Как гласит народная мудрость, слово – очень грозное оружие. Единственно верное, с выражением сказанное, обращённое в нужный момент непосредственно к тем, на кого здесь и сейчас призвано воздействовать, оно способно сподвигнуть многих на серьёзные действия. В этом-то и кроется неверность народной мудрости, независимо от того, ошибается она или просто лукавит: само по себе слово не может быть оружием, оно – не более чем звук, сотрясение воздуха. Оружием становятся те, на кого это слово направлено. Вдохновлённая, воодушевлённая услышанным, словами, которые тронули до глубины души, вся совокупно «аудитория» действительно будет готова на великие свершения. Но всегда ли выступающий честен, объективен, справедлив по отношению к тем, кому его речи адресованы? Как показывает история – далеко не всегда, если не сказать больше: крайне нечасто те призывы, что звучали с высоких трибун, в итоге несли народу истинную пользу. Ведь так называемое «искусство ораторства» на самом деле призвано вовсе не донести до народа истину: его цель – внушить, навязать толпе нужные убеждения, пробудить нужные чувства: страх или, наоборот, бесстрашие, слепую ненависть к одному и обожание другого и в результате заставить эту толпу двигаться в нужную сторону. За оратором, как правило, всегда стоит кто-то более могущественный, кто и заказывает и оплачивает «музыку»: пока человек руководствуется ловко вызванными в нём искусным «глашатаем истины» эмоциями, а не разумом – он вроде как и идёт куда-то сам, но на самом же деле его очень ловко ведут…
Как не раз заявлял Ли Якокка, лучший способ заставить кого-то что-либо сделать – сделать так, чтобы он сам захотел это сделать. Однако пальма первенства в таком методе принадлежит вовсе не легендарному президенту «Форда». С незапамятных времён, тех самых, когда человек ещё многому не знал объяснения, известно умение некоторых искусными речами склонять других к нужному взгляду на всё. Историческая наука не донесла до нас имени самого первого оратора в истории – легендарные Цицерон и Демосфен, безусловно, не были в мастерстве умелого слова первопроходцами – да это и не важно. Важно другое: именно из искусства публичного выступления, включавшего, помимо правильно подобранных слов также мимику, жесты, интонации, внешность, образы, используемые выступавшими, дабы эффект воздействия на сознание слушателей оказался как можно более полным, постепенно и выросла сегодняшняя пропаганда – активное навязывание народу определённых мыслей, взглядов, отношения к чему-либо, дабы в итоге сформировать у простого человека нужное мировоззрение. Первыми пропагандистами в истории были именно ораторы, искусными речами умело склонявшие народ на свою сторону. И поскольку власть быстро оценила все плюсы такой «ментальной обработки» своих подданных – по мере своего появления делу пропаганды нужных идей неизбежно, целиком и полностью, были подчинены все институты массового воздействия на народ. Речи и интервью публичных персон, телевидение, кинематограф, театр, эстрада, пресса, реклама, литература, интернет и многое, многое другое – всё то, что сегодня, на первый взгляд, призвано содействовать нашей как можно более полной информированности обо всём, на самом деле выполняет совсем другую миссию – заставлять нас вести тот образ жизни и видеть всё в том свете, каковой был бы наиболее желателен для сильных мира сего. Однако обо всём по порядку и, дабы всё было просто и понятно – плясать начну, как водится, от печки.
Из школьного курса истории древнего мира мы знаем, что, появившись сотни тысяч лет назад как самостоятельный вид, «гомо сапиенс» поначалу, подобно прочим живым обитателям планеты Земля, существовал охотой и рыболовством. Однако один человек, отправившись на охоту, может раз за разом возвращаться ни с чем, из нескольких же, живущих по соседству, охотников хотя бы один наверняка вернётся обратно с добычей, которую потом можно будет с лихвой разделить на всех. Мяса одного убитого мамонта может хватить на много дней – но со столь крупным животным также не справиться в одиночку. Потому, разглядев все преимущества жизни и добычи пропитания группой, «разумные» уже во времена каменного века начали селиться рядом друг с другом. Так возникали общие поселения – те самые «общины», от которых в исторической науке и пошло понятие «первобытнообщинный». Для примитивных охоты и рыболовства типичной общины тех лет вполне хватало, однако с течением времени древний человек увидел, что диких животных гораздо проще приручить, загнав в со всех сторон огороженное стойло (и тогда круглый год будут и мясо, и шкуры), нежели гоняться за ними с топорами и копьями по горам и лесам, а из попавшего в землю зерна может вырасти новое растение – так в жизнь наших далёких предков постепенно вошли скотоводство и земледелие. Большим стадам домашнего скота требовались всё большие пастбища (корм на ближайших полях быстро истощался), а земледельцы, дабы собрать урожай побольше, со временем занимали под посевы всё большие площади полей – и рано или поздно добытчики одной общины сталкивались с добытчиками другой, что неизбежно приводило к разногласиям по поводу того, кому принадлежат те или иные угодья. Разрешать возникавшие споры доверяли тем общинникам, кто имел определённый «вес» не только среди своих, но кого послушали бы и члены другой общины – общинникам, выделявшимся на фоне остальных как пришедшей с годами мудростью, так и удачливостью в промыслах: создавая большие стада и собирая богатые урожаи, в трудные для общины годы такие не раз помогали остальным всем необходимым, всё чаще требуя взамен исключительных прав на принятие тех или иных решений в жизни общины. Из этих двух категорий постепенно начала выделяться первая знать – «старейшины», уже самолично принимавшие все решения о том, как будет строить свою жизнь община, чем заниматься каждый общинник и прочее, а поскольку решения старейшин нередко отличались основанными на опыте мудростью, продуманностью, взвешенностью и объективностью и на деле приводили как раз к желаемым результатам – другие общины тоже были не против призвать этих самых старейшин «на княжение». Так в итоге несколько общин объединялись в племя – прообраз будущих земных народов.
Требуя за свои «услуги» подношений, знать постепенно всё больше забрасывала свои прежние занятия скотоводством и земледелием, присущие рядовым соплеменникам. Аппетит, как известно, приходит во время еды: разовые подати, выплачиваемые этой самой знати простолюдинами за разрешение тех или иных затруднений и прочего, в конце концов приобрели регулярный характер, и платить их должны были все члены общины без исключения. Плата «за что-то» трансформировалась в самые обыкновенные грабёж и вымогательство, вошедшие в нашу жизнь под названием «налоги» - взимая их, хитрая знать была способна придумать десятки нужд, под которые якобы требовались средства всей общины. И поскольку с более многочисленного племени взять можно было гораздо больше, чем с небольшой общины, подношений теперь уже вполне хватало на то, чтобы неплохо жить чисто на них. «Элита» окончательно забывала свои прежние занятия – зачем ещё и трудиться там, где можно и так, ничего не делая, неплохо существовать на всём готовом, кое гарантированно принесут другие? Так в древние времена в человеческом обществе начала выделяться первая аристократия – узкая прослойка тех, кто стоял «над» остальными. Идя рука об руку с зажиточными соплеменниками и за счёт поборов с этих самых остальных, знати удавалось аккумулировать в своих руках немалые богатства, за счёт чего она уже могла нанять наиболее сильных и искусных в обращении с оружием охотников, за соответствующую «мзду» всегда готовых взять на себя полицейские функции: приняв то или иное решение, полностью соответствующее её интересам, но идущее вразрез с интересами кого-либо из племени (или даже всего племени целиком), знать уже могла заставить исполнять свои решения силой, постепенно превращаясь во власть – ту власть, котору мы все знаем сейчас. Власть, существующую исключительно за счёт народа, но при этом действующую чисто в своих интересах и этому же самому народу указывающую, как ему жить, ставя условия и диктуя свою волю.
Чего больше всего боится властитель? Потерять свой трон, потерять властную «кормушку», к которой привык с детства и уже не мыслит для себя иного образа жизни, потерять всю ту роскошь, которую лицезрел ещё до того, как достиг совершеннолетия. Просто иметь власть мало, её ведь нужно ещё удержать. А каково самое слабое место любой власти на Земле, в силу которого этой самой власти как раз и можно лишиться? Во-первых, в одиночку никто, усевшийся на трон, никому диктовать свою волю не сможет – для этого нужен репрессивный аппарат, упомянутые «полицейские», через систему наказаний для всех, несогласных с волей монарха, удерживающие весь остальной народ в подчинении – а таким нужно платить, грошовым жалованием они не соблазнятся. Во-вторых – как я уже писал, племя всегда больше общины и, разрастаясь от сотен до тысяч и десятков тысяч рядовых соплеменников, способно приносить элите всё большие богатства. И в-третьих: чем меньше будет рядом с монархом приближённых – тем с меньшим количеством людей ему придётся делиться отнятым у народа. Какой из всего этого напрашивается вывод? Правителям наиболее выгодна та система, при которой «плебеев» будет как можно больше, а «патрициев» и «опричников» как можно меньше, но именно такой расклад таит в себе и смертельную опасность: тем самым слабым местом, ахиллесовой пятой любой власти на Земле всегда было, есть и будет то, что вся властная верхушка – царь, его свита, эти самые опричники и прочие, приближённые к «трону» – неизбежно будет малочисленна по отношению к гораздо более широким массам тех, кем она управляет. Страх осознания народом того, насколько власть в силу этого слаба перед ним и при желании её всегда можно смести, подняв народ на бунт, довлел над властителями всегда: общеизвестна легенда о том, как в Древнем Риме в ответ на предложение одного сенатора одеть всех рабов в одинаковые одежды, дабы отличать их от свободных граждан, сенат ответил категорическим отказом: «Тогда они увидят, как нас мало…» Сделать монарха и его двор сказочно богатым способны только огромные массы – опять же десятки и сотни тысяч простых тружеников, вот почему с самого начала своего появления власть всячески поощряла высокую рождаемость и неизбежную в таком случае перенаселённость, упорно закрывая глаза на все её негативные последствия. Обложенные немалыми податями, те, которых «тьмы, и тьмы, и тьмы», стабильно наполняли государеву казну с избытком, но они же несли в себе и всё ту же опасность. Человек далёкого прошлого, равно как и человек наших дней, несмотря на всю свою невежественность, всё-таки был наделён Природой способностью думать и по итогам своих раздумий неизбежно задаваться весьма неудобными для власти вопросами: почему я горбачусь от зари до зари, не разгибая спины, но живу так скромно (если не сказать
