сторону Кочетовки, а дальше сориентируемся на местности.
C Гавриловым у них было оговорено: если один из них теряется по любой причине, в том числе и из-за капризов квантора, второй ждёт сутки и только потом уже приступает к выполнению задания.
И ту выяснилось, что горючего всего-то километров на пятьдесят.
– В принципе, доедем, если по прямой… – неуверенно сказал Клим Филатов и почесал затылок, виновато глядя на Берзалова.
– Так что ж ты!.. Вашу-у-у Машу-у-у!.. – нервно начал ругался Берзалов. – А НЗ?..
– Израсходовали. Лейтенанту… как его… м-м-м… Протасову две канистры отдали… – оправдывался Филатов.
Берзалов, конечно, тут же сообразил, что с пустыми баками никуда они не доедут, разве что застрянут в чистом поле или – в болоте, и скомандовал:
– Дуй прямиком на железнодорожную станцию. Будем соляру искать. Рябцев давай связь! Связь нужна, как воздух!
Городок Медвядкино они пролетели на одном дыхании, хотя был соблазн поглазеть на цивилизацию, по которой все соскучились, и расспросить местных жителей, если они, конечно, остались. Однако Берзалов даже запретил себе думать об этом. Впрочем, ни одного человека они так и не заметили, даже собаки не брехали, только чёрные вороны сидели на крестах да глухо каркали. Жутким показался городок Берзалову: пустой базар, одиноко торчащая водонапорная башня времён Петра Первого, почтамт, крыльцо которого поросло беспечными одуванчиками. Жизнь брала своё даже без людей. Правда, когда Берзалов высунулся в люк, чтобы оглядеться, то уловил запах печного дыма. Должно быть, где-то на окраине топили углём. Но идти выяснять не было времени.
Вдруг, когда казалось, что им всё ещё везёт и что они беспрепятственно достигнут пункта назначения и найдут вожделенную солярку, СУО возьми да и выдай большую, жирную, красную «галку». И они к своему великому огорчению «увидели» бронепоезд: вначале на экране, потом – воочию. Хвост его с зенитной установкой ЗУ-23 торчал из железнодорожного депо, а вокруг сновали люди и шёл голубоватый дым, который таял в зеленоватом воздухе над городком.
– Стоп! – скомандовал Берзалов и готов был, как обычно, ругаться, но Филатов и сам сообразил, переключил передачу, сдал назад за дома и сады, цветущие неизвестно для кого, и остановился.
Тогда они и услышали звуки парового молота, и увидели отблески сварки – бронепоезд спешно ремонтировался. А между тем, станция оказалась узловой и к тому же забитой составами под завязку. Берзалов сразу разглядел цистерны с нефтепродуктами.
Капитан Русаков тоже вылез на броню и сказал, поглядев в бинокль:
– Удобное место себе выбрали: и ремонт, и горючее под боком. Живи не хочу.
– Хорошо, что они беспечны, хорошо, что у них нет радара, – заметил Берзалов. – А так дать бы по этой станции, разнести её вдребезги к едрёне-фене.
– Лейтенант… – тактично посоветовал Русаков, – ты горячку не пори. Сейчас выиграет тот, кто поспешает медленно. Может, обратиться к ним, поговорить?
– Думаешь, подвезут по старой дружбе? – ехидно поинтересовался Берзалов, но вспомнил, что капитан не в курсе того, что они сами же и взорвали бронепоезд. Выходит, плохо взорвали. Дотащился он сюда и зализывает раны. А это значительно ухудшает обстоятельства, потому кого-то же всё-таки убили. Станет кто-то после этого лясы с тобой точить? Разговор будет самый короткий.
– Разведку надо делать, – сказал капитан Русаков.
Но Берзалов уже и сам сообразил и командовал:
– Давай сюда молодого! Да не этого, – когда ему в люк сунули Бура с безумными глазами. – Нашли молодого. Давай Ёрхова. Пусть хлеб отрабатывает.
Касьян Ёрхов, который решил, что его потащили на расстрел, ударился в крик и принялся кусаться и лягаться. Естественным образом он получил на орехи и успокоился, только когда очутился на броне и Берзалов спросил у него:
– Этот, что ли, бронепоезд генерала Грибакина?
– Он самый… – смело ответил Касьян Ёрхов. – Только вы просто так к нему не сунетесь.
– Это почему? – задумчиво спросил Берзалов, не отрываясь от бинокля.
Три человека с оружием выскочили из депо и припустили куда-то за станцию. Вот кого надо взять, сообразил Берзалов.
– Потому что у него силища – своя армия, – смело ответил Ёрхов.
– Где эта армия? – лениво спросил Берзалов.
Им вдруг овладела холодная рассудительность. Чувства отошли на задний план. Всё казалось просто и естественно: вот тебе укрепрайон, вот тебе захватчики, а вот тебе всё остальное: бронепоезд, свои или чужие.
– Почём я знаю… – гордо ответил Ёрхов.
Ясно было, что он воспрянул духом и готов упрямиться, хоть режь его. Гордый пацан, понял Берзалов. Ну да ладно.
– Мы и сами узнаем, – сказал он. – Архипов и Сундуков, за мной!
– А мне что делать? – всполошился капитан Русаков.
– А ты, капитан, давай тихонько обойди составы и найди соляру. Связь по результату.
– Есть, по результату, – согласился Русаков.
– И особенно не светись. Тихонечко, тихонечко, мало ли что… – и Берзалов ловко, как мячик, соскочил с брони.
***
Капитан Русаков совершил роковую ошибку. Поверив доводам старшего сержанта Гучи по кличке Болгарин и, не ведая всех прежних «достижений» рядового Бура, кроме его последнего залёта, велел его развязать и даже вверил ему боевое оружие, чего Берзалов ни за что не сделал бы, не потому что он был жёстче или прагматичнее, а потому что слишком хорошо знал Бура. Кроме всего прочего, Русаков считал, что старший лейтенант Берзалов слишком негуманно наказал рядового Бура. Связывать бойца, по мнению капитана Русакова, можно было только в том случае, если он предал родину и ему грозит трибунал. О себе любимом Русаков уже как бы и забыл, да и трибунал далеко и, вообще, он не про него, а про какого-то совершенно другого Русакова, который, быть может, ещё и не народился на свет.
Основным доводом Гучи было то, что «элементарно не хватает людей». Он так и сказал «элементарно». Любил Андрей Гуча ввернуть «умное» словечко. У него даже была мечта, которой он ни с кем, кроме Бура, естественно, не делился, иначе бы засмеяли – даже его, большого Гучу, потому что люди вокруг больше привыкли воевать, чем марать бумагу. Дело заключалось в том, что Гуча хотел стать военным корреспондентом и тайком вёл дневник глубокой разведки, чтобы потом отнести его в бригадную газету и разом прославиться. Вот бы его похвалили и даже, возможно, взяли бы в штат. Тогда я покажу старшему лейтенанту большую дулю и напьюсь так, чтобы на душе полегчало, мечтал Гуча, справедливо полагая, что сокровенные фантазии рано или поздно сбываются.
Естественно, что он читал Буру свои заметки и через каждую строчку пытливо спрашивал: «Ну как?..» На что Бур, будучи человеком внутренних переживаний и твердых убеждений, сообщал своё мнение:
– Я бы не давал слабину в отношениях между капитаном и красавицей Зинаидой, пусть они друг-друга поцарапают!
– Но этого же не было?! – удивлялся Гуча, протестуя в глубине души против искажения действительности.
– Ну и что? Подумаешь? Зато колоритно! Ага?
– И то правда, – неохотно соглашался Гуча, что-то черкая в своём блокноте. – Молодец, братишка! Хотя мама не одобрила бы.
Недаром его за глаза называли Щелкопёром, любил он это дело, хлебом не корми, дай бумагу и карандаш.
– А ещё… – между делом советовал Бур. – У тебя накала не хватает, именно там, где я с кабаном борюсь. Напиши, что старший лейтенант сдрейфил. Так и напиши. Мол, в овраг от страха сиганул и в грязи вымазался с ног до головы, а я, после того, как расправился с кабаном, вытащил его за шкирку, можно сказать, жизнь спас. И напиши, что он просил рядового Бура об этом случае никому не рассказывать и что потому и мстил этому же рядовому за своё унижение, но фамилию рядового не называй.
– Почему?
– Слава, она героя сама найдёт, – с чувством произносил Бур.
– А что, и напишу, – соглашался Гуча, которому особенно нравилось последнее замечание друга. – Меня летеха, между прочим, грозился на губу посадить, на селёдку и воду, – пожаловался он, хотя жаловаться ему, такому крупному и сильному, было не к лицу.
– Так и напиши, что ты родине служишь не за живот, а за совесть, и что всякие лейтенанты тебе не указ.
– Как-как?.. – поспешно переспрашивал Гуча, боясь потерять нить рассуждений.
– Не за живот, а за совесть, – важно отвечал Бур, надувая щёки.
– А ещё как?..
– Не указ…
– О-о-о… правильно, – любовался своими каракулями Гуча. – Молодец, братишка.
– А главное, дави на то, что ты и есть главный герой, что без тебя глубокая разведка не вышла бы, ну и без меня тоже, – скромно добавлял Бур, снова надувая щёки.
– Ага… – соглашался Гуча, склоняясь над блокнотом. – А такой материал возьмут? – сомневался он, глядя в честные-честные глаза Бура.
– Конечно, возьмут. Даже с руками и ногами оторвут, – высказывался Бур, не испытывая ни капли сомнения.
– Лучше бы, конечно, чтобы руки и ноги при мне остались, – ворчал Гуча, улетая в своих мечтах в заоблачные дали, в которых он себя видел главным редактором большой и важной газеты, разъезжающим по степям и весям на новеньком бронированном «тигре» под охраной трёх танков типа Т-95 или Т-105. Тут тебе и шатёр, и шашлычки с холодной водочкой, а ещё пара-тройка самых красивых телефонисток из штаба. Ну и диван, конечно, дорогой, раскладной, кожаный, на котором можно было драть этих самых телефонисток. Чем не жизнь?
На что Бур презрительно говорил:
– Не бзди! Ты ещё Комолодуна не видел. Ага.
Гуча, который давно мучился «жаждой», имел на Бура большие планы, хотя бы из тех соображений, что одного его не отпустили бы. Да и пить в одиночестве он хоть и умел, но не любил по причине отсутствия собеседника. Когда капитан Русаков отвёл бронетранспортёр подальше от железнодорожного депо и приказал всем, кроме Филатова, Колюшки Рябцева и Сэма искать соляру, Гуча развил бурную деятельность и вызвался обследовать самую дальнюю ветку, естественно, в компании с Буром.
– Чтобы сразу охватить коммуникации, – важно сказал Гуча и постарался придать лицу глубокомысленное выражение, чтобы усыпить бдительность капитана Русакова.
– Действуйте! – одобрил его инициативу Русаков, который не привык к залётчикам из мотопехоты.
Разумеется, он даже не подозревал, что Берзалов в подобной ситуации, зная пристрастия Гучи, ни за что не отпустил бы его в самостоятельную вылазку да ещё и в компании с Буром.
Гуча и Бур дружили. Об этом мало кто знал. Хитрыми они были и дружбу свою не афишировали. Да и что, казалось, может связывать могучего Гучу и ворчуна Бура? Но причина, тем не менее, была. Родом они были из одного города – Донецка, оба жили на одной улице, ходили в одну школу и до войны общались на почве компьютеров, девушек и клуба фантастов, который посещали сызмальства, потому что родители хотели, чтобы их сыновья росли умными и начитанными, а не гопотой, нюхающей клей и дурман. Они когда-то даже были одного роста, но Гуча в физическом смысле, казалось, рос всю свою жизнь, а Бур перестал – в шестом классе.
Вот Гуча и пошёл, верный своему внутреннему компасу, вовсе не туда, куда направил его капитан Русаков. Нет, вначале, разумеется, он сделал вид, что двинул вдоль путей, в сторону леса, даже туда, где пути делали плавный поворот. А потом, когда бронетранспортёр пропал за вагонами, резко
