социальная психология, социология, экономика, технология. В качестве отдыха – музыка и живопись.
Не думайте, что я один такой, чудо-гомункулюс. Игра природы. Есть школьная статистика. Комбинация способностей, примерно, как у меня, встречается, в среднем, один раз на сто случаев. В каждом выпуске каждой школы получает обычный аттестат золотой медалист. Школа для способного ученика – десять лет унижений и репрессий. Для таланта – самоубийство. Учить надо другому и по-другому.
Зовите нас, как хотите – золотая молодежь, элита, интеллектуальная аристократия. Мы знаем себе цену. Мои товарищи были самыми знающими и разносторонними специалистами со времен Академии Аристотеля. Мы изучали все, кроме своей страны. И мы выросли гражданами мира и чужаками в своем доме. Наши знания и навыки не подходили к условиям, сложившимся на территории Советского Союза. Чудовищная бесхозяйственность прикрывает повсеместное ежедневное воровство. Изуродованный марксизм и принципиальная безграмотность. Самый образованный спец не в силах сдвинуть с места противоестественную систему ценностей и отношений. А то, что каждый делал в одиночку, только приносило вред. Представьте себе автогонки в середине прошлого века. Все машины под пробку заправлены бензином 76. А два умника достали где-то бочку бензина 95 и предвкушают лавры. Вопрос: какие места займут эти умники? Они до ленточки не доедут, по причине детонации и самовозгорания.
Мы решили собраться и скоординировать наши шаги. Организовали семинар молодых руководителей. Пригласили уникального профессора из Австрии. Выслушали краткий курс ксенопсихологии. Давно пора, твою же мать, умом Россию понимать! Поняли, но каждый по-своему, и все разругались в пух и прах. Пока в строй не станем, делать вместе ничего не можем. Вот, где беда!
Не смогли решить главный вопрос – какой тип общественного уклада будет основой для невиданных успехов и блестящих достижений? Представляете, Край, нас всего-то было около ста, и мы были готовы смоделировать гражданскую войну! Развязать боевые действия нам не дали специалисты из политической разведки, – тут следователь и революционер одинаково усмехнулись, представляя, кто и как это делал. Сторонникам капитализма позволили быстро, но тихо уехать за кордон. Центристов разобрали высокие начальники для консультаций. Партийная элита давно практикует валютные спекуляции, правда, грубо, неловко и по-дилетантски. Нужна помощь профессионалов.
– А кто же остался?
– Мы остались! Молодые коммунисты-ленинцы! – Роман хотел гордо вскинуть подбородок, но вышло упрямое щенячье мотание головой, – большевики нового поколения!
– Большевики были совершенно неразборчивы при выборе средств достижения своих целей?
– Именно так! По этой причине мы с вами и сидим в темноте на сотне килограммов шимозы! – Ильич рассмеялся, а потом продолжил вполне серьезно, – вот только уберите «своих» из этого определения. У коммуниста не может быть «своих» целей в наше время. Да и в любое другое! Вот скажите, у Иисуса Христа были «свои» цели?
– Наверно, были. Есть, пить, одеваться…
– Да ну вас, ей-богу! Вы меня за ребенка держите? – он резко спрыгнул с подоконника, давая понять, что разговор окончен. – Пока потребности служат вам целями, рабство неизбежно!
06.08.1982.5:10 Газ не подвезли
Капитан Край был сконфужен и недоволен собой. Надо же, потерять ниточку контакта в такой момент, показать себя таким серым социальным продуктом! Не каждый день встретишь ребенка, проповедующего Апокалипсис Революции. «Проповедуй Евангелие всегда и везде, иногда используй для этого слова…», – ведь так говорил Франциск? Подросток снова переиграл его и в слове, и в деле. Потому, что не играл, как подросток. Вообще, не играл.
Пока Леонид Иванович годами выносил, из своей головы, охапки ложной информации, Роман Ильич размещал, в своей, знания высшего качества. Ибо от избытка сердца говорят уста. Леонид прислушался к своему сердцу. Ничего, ровным счетом ничего. Пустота или тишина? Идиотизм или сатори? Ничего. De nihilo nihil. Следователь Край сделал свою часть работы. Финалы никогда ему не удавались. Собственно, заключительный аккорд был за Даудовым, но Ибрагим Магомедович играл в пас. Не было газовой атаки, как не было обещанного антидота. Для чего полковник навел морок с боевым отравляющим веществом? Только для того, чтобы Край не выбросил ручку-клопа в темноту еще там, на Дворцовой? Возможна ли далеко идущая подстава? Возможна.
А если, настоящая игра, происходила в другом месте, с другими партнерами и совсем за другой приз?
Подоконник достался ему весь, широкий пустой подоконник. За окном тлело предчувствие летнего утра на Неве. Город расставлял и развешивал на свои места линии и цвета, которые только что принесли из прачечной. Край подумал, что хочет написать об этом городе роман. Или повесть. Или рассказ. Но времени не осталось. Можно было поторопиться и сложить дзисэй:
Знал я, этот путь,
Раньше или позже – всем
Суждено пройти.
Но, что ныне мой черед,
Нет, не думал я о том…
Так писали дзисэй в древности. Приступая к созданию песни смерти, стоило помнить: получится хороший стих – придется красиво умереть, получится плохой – придется испытать стыд и умереть без амбиций. Леонид Край постиг безвыходность судьбы сочинителя и не стал ничего писать.
А в полутемном зале собралась вся десятка. Ильич и еще девять молодых людей. Пришли, весело болтая, и уселись в круг. Семь парней и три девушки. Здоровые и образованные ребята с необъятным будущим, даже если оно будет продолжаться не более двух часов. Капитан сидел на подоконнике и ничего не мог понять. Если все члены КПСС – коммунисты-ленинцы, то кто тогда эти ангелы-марксисты? Святые? Бодхисатвы? Суфии? И если эта горсточка – рыцари без страха и упрека, то кто тогда семнадцать миллионов списочного состава компартии? Массовка? Статисты? Материал?
Ильич что-то негромко произнес и рассмеялся вместе с остальными бойцами. Махнул рукой гостю – давай, мол! – и подвинулся, освобождая место рядом с собой. Край подтянул брюки и опустился на паркет.
– Товарищи! – мальчишеский голос Ильича охрип от азарта, – информация о готовящемся государственном перевороте подтвердилась. В настоящее время власти в этой стране нет. Практически – нет. Готовится тихий государственный переворот. Генеральный секретарь партии только числится живым и соображающим человеком. Возможный преемник – глава Украины Щербицкий. Это попытка поставить сепаратиста во главе государства. Только он туда не попадет. С трона КГБ вверх уже прыгнул Андропов. Даже если генерал безопасности займет трон, то ненадолго. Он нездоров и нездоров фатально. Подагра. Отказ почек в ближайшей перспективе. Вопрос по истории – на что все это похоже?
– Петроград, семнадцатый год. Власть достанется всякому, кто не поленится протянуть за ней руки, -- уверенно заявила стриженая девушка, сидевшая напротив.
– Именно так! Я надеюсь, участие каждого, обдуманно и добровольно? – вопрос звучал, как присяга. Или приговор. Леонид Край, всем телом и каждой кричащей клеткой, почувствовал необходимость переписать, еще не написанную историю.
Поднял руку. И потащило. Сначала еле заметно, а потом потянуло так, что только успевай!
– Уважаемые революционеры! Послушайте своего врага, хотя и не такого уж врага, на этот час, по. Мне нравится то, что вы делаете и та цель, ради которой вы это делаете. Вопрос – как вы собираетесь достичь нужного результата? Я так понимаю, конкурентны два варианта: взорвать Эрмитаж вместе с собой и взорвать только Эрмитаж, без человеческих жертв. В обоих случаях – привлечь внимание всего мира и обнародовать гнусность режима стариковской власти. Вопрос – собственно, Зимнего Дворца не жаль? Как и прочих музейных зданий? Даже если оставить в стороне патриотизм, вы уничтожите уникальные произведения искусства, не вами созданные. Дорогие заговорщики, кому из вас известно, сколько процентов музейного фонда представлены в экспозиции? Только честно!
– Уважаемый контрреволюционер! – перебивший его парень носил длинные волосы на прямой пробор и очки, как у Джона Леннона. К слову сказать, он настолько вжился в образ погибшего битла, что Леонид удивился, услышав русскую речь, – в этом самом зале, в январе сорок второго, умер мой дед. Он был старшим хранителем… и … – у Леннона споткнулся голос, – умер от голода. Я считаю, что имею право… а… а… выставляют, обычно, процентов пять-шесть, не больше.
– Дедушка переводил с древних языков? – Край подстрелил Джона еще раз, вслед за Чепменом, -- по крайней мере, мальчик вздрогнул всем телом при этих словах. У хиппующего бунтаря, звуки слиплись в соленый ком в горле, мешая говорить и дышать.
– Я читал «Авесту» в переводе вашего дедушки. Хороший перевод, комментарии выше всяких похвал. Пожалуй, лучшие! – вздох удивления пробежал волной и затих, – Для вас оказался откровением факт, что милицейские погоны не так сильно давят на плечи и не лишают мой мозг кислорода? Оставьте предубеждения. Джон, вы собираетесь взорвать то, за что отдал жизнь мудрый дед? Отдал, не торгуясь и не клескобойничая?
– Нет, я…
– Решайте вопрос с дедом! Или с отцом. Ведь это вашего родителя друзья и знакомые зовут просто Инженер? – тащило с немыслимой силой, озарение вспыхивало за озарением, фейерверк фактов заливал ярким светом мрак страха и ненависти, -- и попросите папеньку курить поменьше. Сосуды сужаются от курева.
-- Кто еще имеет особые права на Эрмитаж и на жизни, связанные с ним? Только священное право революции не считаться с потерями среди мирного населения? Понятно! – капитан Край поднялся на ноги и продолжал говорить, двигаясь внутри круга, как американский учитель младших классов. – Вот, что надо вам рассказать. Обязательно.
За сто лет до вас, столяр Степан Халтурин уже пробовал решать политические противоречия при помощи динамита. Прямо здесь. Помните, чем обернулось? Вместо царя-освободителя погибли одиннадцать ветеранов русско-турецкой войны. По стенам кордегардии их размазало, как малиновый джем. Еще с полсотни человек ранено, контужено, покалечено, а сам герой-убивец – ничего! Ни царапинки. Драпанул и концы в воду. Два года не могли изловить.
При этом у него была возможность казнить царя, так сказать, tête-à-tête. По журналу дворцовому значится, что столяра неоднократно вызывали в личный кабинет Александра II. Картину повесить, оконную раму поправить, замок в столе заменить. Куда проще – взял топорик, да самодержцу по затылку, как Рамон Меркадер. Резонанса мало? Меньше полусотни жертв – и не революция вовсе? А может, котами возьмете? Тут котов эрмитажных сотня хвостов, не меньше! Для раздувания мирового пожара хватит?
Подросток все может простить и перенести, кроме ироничного отношения к своему божеству.
– Но ведь мы поднимем массы! Без жертв не получится! – заносчиво бросил козырного туза постриженный под машинку боец лет шестнадцати в штанах-бананах камуфляжной раскраски.
– А вот тут я вас огорчу до невозможности, – пошел в импровизацию Леонид. Врать можно только свято веря в то, что говоришь, – массы о вас не узнают. Ничего! Никогда!
– Ка-а-а-ак?
– Чудеса техники и утечка
