услышал взволнованный голос капитана Русакова:
– Заправились солярой под завязку. Ждём вас.
– Возвращаемся, – нервно ответил Берзалов. – Быстро возвращаемся!
У него возникло ощущение, что он пропустил в этой жизни что-то важное, касающееся их всех, без исключения, но пока даже не понял, что именно, да и Спас, нет, чтобы подсказать по старой дружбе, всего лишь прокомментировал ядовито, намекая, что время убежало безвозвратно и уже ничего не вернуть: «Гляди, гляди, засуетился, растяпа». Эх, дать бы тебе в глаз, подумал Берзалов, да не получится, и они побежали назад.
***
Между тем, Гуча и Бур страшно напились. Да и то: кто выдержит без закуски на одних нервах по литру наркоза? Говорят, какой-то китаец выдерживал каждый день, не пьянея, в течение шестидесяти пяти лет, но ни Гуча, ни Бур таковыми не являлись и такими свойствами печёнок не обладали. Вот и отключились. Гуча ещё что-то бормотал насчёт тяжёлой и мрачной жизни в глубокой разведке, а когда заметил, что Бур ему отвечать перестал и что он уже с полчаса разговаривает сам с собой, то страшно удивился, почал новую бутылку с наклейкой, на которой значилось: «Сhase». Отпил прямо из горлышка. Но то ли предыдущим напитком испортил себе чувство прекрасного, то ли ещё что, однако самая лучшая водка в мире, произведенная во вражеской Англии ручным способом из картошки, показалась ему хуже самого низкопробного самогона из опилок. Придя к такому умозаключению, Гуча тихо погрузился в грёзы, несмотря на то, что услышал, как в торговом зале страшные люди идут по их следам, но ему уже было всё равно, ибо его охватило благодушие.
Пробуждение же было ужасным. На него лили то ли воду, то ли мочились, и при этом кто-то страшно ругался. Гуча попробовал было оказать сопротивление и даже протянул руку за автоматом, но получил два сильнейших удара в живот, решил приберечь силы и покорно улёгся на полу.
– Кто такие?! – орали на них, замахиваясь прикладом или тыча в лицо стволом.
– Что вы здесь делаете?!
– Откуда приперлись?!
Потом их куда-то грубо потащили, пиная по дороге, как мешки с картошкой, и к своему ужасу они очутились в глубоком и мрачном подвале, где не было ни капли воды, а воздух был, как в могиле. Впрочем, страшно было только одному Гуче, потому что Бур, несмотря на все ухищрения людей в военной форме, так и не очнулся – он был мертвецки пьян.
Гуча для порядка поорал, требуя выпустить их или хотя бы дать воды, ничего не добился, изнемог и забылся.
В это время Берзалов со своей группой благополучно достиг бронетранспортёра и, цепенея от злости, молча выслушал доклад Русакова. Оказалось, что всё хорошо, как в песенке о прекрасной маркизе, и соляру летней марки нашли, и пути отхода определили – всё хорошо, кроме одного – пропали Гуча и Бур. Берзалов даже не стал уточнять, кто именно разрешил Гуче действовать самостоятельно: всё было написано на лице у Русакова. Капитан был сам не свой. Распекать его не хватало сил, а главное – время текло, как песок сквозь пальцы. Гаврилов! Гаврилов! Гаврилов! – крутилось в голове у Берзалова. Но и бросать бойцов было у десантников не принято.
– Приказываю, – сказал Берзалов, больше не обращая внимания на капитана, – отвести машину на другой край города, здесь оставить наблюдателя на случай, если эти два охламона явятся, а остальным искать их и искать. Так. – Берзалов посмотрел на часы. – На всё дело у нас не более трёх часов. Потом, независимо от результата, уходим.
Капитан Русаков прочистил горло, как будто у него что-то в нём застряло, и спросил, избегая смотреть в глаза Берзалову:
– А куда они могли податься?..
Эх, подумал Берзалов, чему тебя учили, капитан, кроме как летать? Всему чему угодно, но только не умению пользоваться ежовыми рукавицами.
– Учитывая, что Гуча всегда и неизменно залетал по выпивке, – объяснил он так, чтобы капитан понял, какого он дал маху, и что ещё долго придётся расплачиваться за промашку, – искать надо в ближайших магазинах или в канавах.
– Кабы я знал… – начал оправдываться Русаков, мотнув, однако, упрямо седым чубом.
– Вашу-у-у… Машу-у-у! Потом… потом… капитан, – сказал Берзалов, не меняя тона. – Времени нет. Молись богу, чтобы мы их нашли до вечера.
Только он прыгнул на броню, только приготовился к движению, ухватившись за ствол пушки, как в наушнике что-то зашуршало и незнакомый голос произнёс:
– Привет, лейтенант… Хм… меняю твоих двоих на моих троих.
– Это которых? – нашёлся Берзалов, и душа у него похолодела. – Это которые хотели уйти в степь?
– В степь?! – удивился голос. – Хм да… Однако… Я понял, что ты их уже наказал? – спросил он.
– Кто это вообще?.. – словно бы между делом поинтересовался Берзалов, делая знак Филатову, чтобы он двигал вперёд, потому что оставаться на одном месте было крайне опасно, тем более, что их уже обнаружили, и ещё потому что, возможно, им просто зубы заговаривают, а сами делают обходной манёвр.
– А это тот генерал, у которого ты бронепоезд подорвал, – вкрадчиво ответил голос, давая понять, что он знает обо всём-всём: и о численном составе, и о намерениях, и даже о самом главном – глубокой разведке.
– А-а-а… – догадался Берзалов. – Петр Матвеевич…
– Он самый, – согласился голос.
Был он густой и бодрый, и должно быть, принадлежал живчику. По крайней мере, у Берзалов сложилось именно такое впечатление.
– Ну, не знаю… – сказал Берзалов так, чтобы прежде времени не раскрывать карты. – У нас только один ваш, да и то бандерлог американский.
– Ага… – догадался генерал, – Джон?..
– А мы не спрашивали, – сообщил Берзалов.
– Парень он неплохой, так что вы не очень…
– Да нам по барабану… – он едва не добавил: – «Вашу-у-у… Машу-у-у!»
– И то правильно, – согласился вдруг генерал Грибакин. – Назвался дезертиром, полезай в кузов. Эта степь меня уже задолбала. Думаешь, они у меня первые на юга бегут?
– Не думаю, – согласился Берзалов.
– Бог с ними. Разговор не об этом. Как бы нам встретиться и поговорить, – предложил генерал. – Откуда ты такой? Это вроде моя земля.
– C севера я. От большого дяди. А фамилия моя Берзалов.
– Тише ты, больше ни слова, – испугался вдруг генерал. – Мост знаешь за станцией? Вот на нём и встретимся через десять минут.
– А-а-а?.. – начал говорить Берзалов.
– Не бойся, приду один, – бодро прервал его генерал Грибакин. – Если ты мне хорошую весть принёс, сынок, то обниму и отпущу с миром.
– К мосту! – скомандовал Берзалов. – Вашу-у-у… Машу-у-у!
– К какому? – хладнокровно уточнил Клим Филатов.
– К станционному! Вашу-у-у… Машу-у-у! – и снова он был зол в хорошем смысле слова, потому что злость делала его быстрым и хладнокровным.
И они понеслись прямо через брошенные огороды, срезая углы на поворотах. И Берзалов впервые почувствовал, что им начало везти, и не просто везти, а буром везти. Если то, о чём я только догадываюсь, правда, то, считай, дело сделано, с надеждой сумасшедшего мечтал он: и Гаврилова найдём, и Комолодун разведаем.
Глава 8
Город теневых людей
Генерал Грибакин оказался невысоким, плотно сбитым и чрезвычайно подвижным человеком. Был он одет в кожаную куртку, галифе и сапоги. Его лысина сверкала под лучами зеленоватого солнца. Из таких хорошие боксеры получается, невольно выдал ему аванс Берзалов и спросил в первую очередь:
– Связь есть?..
Он ещё не услышав ответа, уже понял, что связи нет и никогда не было – вообще не было, иначе Грибакин не крутился бы здесь бесцельно на своём бронепоезде и не скупал бы рабов у бандитов. Не было в этом кручении никакой перспективы, одна суета, призванная придать хоть какой-то смысл жизни после термоядерной войны. Будущее было ужасным, и полагаться на него могли исключительно такие личности, как генерал Грибакин. Должно быть, Грибакин ощущал будущее чисто интуитивно, как лягушка, попавшая в кувшин с молоком: прыгай, прыгай, и ты найдёшь выход. Собственно, Грибакин это будущее и творил на руинах печального прошлого, только не знал результата своих деяний, ибо не с чем было сравнивать, а теперь он нашёл, с чем или с кем в лице старшего лейтенанта Берзалова.
– Да если бы у меня была связь! – воскликнул Грибакин, с надеждой глядя на Берзалова. – А у тебя?.. у тебя… лейтенант… есть… связь?! – он пытливо заглядывал ему в глаза. Так пытливо, будто от этого зависела не только его жизнь, а вообще существование всей России.
– Была сутки назад, – буднично ответил Берзалов, ещё не веря в то, что оказалось очевидно – встретили они таки союзника в лице своих же соотечественников, а рассчитывали на американцев, как на манну небесную.
– Как?!! – Грибакин так быстро в него вцепился, что Берзалов, который хоть и обладал замечательной тактильной реакцией, не успел среагировать.
Да и, собственно, может, он и среагировал бы, но не видел в генерале реального противника, а ещё потому что пахло от генерала пряной акацией. Нет ничего приятнее этого сладковатого запаха душевной чистоты. И так это у генерала искренне получилось, такая надежда была в голосе генерала, так ему хотелось найти в ком-то опору и смысл в своём барахтанье, что Берзалов безоговорочно понял: свой генерал, свой в доску, осталось только выпить на брудершафт и троекратно облобызаться по русскому обычаю.
– Была связь, ей богу, – невольно подтвердил Берзалов и улыбнулся, чтобы не разочаровывать генерала.
– Я может, тебя всю жизнь ждал!!! – признался генерал с облечением в голосе. – Рассказывай!!! – потребовал он. – Рассказывай!!!
Берзалов огляделся. Они стояли на мосту. Над ними висели звезды, которые отныне были заметны и днём. Радиоактивный ветер налетал издалека – из радиоактивной пустыни, должно быть, из укрепрайона Комолодун, теребил листву на тополях, и внизу, где в кустах на всякий пожарный прятались свои, как, должно быть, прятались и люди генерала Грибакина, было тихо-тихо. И Берзалов, прежде чем раскрыть душу и военные тайны, решил махом выяснить все недоразумения, чтобы потом ни в чём не сомневаться и ни о чём не сожалеть.
– Скажите мне, Петр Матвеевич… – начал он вкрадчиво, что на него вовсе не походило, – а зачем вам… в общем… зачем вам рабы-кочегары?
– Какие рабы?.. – нахмурился генерал Грибакин. – Какие кочегары?.. Окстись, шибко борзый! – он посмотрел на Берзалова так, словно тот произнёс несусветную чушь.
– Ну-ну… – смущенно ответил Берзалов и пожал плечами, показывая, что он всего-навсего задал невинный вопрос и ещё ни в чём не обвиняет генерал-майора Грибакина.
– Во-первых… у меня своих некуда девать, – ответил Грибакин, – а во-вторых… у меня всё-таки тепловозы, а ниже я ещё не пал, а вот когда паду, тогда и кочегары понадобятся.
Сволочь, подумал Берзалов о лейтенанте Протасове. Сволочь и паникер. Или обманщик, или просто трепло. Надо было его как следует потрясти, а я поверил. Точно донесение не довёз. Свернул куда-нибудь в кусты. А долг? А честь? Впрочем, какая теперь разница.
– Ну а что я должен был думать?! – на повышенных тонах спросил он. – Что? – и требовательно уставился на плотного, лысого генерала, который, судя по воинственному виду, и в ухо мог заехать с превеликим удовольствием.
– Всё, что угодно, – точно так же, на повышенных тонах, ответил Грибакин, – но только не это. Чтобы я набирал себе рабов?!
– А как?.. – терялся в догадках Берзалов. – Как
