Волонтер

дети перестали видеть друг в друге соперников, тем более, врагов. Они сдружились, не забывая о былых спорах, но чувствуя себя одной огромной семьей, чувствуя, что они остались одни вместе с Петром Николаевичем, тремя сестрами и Володей, и других они не хотели впускать в свой мир.
Исключением стал старик, приглядывавший за лошадьми и помогавший в теплицах. Он был большой, с длинными мозолистыми руками, длинной пушистой бородой, весь седой, как лесной волшебник из сказки. Он ничего не спрашивал, не лез с помощью, помогая тогда, когда было нужно, и дети уважали его за это, впускали в свой круг, стесняясь, спрашивали совета, смеялись над его шутками с лошадьми. Он почти все умел делать сам и учил этому мальчишек, позже стали приходить и девчонки. Даша с Катей не вылезали из конюшни, балуя и чистя лошадей каждый день и, пока никто не видит, зарывались лицом в гривы этих мудрых животных, и плакали громко, до изнеможения, когда ноги перестают слушаться, и валишься на пол. Тимур, Коля и Заур находили девчонок спящими рядом с лошадьми, приносили одеяла и термосы с чаем. Лошади фыркали на них, охраняя покой новых хозяек. Дед Анатолий полностью отдал лошадей на девчонок, помогая запрягать, учил лечить, видеть, что чувствует лошадь.
А как было здорово посадить малышей в сани и прокатить по свежему снегу. Малыши визжали, смеялись, счастливые, заражая своим восторгом. Катя и Даша учились править, Анатолий страховал, но все чаще можно было видеть, как залихватски Катя поворачивает сани на полном ходу, опасно, едва не переворачивая, заставляя затаить дыхание, зажмуриться и с восторженным воплем выйти из крутого пике.
Время шло, работа и зимние игры забирали тревогу себе, пряча ее глубоко в заброшенных колодцах человеческой памяти, пока еще гибкой и подвижной, не желающей подолгу клинить в одном положении, терзаться и упиваться этим страданием до отупения. Дети вновь смеялись, спорили и иногда дрались, выясняя, кто главнее. И очень быстро мирились, забывая про обиды, и вот уже два непримиримых мальчика вместе чинят крышу теплицы или, стоя на крыше, сбивают снег, страхуя друг друга. С жителями поселка они не встречались, и жители не нарушали их покоя. Когда-то и они прибыли на этом судне из города и также боялись, не доверяли, не хотели никого видеть. В поселок ездили Володя и три сестры, забирая заказы или привозя зимних овощей на продажу. На этом острове, пускай он и был прибрежной частью суши, окруженной непроходимыми болотами и фильтрационными полями, жила и развивалась своя экономика, пережившая уже и натуральное хозяйство, и дефолты, не урожаи, засухи и чего только не было. Старшие дети, у кого был интерес, продумывали расширение хозяйства, подбирали новые культуры для теплиц и огородов на лето. Можно было отправить заказ на Большую землю и получить семена, удобрения и технику, если обосновать, просто так ничего не давали.
Иногда дети спрашивали, почему они не могут уехать на Большую землю, увидеть, как живут те, другие, кто не знал и не знает, что такое война. Петр Николаевич качал головой, обещая объяснить позже. Пока у них и так дел достаточно, а что будет дальше никто не знает. И в этом Петру Николаевичу приходилось врать, не договаривать. Он знал, что статус этих детей, да и его самого, как и всех жителей поселка, не позволял жить среди людей. По данным в электронных метриках они были люди, но подлая литера Z закрывала перед детьми все двери.

Солнце светило так ярко, что дети  жмурились, глядя на снег. Бледно-голубое небо просматривалось до самой стратосферы, еще немного, и можно было бы разглядеть спутники. Воздух трещал от мороза, снег хрустел под ногами, но никто не расходился, все стояли на берегу и смотрели, как река борется с ветром, разбивающим лед, не давая воде успокоиться и застыть до весны. Это было красиво и пугающе, стоял жуткий треск, а снежная пыль жгла глаза, и солнце на мгновения исчезало в снежной буре. Но вот ветер успокаивался, небо прояснялось, и солнце грело улыбающиеся лица детей. Малыши стояли в окружении старших, гревших любопытных мальчишек и девчонок, выглядывавших, когда ветер стихал.
– Ты чего это буянишь? – с улыбкой спросил Тимур, поймав рассерженный взгляд Даши, ходившей по берегу взад и вперед.
– А ничего! – огрызнулась она, строго посмотрев на Колю. Мальчик улыбнулся ей и кивнул, подбадривая.
– Да говори уже, мы тебя слушаем! – воскликнула Катя, дети поддержали ее.
– Нечего говорить, все и так понятно, – Даша встала к реке и обвела руками пространство, будто бы желая обнять его. – Это наш дом. Наш, понимаете! Не их, не этих с Большой земли! Они же нас не ждут и не ждали никогда. Так и не надо! Пусть остаются там у себя, а это наша земля! Наша! У нас был дом, наш город, но его больше нет, и не будет. Отсюда еще никто и никуда не уехал, а такие, как Петр Николаевич, добровольно остались. Вы же сами это знаете, правда же?
Старшие одобрительно загудели, мальчишки немного выругались, но без злобы, никто не хотел сегодня злиться, слишком классная была погода, пугающая и манящая река, трескавшийся лед, который через несколько дней успокоится, и закует реку до апреля. Дед Анатолий не врал, ему все верили.
– Они уничтожили наш дом! Они не дали нам жить по-настоящему, как люди – это сделали они! И мы их должны называть людьми? – Даша побледнела от гнева и вытерла слезы. – Тогда я не хочу быть человеком! Не хочу и не буду! Мы будем жить здесь, все вместе и так, как посчитаем нужным. Без них, их малые подачки ничего не решают. Давайте всегда будем вместе, всегда. Наш дом там, где мы, все, все вместе!
Дети одобрительно зашумели, Катя засвистела, как разбойница из старой сказки, этот фильм они смотрели все вместе уже десять раз. Даша увидела, что сзади стоял Петр Николаевич и три сестры. Женщины были бледны и встревожены, а Петр Николаевич плакал, сам не замечая, как крупные слезы текут по бледным щекам. Он кивнул Даше, подняв правую руку ладонью вперед, их жест согласия, жест мира и дружбы, их жест, их детского дома, их семьи.
– Даш, ну ты чего опять разошлась? – Катя обняла рыдающую подругу, Даша уткнулась лицом в куртку. – Все, все сказала. Больше не будем об этом говорить, верно, ребята?
– Да! – хором крикнули дети, малыши пытались не отставать от старших, ничего не понимая и чувствуя, что произошло что-то очень важное, что они никогда не забудут. Вперед вышла Юля и запела звонким тонким голосом «запрещенную» песню. Запрещали ее петь в основном три сестры, но дети упрямо и назло пели ее, зная, что ничего за это не будет. После первых строк песню подхватили все остальные, и даже три сестры, не замечая этого, подпевали.  Володя единственной рукой держал Петра Николаевича, ослабевшего от переживаний. 

«Пепел, память о пожарах,
Высохшие слезы
Молодых и старых.
Люди – чучела из глины,
Облик свой теряя,
Изгнаны из рая.
Мы дети из ада,
Нас трогать не надо,
Слезами напьемся, смеемся!
Нас трогать не надо,
И к вам, как награда,
Наш смех донесется из ада!»

(Мертвые дельфины «Мертвый город»).


16 июля –16 ноября 2022г.