любимыми огурцами с запахом укропа из большой, холодной банки. А на рассвете проснулся от резкого цветочного запаха и, пошатываясь, словно пьяный, встал, опущенный на землю, чтобы работать и ещё раз работать над примитивными, нудными текстами и ораториями либретто. А ещё он спросонья решил начать писать новый, абсолютно новый вариант «Записки покойника», в котором он страстно желал разделаться со всеми своими врагами как в литературном, так и в театральном мире, чтобы она все пропали, сгинули, разлетелись во все стороны и никогда больше не появлялись в его жизни, а он бы сделался свободным и беспристрастным, как гуру.
И что же?!
К его изумлению на столе лежала та же самая рукопись романа «Мастер и Маргарита», которую он истребил в печи, ко всему прочему, с размашистой, витиеватой припиской рукой Лария Похабова: «Рукописи не горят! Запомни это! Пиши роман!» Как только он прочитал её, она покоробилась и исчезла, а вместо неё появилась другая: «Долг тебе никто не простил!» Это уже было чрезвычайно-убийственным нарушение всякой реальности, и Булгаков грохнулся в тяжёлый, длительный обморок, страшно напугав Елену Сергеевну.
– Что там… что там?.. – спросил он первым делом, придя в себя и, как сомнамбул, водя рукой в пространстве.
– Миша, ты только не пугайся… – слёзно попросила Елена Сергеевна, – там… там, – замялась она, – там твой роман, который… – она не сдержалась и схватила его за руку, как капкан, – который ты на накануне сжёг!
– А «записки»?.. – встревожился он.
– И «записки» тоже, – осторожно, как тяжелобольному, сообщила она.
– Слава богу… – простонал он, оглядываясь на всякий случай вокруг, словно проверяя реакцию лунных человеков.
И он неожиданно для себя вздохнул с огромным облегчением и засмеялся, как одержимый. Спонтанный прилив сил воодушевил его.
Однако этим дело не кончилось. С того самого памятного утра у него с правой стороны, там где лопатка, снова появилось вечно тёплое пятно. Исходя из всего предыдущего опыта, Булгаков сообразил, что это наглые происки лунных человеков и что отныне его ещё больше силком подкачивают энергией. Но он в ожесточении на весь белый свет твердил, как полоумный: «Шиш вам всем! Шиш!» И хотя Ларий Похабов и Рудольф Нахалов называли его мастером-стилистом, сомнения всё больше охватили его. Он понимал, что бессилен, что не может придать роману «Мастер и Маргарита» тот абсолютный шедевральный блеск и стиль, которыми роман, без сомнения, должен был обладать.
– Господи! Господи! – твердил он. – Оставь меня в покое! Дай мне умереть!
***
«Странные вещи происходили вокруг. Приходили странные люди. Миша их называл «наблюдателями». К его удивлению, выспрашивали у него насчёт романа и исчезали прежде, чем я начинала возмущаться: «Да что же такое?!» Я укоряла его: «Не надо ничего говорить, ведь ты же не знаешь, от кого они пришли!» «От ОГПУ», – отвечал он насмешливо. Но я-то знала, я-то просто чувствовала, что это не так, что с нами что-то происходит в хорошем смысле этого слова. И моя душа наполнялась надеждой и я думать боялась, что полковник Герман Курбатов ошибся, а вдруг существует ещё кто-то, кто любит нас?
Был какой-то военный в странной русской шинели без хлястика, был рыбак с удочками, три раза ошибавшийся адресом, была модистка, заглядевшаяся на него в магазине. Он таинственно улыбался и говорил мне: «Это они… они… они…» И я знала, что он имеет в виду существ из лунного мира, которые приходили посмотреть на него и оценить его писательскую состоятельность. И со всеми он участливо говорил, и со всеми откровенничал. И сильно пугал меня своей доступностью с незнакомыми людьми.
А зимой тридцать четвертого я вдруг увидела на заиндевевшей витрине букинистического магазина, что на улице Горького, 23/60, книгу «Мастер и Маргарита» в яркой оранжевой обложке и с незнакомой фотографией Булгаков, которая ещё, несомненно, даже не была отснята. В страшном изумлении я расторопно вбежала, нарочно громко стуча каблучками, и, кажется, гневно потребовала принести книгу: «Которая ещё не вышла! Как вам не совестно!», – самонадеянно воскликнула я.
Мысль о том, что роман никак не мог попасть в чужие руки, даже не пришла мне в голову, ведь я самолично спрятала его в самый нижний чемодан в кладовке. Об этом чемодане знала только я одна.
Продавец не без смятения принёс, но, естественно, не роман «Мастер и Маргарита», а каких-то «чёрных ангелов», и таращился из-под очков на меня крайне изумлёнными глазами.
– Такой книги нет, – произнёс он, заикаясь, – и не может быть. Она никогда не издавалась!
Я закрыла глаза и мысленно добавила: «В нашем мире!»
– Но как же! Я же видела? – нервно возразила я, не понимая, что это знамение, предвестие, что книга УЖЕ существует где-то там, в других сферах! А надо мной просто посмеялись! Только, конечно, не полковник Герман Курбатов. Я ему полностью доверяла.
Но объяснить это кому-либо я не имела права. И села в большую лужу.
– Вам показалось, мадам. Я знаю, все книги, которые выходят в Москве и её пределах! – не без смущения от моего напора возразил продавец. – Можно посмотреть по каталогам?.. – вкрадчиво добавил он.
– Я вам не мадам, а гражданка, – сухо сказала я, разозлившись на саму себя. – Не надо по каталогам!
И тут же успокоилась. Я поняла вздорность своего положения. Ах, да полковник Герман Курбатов, подумала я, ах, да сукин сын! Хотя это нельзя было утверждать со стопроцентной очевидностью. Конечно, это же не он, конечно, это кто-то другой, проказливый шутник с бульваров иных миров, которые я никогда не увижу, догадалась я.
– Извините… – пробормотала я в полном смущении.
– О романе… как вы сказали? – ещё больше сконфузился продавец и болезненно улыбнулся.
У него была болезнь Бехтерева. Он не гнулся и был сухим, как гороховый стручок.
– «Мастер и Маргарита»… – с болью в душе сказала я и, кажется, выдала себя с головой нетерпением.
– Нет, – показал он не только головой, но и всем телом, – нет, у нас такой книги точно не было… – кротко сказал он, на всякий случай заглянув в толстую тетрадь.
– Извините… – совсем остыла я и вышла страшно обескураженная.
Произошло то, чего я совершенно не ожидала, я даже обиделась на полковника Германа Курбатова. Уж, казалось, он-то должен был оградить меня от таких несуразных потрясений, даже если им там, в других мирах, неймётся и они выпустили Мишин роман, который не дописан? В том, что я видела его роман, я нисколько не сомневалась. Значит, там уже всё сбылось, догадалась я, а здесь мне просто показали, как, и ничего в этом особенного – нет! И это в стиле лунных человеков и полковника Германа Курбатова. Но ничего, ровным счётом ничего, не объясняет, поняла я.
– Вы можете нам оставить заявку!.. – крикнул вслед продавец. – Мы вам доставим, как только она появится
– Нет, нет, спасибо… – закрыла я дверь и ещё раз взглянув на витрину.
Естественно, книги там уже не было, вместо неё рыжим огнём горела совсем иная книга со странными намёками на истечение времени манжетки с чёрным бисером, намёк был более, чем очевиден. Надо ли говорить, что я всего лишь лишний раз усомнилась в реалии мира. Впрочем, о полковнике Германе Курбатове я до сих пор помнила, хотя прошло три года да и злополучный ридикюль исправно выдавал деньги, стало быть, сомневаться в фантасмагории, происходящей в нашей жизни, не имело смысла. И эта милая невинность с книгой в витрине всего-навсего напоминание о том, что Герман Курбатов всегда рядом и контролирует договор. Ах… вот как, сообразила я, меня проверяют на веру…
– Да я в вас верю! – горько крикнула я в пространство. – Не пугайте меня больше!
И какой-то прохожий в зипуне обошёл меня стороной, поглядывая, как на сумасшедшую. Иди, иди, с насмешкой подумала я, я не кусаюсь.
Я не стала рассказывать Мише об этом странном происшествии, и оно постепенно забылось бы, если бы я не внесла его в дневник. К сожалению, все эти записи мне ещё предстояло уничтожить. Я ни минуты не забывала, что мои дневники должны пройти самую строгую самоцензуру. В отличие от Миши, я не была борцом и не собиралась спорить с сильными и загадочными мира сего. Мне было достаточно одного волшебного ридикюля, и одного слова полковника Германа Курбатова».
***
Герман Курбатов в форме полковника Рабоче-крестьянской Красной Армии вызвал старшего куратора Лария Похабова, поставил его перед собой и сказал ему сухо, чтобы сразу, без оконечностей, донести суть проблемы:
– Дело с романом «Мастер и Маргарита» надо прекращать!
От таких разговоров с начальством Ларий Похабов обычно впадал в ступор и у него на пару секунд отвисала челюсть. Как раз накануне он возродил роман из огня и был горд собой оттого, что у него всё ещё теплилась надежда на благополучное завершение проекта, который по всем статьям мог быть знаковым в его карьере куратора, не говоря уже, вообще, о великой русской литературе, значение которой никто не ставил под сомнение. Великие мужи прошлого с помощью лунного мира оберегали её от пошлостей и графоманства.
– А как же Булгаков?.. – Ларий Похабов сделал вид, что не понял, хотя, конечно, уже готов был к такому повороту событий: слишком долго они тянули этот проект, чтобы у начальства не возникли вопросы.
Ему было жаль писателя, которого они между собой для краткости называли Мастером, да и по их мнению, он достиг большого совершенства, и у него был потенциал, и мучился он над текстом, как никто иной, что было обычно в такие знаковых, если не сказать, эпохальных проектах в судьбоносные времена.
– Увы… – тяжело вздохнул Герман Курбатов, отводя взгляд вроде бы по пустякам, например, из-за мухи на окне, – решение принято наверху и обсуждалось весь последний год! Мы долго взвешивали все «за» и «против», и пришли к выводу, что Булгаков не способен написать роман «Мастер и Маргарита»! Увы…
Он закрыл глаза, как будто читал молитву. Но молитву читать было бессмысленно. В лунном мире она не была действенна.
– Я понимаю… – промямлил Ларий Похабов. – Жаль, что роман не будет дописан.
Его формальная позиция понравилась главному инспектору по делам фигурантов, Герману Курбатову, это было знаком внутренней дисциплины, и он лишний раз убедился в правильности выбора кандидатуры Лария Похабова.
– Будет! Будет! – удивил Лария Похабова Герман Курбатов, крепко сжав тонкие губы и перекинул ногу на ногу. – Этим займётся его жена!
– Елена Сергеевна?.. – удивился Ларий Похабов, стоя по стойке «смирно», и невольно выпучил глаза так, как выпучивал их в состоянии естественного изумления, хотя был мастером камуфляжа высочайшей квалификации. Но сейчас была важна естественность. Герман Курбатов любил естественность и не терпел криводушия. Ларий Похабов знал об этом.
– Другой жены нет, – резонно заметил Герман Курбатов.
– А?.. – скромно поперхнулся Ларий Похабов и сообразил, что Герман Курбатов знает о спасённой рукописи романа. Это стоило ему трёх вагонов энергии, и он на свой страх и риск залез в долги, но теперь рукопись лежала в кладовке, в коричневом дерматиновом чемодане, куда её спрятала Елена Сергеевна, и дело, в общем, не было проигранным. Значит, в принципе, я поступил правильно, подумал Ларий Похабов, хотя действовал не по инструкции, а на свой
