ведёте, что тошно на Вас смотреть. Уходите прочь с глаз долой: я больше не могу Вас спокойно видеть!
Выпалив свой монолог на одном дыхании и без запинки почти, без пауз: долго она его, видать, вынашивала в себе и по многу раз прокручивала мысленно, - Таня опустила голову на грудь и опять взяла в руки спицы, намереваясь продолжить дальше вязание, - но уязвлённый и возбуждённый Кремнёв не позволил ей этого сделать.
Нагнувшись, он попытался схватить Мезенцеву за руки, поднять со стула и притянуть к себе - чтобы потом вцепиться в неё губами. Но сделать этого не сумел: Таня стала отчаянно сопротивляться, а девушкой она была крепкой и сильной.
- Убери свои руки, - отчаянно говорила она, вырываясь. - Иначе я тебя сейчас насквозь проколю!
Сказавши это, она и вправду кольнула спицей левую кисть Кремнёва с внешней её стороны. Но сделала это не больно, не по-настоящему, а скорее так, для острастки. Однако заметив, как перекосилось гримасой лицо “насильника”, она испуганно отдёрнула руку со спицей в сторону, чтобы не наделать беды. А всё потому, что была доброй девушкой по натуре - не кровожадной ведьмой, не феминисткой-мужененавистницей, - и калечить Кремнёва не хотела совсем: понимала, что он не извращенец и не маньяк, а просто слабый и глупый парень. И все действия его и поступки - от слабости и от глупости, не по злобе…
Неизвестно, чем бы закончилась так их возня “мышиная”, почти что детская, - но только в комнату в этот момент вбежала возбуждённая Оля, стоявшая под дверью и всё слово в слово слышавшая, что творилось внутри.
- Прекратите немедленно! Слышите! - прекратите! - грозно сказала она, с ненавистью смотря на Кремнёва и готовая на помощь подруге броситься с кулаками. - Уходите отсюда и больше не приходите к нам! Мы не хотим Вас видеть! Уходите!...
Окрик Кощеевой отрезвил и остановил Максима, подействовал на него как удар хлыста действует на взбесившееся животное. Он как-то сразу обмяк, опомнился и пришёл в себя. Потом развернулся стыдливо и виновато, и вышел вон, лишь тихо пролепетав на пороге:
- Простите…
22
Вернувшись к себе и окончательно протрезвев к полудню, наш запутавшийся и оскандалившийся герой понял куриным умишком, остро почувствовал ноющим сердцем своим и разбуженной совестью, что совершил что-то крайне-постыдное и ужасное утром в отношении Мезенцевой, настоящего ангела во плоти, БОГИНИ СЕРДЦА. И за это его паскудство ему нет и не будет прощенья никогда и ни за что на свете. Ведь он, сам того не желая, обидел и унизил её, идиот, совершил насилие. Да какое! - если она, терпеливая, выдержанная и воспитанная до этого, высочайшего качества человек, так взорвалась и разгневалась от его совершенно дикого и недостойного поведения, что спицей уколоть его захотела в порыве злости, сделать ему больно. Если уж даже Оля Кощеева - добрейшая, скромнейшая и тишайшая девушка! - так ощетинилась на него и так ополчилась грозно, как львица. Да-а-а, наделал он дел - спьяну-то и от тоски! В ближайшее время надо будет как-то загладить вину, хотя бы частично, - если он хочет, конечно же, и дальше оставаться порядочным человеком: и в своих собственных глазах, и в глазах двух замечательных девушек, Тани и Оли.
Что ему для этого потребуется предпринять? - он придумал быстро: решение само на ум пришло, будто бы Господом Богом ниспосланное, радикальное, надо сказать, решение, отчаянное до крайности. Его-то он и воплотил в действие во вторник днём, но до этого в понедельник вечером, перед очередной тренировкой, он заскочил в Гуманитарный корпус в районе 17-ти часов и внимательно изучил там расписание занятий группы Мезенцевой; увидел, что в ближайший вторник второй парой у неё будет семинар по истмату. Максима это вполне устраивало - уединённая аудитория в стекляшке и полуденное время с одиннадцати и до часу. Вот в начале первого он и нацелился прийти во вторник на факультет и всё там как надо решить - чтобы смыть с почерневшей от горя души пятно стыда и позора…
23
Во вторник он проснулся в районе 9-ти утра каким-то по-особому возвышенным и возбуждённым, тщательно помылся в душе по обыкновению, новые вещи достал и приготовил, быстро сбегал в столовую в соседнюю зону «В» и позавтракал наскоро, без аппетита. А сам всю дорогу про план свой думал, который не выходил из головы и казался ему оптимальным решением, или реальной платой за учинённую в воскресенье мерзость.
После завтрака он ещё около часа провалялся на койке, силы копил и с мыслями собирался, уточнял и раскладывал в голове последние мелочи и детали; после чего решительно встал и оделся, и направился в гуманитарный корпус бодрым широким шагом - у Мезенцевой прощение просить, извиняться за позавчерашнее поведение.
В стекляшке он поднялся на нужный этаж ровно в полдень, когда только-только прозвенел звонок о начале второго часа второй пары, и все студенты разбрелись по залам и комнатам, дружно расселись по партам, чтобы продолжать занятия. Передохнув у окна и машинально поправив одежду и волосы, по длинному коридору он прошёл к нужной аудитории, где занималась его БОГИНЯ, изучала исторический материализм, остановился у двери, прислушался… Мужской голос за дверью что-то заунывное вещал про Маркса и его учение, и больше не слышалось ничего: за дверью было тихо.
«Ну что, - нервно подумал Максим, пытаясь унять дрожь по всему телу. - Сейчас зайду и попрошу преподавателя прерваться и разрешить мне сделать объявление. Потом Таню в комнате найду и подойду к ней. Надеюсь, что она будет на месте, что не станет прогуливать семинар. Она вообще у меня не прогульщица…»
Подумав так и ещё раз прокрутив в голове весь алгоритм действий, он распахнул настежь дверь и нервно заскочил в аудиторию, которая, как успел заметить Кремнёв, была забита битком студентами-четверокурсниками. А Мезенцева - о, чудо! - сидела за первым столом ближнего к входу ряда: её не надо было ходить и искать…
- Добрый день, - сделав пару шагов вперёд, решительно обратился Кремнёв к преподавателю, которого помнил по прошлому году ещё, по своим семинарам. - Разрешите мне сделать объявление?
- Через 40 минут кончится семинар - тогда и сделаете, - недовольно произнёс преподаватель, которому не понравилось, что его прервали на полуслове. - А сейчас покиньте аудиторию.
- Нет, извините, но мне сейчас надо, - ответил Максим, после чего, не обращая внимания на скривившегося доцента-философа, подошёл к столу Мезенцевой, прямо и просто взглянул на неё и произнёс громко, чтобы все слышали: - Таня! Я хочу сказать, что очень люблю Вас и всегда любить буду.
После этих слов Максим видел, как восторженно посмотрела на него вытянувшаяся на стуле Мезенцева, а Оля Кощеева, сидевшая рядом, обхватила голову руками и в ужасе плюхнула её на стол, чтобы не выдавать бурных чувств и эмоций, что её тогда охватили. И, надо признаться, не её одну. Вся аудитория громко загоготала и пришла в движение, все 30-ть пар смеющихся студенческих глаз дико уставились на Кремнёва - виновника весеннего торжества, больше на умалишённого чудака похожего...
Но ему уже не было до них до всех никакого дела: он выполнил, что хотел, и этим сильно облегчил совесть свою и душу, снял грех с души. После чего, ещё раз взглянув на светящуюся счастьем Таню, он развернулся и пошёл на выход, успев даже сказать закрывшему лицо руками преподавателю:
- Извините…
Выйдя в пустой коридор стекляшки, где не наблюдалось ни единой живой души и было тихо, спокойно и торжественно на удивление, празднично даже - ведь стремительно надвигалась весна с её буйством красок, звуков и света! - Максим устало побрёл на улицу медленным шагом, чувствуя, как с плеч его свалился огромной тяжести груз, давивший и мучивший его весь последний учебный год нещадно, поедавший его молодое нутро как туберкулёз или раковая опухоль та же… А теперь на душе его стало легко и светло как после удачно-проведённой операции в клинике, сердечная боль куда-то пропала вместе с паникой и пессимизмом, уступив место тихой радости, покою и тайной гордости за себя, паренька мечтательного и блаженного в обычные дни, покладистого и уступчивого - это правда, - но отчаянного и решительного в нужную минуту.
Он шёл и гордился собой, светился весь изнутри лихостью, самодовольством и гордостью превеликой - потому что наконец объяснился Тане в любви, и сделал это по-настоящему, по-мужски: открыто, мужественно и честно то есть, а не так как раньше - исподтишка, чтобы никто не видел и не слышал! И этим отчаянным объяснением он полностью загладил вину перед ней, как и недостойное своё недавнее поведение…
Ну а дальше… дальше пусть всё будет как будет. Дальше пусть думает и решает уже Господь про его и Татьяны будущее: Ему, Творцу, Провидцу и Вседержителю, это будет делать куда проще и легче, вернее, разумнее и надёжнее со всех сторон…
24
Вернулся Кремнёв домой в зону «Ж» после этого знакового события не сразу: часа два ещё бродил в одиночестве по территории МГУ, наслаждался окружающей красотой напоследок и приходил в себя после всего пережитого и перечувствованного, проветривал перегретые последними событиями мозги; а попутно автоматически вырабатывал план своей собственной жизни, которая назойливо наступала по всем фронтам и не позволяла расслабиться и успокоиться полностью - упорно притягивала внимание, энергию, силы…
Гуляя и дыша свежим воздухом на дивных университетских аллеях сказочной красоты, любуясь величественным Главным зданием из-за деревьев и слушая звонкие трели и щебетания любвеобильных птиц, он приходил к печальному для себя выводу, что заигрался он на 5-м курсе в любовь… и заигрался крепко. Так заигрался, что Мезенцевой осточертел. Ещё чуть-чуть, и она волком бы от одного его вида взвыла.
Нельзя так, нельзя! - до пыток девушки опускаться, мучить собою её, заставлять по щелям и укромным углам прятаться, планы и привычки свои менять бытовые! Любовь - не пытка и не мука, не терзание и не истязание, а настоящий ПРАЗДНИК души и сердца любимого человека, ПРАЗДНИК светлый, величественный и духоподъёмный, прекрасный как весеннее небо и буйное солнце над головой! Так Таня однажды ему говорила - и была права. В этом с ней не поспоришь, не подискутируешь! Любовь не требуют настоящие мужики, не выпрашивают и не вымаливают на коленях, хвостом за дамой сердца не ходят наподобие комнатной собачонки: бред это всё, пошлые выдумки бездарных сценаристов и режиссёров, патентованных жуликов и мудаков! Они, мужики, любовь дарят любимым своим как с драгоценностями сундуки, чтобы сделать любимых счастливыми и духовно-богатыми!...
А что он, Кремнёв Максим Александрович, без пяти минут профессиональный историк, может БОГИНЕ своей в данный момент подарить кроме пессимизма, нытья и соплей, и слов дурацких, пустопорожних? Ни-че-го!!! Ровным счётом! Потому что пока у него и гроша ломаного за душой не имеется, не говоря про что посущественнее и посерьёзнее!!! И неизвестно, будет ли когда!... Вот отсюда и все его проблемы и беды проистекают!
Через три месяца он оканчивает Университет - так?! Так! И что дальше?! А дальше у него не будет впереди ничего, как у тех же сокурсников-москвичей: ни собственного угла, ни друзей, ни высокопоставленных родителей, ни
