ЧАСТЬ I
ГАРНИЗОННЫЙ КАРАУЛ
Антон вздрогнул, вскинул голову и стал крутить ей по сторонам, как сова, услышавшая шорох мыши в лесу. Сердце учащенно заколотилось. Он задремал и, прислонившись к бетонному столбу заграждения, закемарил, то медленно опуская голову, то резко вскидывая ее. Он услышал еще какой-то звук, помимо одинокого стрекота сверчка. То ли стук, то ли хлопки, а то ли частые шаги, что было бы хуже всего, потому что если бы это были шаги, то это были бы шаги Чижа. А уж он-то заметил бы сонное кивание головы Антона, после чего в части, когда они приедут с караула, все бы огурцы получили бы отпуска по почкам и кайфушки по шеям, перемежаемые с пробиванием фанеры. Чиж – фазан, и его задача, чтобы огурцы тащили службу денно и нощно.
Антон подкинул на плече короткий АКС и передернул плечами. Ночь стояла прохладная и холод медленно, но настойчиво пробирался сквозь тощенькую шинельку. Это только старики да фазаны одевали под свое ПШ вшивари, а огурцам это категорически запрещалось, и эти бедолаги мерзли в караулах на постах. Звезды горели яркими точками и переливались россыпью бриллиантов. На траве уже начинала конденсироваться влага, которая к утру набухнет сочными капельками росы.
Снова стук… Дробный такой. Нет, это не просто стук.
ЭТО АВТОМАТНАЯ ОЧЕРЕДЬ!
Еще и еще.
ЧЕРТ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?!
Эти очереди слышались со стороны части. Что-то там происходило.
УЧЕБНАЯ ТРЕВОГА?.. МЫ НИКОГДА ПО ТРЕВОГЕ НЕ СТРЕЛЯЛИ! ИЛИ, МОЖЕТ, У КОМБАТА ОКОНЧАТЕЛЬНО КРЫШУ СОРВАЛО, И ОН РЕШИЛ НАМ УСТРИТЬ НОЧНОЙ ПОДЪЕМ ПО ТРЕВОГЕ, ДА ЕЩЕ И СО СТРЕЛЬБАМИ?..
ЧИЖУ СКАЖИ!
Да, надо просто сказать фазану. Это их забота – разбираться с докладами огурцов. Антон побежал по пыльной тропинке вдоль своего периметра к соседнему посту, где находился Чиж. Он прижал автомат к спине, чтобы тот прикладом не долбил по ней – у Антона все еще болела почка после очередного построения в бытовке. Подсумок на уставно затянутом ремне давил на бедро, застегнутый на воротнике крючок давил на горло. Сам ремень врезался под ребра. Но попробуй ослабь – фазаны тут же фанеру пробьют. Чиж дрых под вышкой, положив голову на автомат и обратив безмятежное лицо к ночному небу. Антона уколола игла злости – мало того, что эти фазаны одевают добротные вшивари, с которыми можно спать на земле и ничего с тобой не случится, так они еще и дрыхнут на посту, что в общем-то им тоже не положено – это привилегия дедов да дембелей! На голос Антона он открыл глаза и, вставая, недовольно проворчал:
- Ты че, опух, какого хера приперся?!
- Стреляют.
- Кто стреляет? – Чиж был озлоблен. – Чё ты гонишь?
- Там! – Антон махнул рукой в ту сторону, где слышал дробный стук.
Чиж прислушался, а потом внимательно посмотрел на Антона:
- Прикололся, что ли?
- Да какие приколы?! Со стороны части стреляли!
- Ты че руками машешь и глотку дерешь? Бурой, что ли? – Чиж был уже взбешен.
Но в это время, будто для самых непонятливых, со стороны части послышалась довольно длинная очередь. Теперь было уже ясно однозначно, что это не что иное, как автоматные выстрелы. Вслед за ней протрещало еще несколько коротких очередей. Потом все смолкло.
- Ладно, дуй к себе на пост, я сам доложу Пиночету! – Чиж размяк.
Антон развернулся и пошел к своему посту.
- Бегом! – Крикнул сзади Чиж. Антон послушно засеменил, сжимая зубы от злости – этот гребаный фазан сейчас прогнется перед начкаром, что это ОН услышал очередь, а огурец опять в стороне. Но что делать – служба есть служба.
Чиж поднял с земли ремень с подсумком, прицепил его на пояс, отряхнул шинель от сухой травы, достал из кармана телефонную трубку, размотал провод и воткнул вилку в розетку.
Саричев, старшина роты, на данный момент начальник гарнизонного караула, которого солдаты за жуткую дисциплину прозвали Пиночетом, проснулся. Под мышками было влажно, на лбу выступила испарина. Давно ему не снился Афган. И, казалось, что те раскаленные горы и запах горелого мяса вперемешку с запахом пороха и теплой крови, навсегда затаились где-то в глубинах забытых воспоминаний, вылезающих лишь наружу двадцать пятого января, когда он остервенело пьет водку в одиночку и, даже когда был ещё женат, жена старалась его не беспокоить.
Он повернул голову. В комнате начкара, в его комнате, у пульта сидел Моня, огурец. Это по их классификации солдат первых четырёх месяцев срочной службы в армии, раб, на котором сидят еще два призыва. Пиночет знал о той подводной части айсберга в их части, которая называется солдатской службой и скрывается под плотной водой уставов. Но все-таки местная дедовщина не была такой жестокой там, где он служил, хотя отличалась некоторой изощренностью. Да и вообще, она постепенно изживалась в современной армии… Год службы, дроны военной полиции, постоянный мониторинг этого вопроса руководством, передача кухни, уборки территорий сторонним службам… Всё это ставило крест на акутальности неуставных отношений. Там, в центральных районах страны. Но здесь, в глубине сибирской тайги, она ещё процветала.
Моня сидел за пультом и клевал носом. Огурцам тяжело – бессонные ночи, наполненные построениями, избиениями, подшивкой подворотничков, чисткой блях, стиркой стариковской формы плюс черная дневная работа в парке машин и некачественное питание. А наряды в карауле добавляют ко всему зубрежку уставов и шухер на посту и в караулке, пока спят деды. Вот и Моня, который по идее должен был отдыхать, сидел вместо кого-то и вот-вот мог проломить лбом стол.
На пульте загорелась лампочка. Моня встрепенулся и поднял телефонную трубку.
- Караульное помещение! – как можно тише сказал он.
«Тащит службу»! – Умиленно подумал Чиж и рявкнул:
- Подымай Пиночета!
«Какое все-таки у меня ласковое имя»! – Ухмыльнулся Саричев, услышавший в тишине караульного помещения голос Чижова из трубки.
Моня повернулся к Пиночету, но тот уже сам встал с постели и взял трубку у Мони:
- Что там у тебя?
- Товарищ старший прапорщик, докладывает часовой Чижов. Несколько минут назад слышались автоматные очереди со стороны части.
- Много? – На Саричева вновь напахнуло гарью и, казалось, в темноте караулки мелькнула тень неуловимого духа.
- Ну… Несколько.
- Та-ак…
- Товарищ старший прапорщик! – Торопливо выкрикнул Чиж. – По-моему, там еще что-то горит!
Этой ночью небо было затянуто низкими облаками, и в юго-западной части на них был виден мерцающий красный отсвет.
- Чижов, немедленно занять оборону! И Антонову там срочно передай! В окопы и бдить! – Пиночет бросил трубку на пульт и нажал кнопку тревоги. – Караул, в ружье!
Он, выйдя в комнату с оружейной пирамидой, увидел то, что, в принципе, и ожидал увидеть: вместо Мони и Геши, которые, по идее, должны были отдыхать, из комнаты отдыхающей смены выползли фазан Кит и старик Тёпа, которые тащили за собой чуть ли не по полу ремни с подсумками. Увидев Пиночета, они бросились к пирамиде и выхватили оттуда свои автоматы. Из кухни прибежал Геша с закатанными рукавами. Очевидно, он готовил фирменное солдатское блюдо – жареную картошку.
Пока караул вооружался и строился, Саричев вернулся в свою комнату и поднял трубку экстренной связи с частью. Что там могло произойти?! Ведь не зря же ему приснились горы и горелая броня! Конечно, он слышал постоянные разговоры от комбата о том, что тому хочется устроить подъем по ночной тревоге с полной выкладкой и стрельбами. Но Пиночет в любом случае был бы в курсе такого мероприятия.
Штаб молчал, чего никогда не было за те четыре года службы в этой части, которые он проходил здесь. Нет, обрыва на линии не было. Зуммер проходил, гудки слышались, но никто не поднимал трубку на том конце. И даже если бы дежурный с помдежем спали бы в эту минуту, то рёв сирены аварийной связи поднял бы обоих, в каком бы состоянии они не были. Неужели комбат устроил подъем по тревоге по полной программе? Нет, ума бы не хватило все организовать, не говоря уж о желании. Старики сзади цыкали на огурцов, пытаясь выяснить причину такого подъема. Неужели Пиночет опять со своей хреновой мобильностью?!
Штаб не отвечал. Тогда он включил в сеть пульт аварийной рации связи со штабом дивизии, которой принадлежали склады ГСМ, которые и охраняла их часть. Загорелся датчик. Саричев сорвал пломбу, снял наушники, одел их и повернул тумблер. Он пощелкал им и недоуменно оглядел караульных. Потом он опять пощелкал тумблером, проверил сеть. Напряжение шло, но наушники молчали. Тогда он сорвал пломбы с приборной панели, штык-ножом оторвал ее и отбросил в сторону. По платам, в которых отсутствовали практически все радиодетали, во все стороны испуганно побежали полчища тараканов.
- Мать твою! – Пиночет со всей силы ударил по столу, отчего лежащее на нем стекло растрескалось, вскочил, с грохотом уронив стул, и встал перед караулом, глядя на солдат взбешенными глазами. – Кто лазил в рации?!
В глазах пацанов стояло непонимание. Саричев вырвал из своей кабуры табельный ПМ и передернул затвор:
- Я спрашиваю, кто лазил в рации?
Сонливость мигом слетела с лиц солдат. Они дружно попятились назад. Трофимов, разводящий, глядя, что начкар разъярён не на шутку, вдруг сказал:
- Товарищ старший прапорщик, мы же… эту рацию принимаем по пломбам и тумблеру напряжения. Ток же в ней есть! Пломбы на месте, вы видели… Её, может, уже год как разобрали – никто ведь ей до сих пор не пользовался.
Саричев подумал, что Троф прав, и он очень непрофессионально позволил себе проявить свои нездоровые эмоции. «Твою мать, совсем старею…» Он прокашлялся и вернул, к великому облегчению всего караула, свой ствол на место:
- Извиняюсь за резкость! Но ситуация такова: минут пять назад часовые передали, что со стороны части слышалась автоматная стрельба и были замечены признаки пожара. На данный момент в штабе части никто не отвечает, связи с дивизией тоже, как видите, нет, и доложить об обстановке нам некому. Говоря проще – мы отрезаны от мира. Возможно, в части произошло ЧП, возможно, нападение. Исходя из этого, я объявляю в нашем карауле военное положение. Сейчас же все уходят на усиление постов. Троф, расставь часовых по периметру, по окопам! Докладывать мне об обстановке через каждые десять минут. Никому не спать! – Он красноречиво посмотрел на Тёпу с Китом и его взгляд говорил: шутки кончены. Впрочем, солдаты после такого подъема и демонстрации начкаровского пистолета были и так на взводе. – При нападении ни в коем случае не стрелять вглубь постов! Не забывайте – под нами тысячи тонн горючки! Особое внимание на дорогу! Всё, вперёд!
Шаркая ногами и бряцая оружием, солдаты вышли из караулки, и направились к месту для заряжания оружия.
Да – подумал Саричев – Смерть вернулась. Нет, она не забыла его. Она просто оставила его на потом. Там, в Афгане, она собрала хорошую жатву из молодых восемнадцати-двадцатилетних юнцов. Лишь ему чудом удалось тогда избежать гибели. Старшина прикрыл его своим телом от осколков мины… Она оставила его живым, поставив на нем личный экслибрис в виде нескольких глубоких царапин от осколков душманской гранаты, после чего с помощью «шмелей» полакомилась и их жизнями. Она не забыла рядового Саричева, хоть он и постарел на тридцать пять лет и находился совсем в другой стране. И этот ночной
