешь делать и супруге своей, издёрганной ожиданием, говорить, как перед ней оправдываться и какие предлагать варианты и перспективы? К родителям её повезёшь, оплёванным великовозрастным неудачником в захолустный Касимов вернёшься?! - как дурачок Жигинас?! Да ещё и в свою убогую двушку? - ибо отдельной квартиры вам там некому будет выбивать: батюшка твой на подобное не способен. Вернёшься - и будешь историю в школе до старости преподавать дебильным, сопливым детишкам и спиваться от горя и скуки?... И снова риторический вопрос возникает: а захочет ли барыня-Мезенцева такой печальной судьбы? - с тобой, мудаком, по белу свету мотаться. Нужен ли, приятен ли будет ей, амбициозной и самолюбивой даме из богатой семьи, твой провинциальный Касимов в итоге и слабый муж-неудачник в придачу?!... Ответ однозначный: и даром не нужен!!! Такой ты не будешь нужен даже и сам себе!...»
«Дурак ты, Максимка, дурак!!! - а по-другому и не скажешь, уж извини. Разве ж такие вещи так делаются?! Ты сначала обоснуйся тут, в Москве, капитально, жильё законное получи, разберись с собой и с работой: выясни, наконец, что тебе в жизни надобно кроме Истории, к чему твоя душа лежит, к чему тянется и чего просит. А потом уж и предлагай красавице и умнице-Тане руку и сердце, добивайся её со всей силой и страстью души, и одновременно предлагай перспективу: чтобы поверила она тебе, чтобы за тобой пошла с превеликой радостью и гордостью как за МУЖИКОМ и ЛИДЕРОМ, СВЕТИЛЬНИКОМ БОЖЬИМ. А если нет пока у тебя такой бытовой основы и перспективы, и душевной страсти, тем паче, - один живи и борись, выбивайся из грязи в князи, не втягивай девушку в нищету, не предлагай ей рай бомжовый, шалашный, какой предлагают обычно чахоточные поэты. Бомжи не женятся и не создают семей, пойми. Они - изгои и пустоцветы, люмпены. Это ж и первокласснику очевидно и ясно как дважды два! Только тебе, дурачку, почему-то не ясно!... Ты, Максимка, - большой идиот, согласись! Потому что будущие проблемы и неурядицы на неё хочешь свалить ещё до свадьбы, на суженую свою, за бабью юбку мечтаешь надёжно спрятаться: признайся честно! Чтобы не одному из дерьма выбираться, а вместе с ней. Мечтаешь, чтобы она, за отсутствием друзей, помогала прокладывать тебе дорогу к счастью. Нет, правильно она бабою тебя обозвала: ты баба и есть! И ведёшь себя чисто по-бабьи…»
«Ты ещё сопли перед ней распусти, приди и поплачься, дурень, что бросили тебя друзья на произвол судьбы, предали все и забыли. И тебе от этого плохо, грустно и обидно до слёз, одному в Москве оставаться страшно. Расскажи, что работа тебе будущая не нравится, как и сама профессия историка, которую ты намерен в будущем поменять. А на что? - пока ещё не решил, мол, пока в поиске… Ну и зачем ей, степенной и солидной девушке, надобно всё это знать? - эти твои будущие метания и неустройства? Ей тихую и спокойную жизнь подавай, осмысленную, ясную и понятную. Как, впрочем, и всякой нормальной и разумной женщине с образованием. Она, поди, после Университета тоже за Москву зацепиться захочет - чтобы не ехать по распределению в Тмутаракань и не гнить там заживо. Вот и выйдет в итоге замуж за москвича с перспективой роста. Ты-то ей, рвань рязанская, подзаборная, зачем? Особенно - такой неудельный и неустроенный, да ещё и со всеми своими страхами и сомнениями… Остановись, остановись, Максим, пока это ещё не поздно сделать. Не
