информации от вас. Кто из ваших стучит – сами разбирайтесь. На «комитет-филмз» уже смастерили ленту «Афганский разлом», где в цветном и черно-белом форматах будет показано, как воины Священного Джихада уничтожают мировые художественные ценности и мирных граждан, оказавшихся рядом. О коммунистах-ленинцах ни слова. Даже в спецучебники не попадете!
– Врешь, собака! Нету такой кино! – не сдержал гнева Коба.
– Ну, начинается! – равнодушно выслушал оскорбление Леонид, – впрочем, как хотите. Вот вам номер главного режиссера, полковника Даудова. Можете согласовать творческие планы!
И тут потащило, как девятый вал. Край поддался и дослал патрон в патронник:
-- По-родственному. Как сын с отцом. Ведь так?
Щелчок или выстрел? Щелчок или выстрел?! Щелчок или выстрел?!!
– А-а-а-ш-а-а-а-а-й-т-а-а-а!!!....
Выстрел. В десятку.
06.08. 1982. 5.30. Преображение
Коба не успел докричать шайтана до конца, девушки не успели как следует завизжать, никто не успел ничего понять. На Павильонный зал Государственного Эрмитажа обрушился ад, со всеми кочегарами и котлами сразу. Глубоко, в преисподней, завыла сирена, зазвенели зеркальные оконные стекла, рассыпаясь в прах под ударами десантных сапог. Ручные тараны загрохотали, размалывая в щепки, великолепные двери из драгоценной древесины. Третья штурмовая группа ворвалась со стороны висячего сада.
Мгновенно, в зале стало на полсотни человек больше. Переносные прожектора выплеснули безжалостные потоки расплавленного электричества. На секунду, словно оборвалась фонограмма. Вздох восхищения, далекий и мечтательный, уравнял всех. В слоях кипящего света, засверкал полированный мрамор стен, золотые кружева, радужные призмы хрустальной люстры. И огромный золотой павлин в клетке.
– На пол!!! На пол, сучата!!! Оружие не трогать!!! Мордой вниз!!! На пол, с-с-с-сука!!! Не двигаться, щенок!!! Куда дергаешься, лежать, тварь!!! Лежать!!! Лежать, я сказал!!!
Из дальнего угла отработал длинной очередью пулемет. Поверх голов, для острастки. Теперь весь ад был в сборе. Крики, бестолковая пальба, грохот осыпающейся лепнины, визг пуль по камню. Опрокинулся прожектор и рассыпался ядовитыми искрами по паркету…
– Всем -- стоп! Внимание! Всем -- стоп! Сто килограммов шимозы! Всем -- стоп! Внимание!
Время стало между жизнью и смертью. Коромысло весов замерло. Чаши смотрели друг на друга с ненавистью и ожиданием. Совершалось чудо, дарованное человеку, забывшему все свои цели. Капитан Край не упустил уроки великих учителей. Леонид понял сразу – Ильич был из рода космических дидасколосов. Урок свободы гласил – если хочешь войти в со-знание с духовными потоками, оставь потребности и желания, ибо никто еще не определил, где кончаются одни и начинаются другие. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а тебя ждет жизнь. Путь рождает необычный юмор. Ступенькой к невиданной жизни может стать железный ящик с японской начинкой для снарядов. Капитан Леонид Край стоял над работающей бомбой, держал палец на спуске, и душа его обретала сладость покоя. Его тело приняло поток кристально-чистой энергии Небес, наполняющий раскрытые каналы. Плоть, как почва после засухи, вбирала волну за волной, преображаясь на глазах у потрясенных людей и просияло лицо его, как солнце, одежды же его сделались белыми, как свет. Озарение пришло в мир. Свету стало тесно в одном человеке. Через маленькие щелочки, складочки, через тонкую кожу лица и висков, через чистые зрачки и концы пальцев искал выхода в реальность Божественный луч. Преображенный не препятствовал исходу, ибо блаженнее давать, нежели принимать. Сияние закипело необжигающим благодатным огнем и выплеснулось животворным кипятком в очень холодный мир.
Огонь разливался по душам, переполнял их, перетекал дальше, от человека к человеку, из сердца в сердце, из ладони в ладонь. Ручьи, светясь золотом, какого нет на земле, а есть только на Небесах, превращались в реки, разбегаясь по улицам и впадая в площади. Испуганный город проснулся, напитанный светопадом Божьей мудрости и любви. Сияли дома и улицы, сияли глаза и улыбки, сияли звезды на небе и на земле.
«Вот об этом я точно напишу роман. Или повесть. Или рассказ. Или песню!»
Самая секретная и самая штурмовая команда на свете, пятьдесят человек без прошлого и будущего. Уникальный результат военной фармакологии. Никто из них не помнил своего имени, своей семьи, своего детства. Только личный боевой опыт. Как управлять вертолетом. Как убить человека листом бумаги. Как за полчаса стать гражданином другого государства. Как сменить любого президента. Как остановить революцию.
Никакой команды больше не было. Полсотни несуществующих людей вернулось в свои воспоминания и обрели свои имена. Каждый увидел путь, приведший его в этот зал в эту ночь. Никого не обрадовало то, что скрывала модифицированная память. Мужчины взглянули друг на друга и решили никогда больше не встречаться в этом мире. Тихо спустились вниз и аккуратно сложили оружие под лестницей. Город простил и принял, отслуживших свое, тайных стражников и убийц. Они разошлись, не прощаясь, и каждый пошел в мир своим путем.
Демобилизованным солдатам вернули их прошлое. Перед десятком молодых и очень молодых людей приоткрылось будущее. Не то, к которому их приготовили. Не то, о котором они мечтали. Совсем другое. И его стоило обсудить!
06.08.1982.6.00. Путь с вершины Фавора
Но сначала нужно было прибрать за собой. За собой и за незваными, неловкими гостями.
Разрушительная сила японской шимозы обратилась в световое излучение, в металлических ящиках теперь лежало двести килограммов прекрасного сахарного песка. Ильич велел оставить их музейным работникам, в качестве извинения за беспорядок и разрушения. Конечно, этого было слишком мало. Только ремонт часов «Павлин» обойдется порядка десяти тысяч. И это без стоимости деталей и материалов.
Леонид, уже перестав сиять, попросил у Ильича папку с информацией о партийных взяточниках. Роман кивнул одному из телохранителей, похожему на небольшого гималайского медведя. Боец принес несколько дел, Ильич выбрал потолще и вручил документы Джону Леннону:
– Товарищ Джон! Я прошу передать эту папку товарищу Пиотровскому с нашими извинениями! И помогите Михаилу Борисовичу выбрать тех граждан, которым будет приятно профинансировать небольшой ремонт музея. И еще просьба – вот здесь надо укрепить мемориальную доску, посвященную вашему дедушке. А мы проконтролируем, по факту.
– А как же другие погибшие сотрудники Эрмитажа?
– Замечательно! Составьте список вместе с товарищем Пиотровским. Вот вам еще!
Ильич передал Леннону еще одну папку. Остальные Медведь убрал в ящик.
-- Сэр Джон! Ради справедливости, добавьте в список погибших имена одиннадцати ветеранов, убитых взрывом Степана Халтурина, -- и всего вам доброго! Роман Ильич, храни вас Бог!
Леонид Край простился с каждым из десяти героев этой ночи. Солдатам в камуфляже просто махнул рукой и устало улыбнулся. Не торопясь, прошел по тихим залам и коридорам, к служебному выходу.
– Ну как там? Кино снимали? Про революцию? И про войну? – забросал его вопросами любопытный вахтер.
– Сняли кино. Про революцию. – зевнул в ответ Край.
С Невы тянуло прохладой. Край дошел до угла и свернул на набережную Зимней канавки. Солнечный свет с Божественным оттенком заливал спасенный город. Со стороны Прачечного спуска скользнула и замерла ловкая тень. Изящно опираясь на чугунный парапет, красовался, погибший три года назад сын полковника милиции, революционер Коба. Такая ночь. Живое преображалось. Забытое вспоминалось. Мертвое оживало.
– Домой, товарищ Край? – лениво протянул молодой темноволосый красавец, – давай, покурим на прощанье, – и он протянул раскрытый золотой портсигар. Леонид взял сигарету, Коба – другую. Сладкий дымок хотел рассказать свою историю, но его никто не стал слушать. А зря!
– Ну что товарищ, сподобился? Теперь святой и не привязан ни хрена? И как оно? – боец медленно, как в фотофинише, снял темные очки. В самую глубь души заглянули, без спроса, ледяные, полные равнодушной ненависти, едва серые глаза полковника Даудова. Капитан отпрянул назад, но взгляд сковал его, буквально на секунду. В этой секунде спряталось змеиное движение, которого не увидел Леонид. Только легкий толчок в живот.
– Узнал, сука? – оскалился Коба, – следак ты классный! А вот опер никакой! Думаешь многа!
Лицо капитана стало ледяной застывшей маской, губы шевелились, но голоса не было. Холодно, как холодно…
– Мы с отцом три года готовили операцию. Меня на нелегал перевели. Мама с ума сошла. Из этого Эрмитажа папа стал бы царь. Рассчитали по секундам. Взрыв, бунт, десант, война, диктатура. Будь ты проклят, Леонид Край! Ничего, у меня время есть. А у тебя кончилось. За каждым Ильичом всегда приходит свой Коба!
Холодно…
-- За-иль-и-чем-ко-ба-а-за-ко-ба-край… -- чуть слышно прошептал следователь последнее утверждение.
С горьким плачем отлетела душа чистая в дом Отца Небесного. Не о себе сокрушалась, а о том, что не десять, а девять праведных душ узрел Господь в этом городе. А за девять душ Господь не станет спасать город. Бог сам сказал об этом Аврааму
