останавливаться, быстрее!
Темнота не мешала и не могла мешать, поскольку за него работал Великий Кот. Но когда все портреты были рассортированы, произошло непонятное дело – в руках у них с Котом осталась одна фотография, на которой не было человека. Ни живого, ни мёртвого. Портрет был, а изображённого существа не было на свете. Давно не было. Очень давно. Никогда.
Великий Кот отпрянул и зашипел, прижав уши. Троечник положил изображение на стол между двух колод. Он не знал, с чем столкнулся.
И тут вспыхнул свет. Майор стоял в одном шаге от мальчика и держал наган на вытянутой руке. Дульный срез почти касался светлых волос над правым ухом.
-- Ну, а это что? – Майор указал глазами на последний снимок.
-- Я не знаю… это не живое и не мёртвое. Его давно уже нет здесь. Только кажется, что оно есть. А его нет! И, скорее всего, не было!
-- А ты посмотри! - большой палец медленно взвёл курок так, что он даже не щёлкнул.
На старинной фотографии был изображен товарищ Майор в заграничном мундире с золотыми эполетами. Позади него стояли в ряд пушки на деревянных лафетах и колёсах со спицами.
Красивая надпись с завитушками бежала под ногами в офицерских, начищенных до сияния сапогах.
«Майор от кавалерии Джеймс Скиннер. Бенгальский Колониальный полк. 1857 год.»
И мир взорвался. А потом опять погас.
----------------------------------------------
На набережной очень неширокой реки, опершись на чугунный парапет, стояли высокий мужчина в длинном кожаном плаще и худой белобрысый мальчишка в драповом пальтишке не по росту. Компания выглядела более, чем странно. Даже подозрительно. Редкие прохожие, однако, скользили усталым взглядом мимо и бдительности не проявляли. В тёмной голодной воде отражался огонёк папиросы переодетого офицера. Мальчишка к тому времени курить уже бросил.
-- Ну вот и всё, доходяга. Запоминай последние инструкции, -- Майор говорил тихо и отчётливо, -- Экзамен тебе засчитан, начальство тобой заинтересовано. По мне, так тебя надо было сразу пристрелить… Помни – живёшь, пока молчишь. Напоминать не буду. Теперь вот что, - тон сменился, учитель добрался до самого главного, -- От меня ещё один экзамен будет. Между нами. Без начальства и протокола. Даю тебе неделю срока. Через семь дней рыжий твой приятель Злотый исчезнет из твоей жизни навсегда. Сделаешь всё сам, никого не вводи в это дело. Продай, убей, увези – мне по хер. Ни ты, ни я больше с ним не увидимся. Таковы условия.
Стемнело и в домах зажглись огни. После каторжного дня жители возвращались в свои убогие жилища, с подселенцами в лице крыс, мышей, тараканов и клопов. Дома их ждал запах горелого жира и вкус нездоровой еды, несколько рюмок дрянной водки и несвежая смятая постель до утреннего гудка. Одиноко застывший у парапета мальчик готов был отдать всю свою жизнь за чудо превращения в любого из сограждан, можно даже в справедливо осужденного. Хоть на десять лет, но только не это…
Не зная того, ребёнок лгал. Оплачивать чародействия было бы нечем. Его жизнь давно не принадлежала ему. Да, в общем-то, и никогда не принадлежала.
В конце недели на грязные улицы и крыши выпал первый снег. Он начал падать около полуночи и к утру город сиял непорочной белизной Божьего прощения. Троечник таких слов никогда не знал, но безошибочным чутьём каторжника понял, что сегодня будет шанс остаться в живых. Очень небольшой. Минимальный.
План предательства существовал в голове как раковая опухоль четвёртой степени. Фатально и равнодушно. Скорее всего – пожизненно. Троечник проложил маршрут за городскую черту в южном направлении. Во-первых, туда ходит самый медленный трамвай и у мальчика будет возможность умереть в долгой дороге от стыда. Во-вторых, там находятся кварталы новостроек и порядочному коту там не дадут пропасть новосёлы. В-третьих, новый район располагается так далеко, что Злотый вряд ли сам отыщет дорогу домой. В-четвёртых, лежало за болевой чертой и словами не передавалось.
Первый снег сделал утро стерильным и глухонемым. Троечник проснулся поздно и хотел поспать ещё хотя бы час. Хотя бы полчаса. Ну, хотя бы несколько минут. Маленькое хитрое существо, живущее между сердцем и гортанью, проснулось и продолжило свою ежедневную работу. На плите мама оставила сковородку с котлетами. Ещё тёплые. Он поднял с пола миску и покрошил в неё самую не прижаренную котлету. Злотый не любит горелые корочки и большие куски. Ещё пару котлет Троечник завернул в газету и засунул в карман пальто.
Из-за входной двери послышалось нетерпеливое царапание. Троечник любил этот скрип и шелест. Сегодня он предпочёл бы услышать, как щёлкнет выкидуха около его воспалённого горла.
Злотый после охоты был голоден, возбуждён и доволен собой. Крысы были для него врагами, но не пищей. Набегавшись за серыми, кот летел к миске изо всех сил. И сейчас, он подскочил к кормушке, но остановился в недоумении и посмотрел на хозяина.
-- Кушай на здоровье! – ласковый голос перехватило спазмой. Троечник низко наклонился и подвинул коту его завтрак. Заодно незаметно вытер слёзы со щёк. Погладил рыжую спинку и пошёл одеваться.
Поразмыслив, он снял с вешалки отцовский ватник. Слов нет, затрёпанное пальтецо сидело на нём лучше севлаговского ватника. Но под драпчиком, давно уже не было места для красавца-кота.
-- Ну, Злотик, пошли… погуляем вместе…
Злотый послушно запрыгнул ему на руки, а Троечник пристроил его за пазухой. Свёрток с остывшими котлетами занял своё место в кармане и апостол Иуда Искариот, вечный дух предательства, продолжил свой путь в поиске братского поцелуя.
--------------------------------------------
Троечник сел на поперечную лавочку, прислонился к окну, прикрыл глаза не для дремоты, а для незнания места, где катился трамвай. Ещё одна человеческая иллюзия – если не следить, то процесс идёт медленнее. Нет, быстрее. Злотый ворочался под ватником, высовывал голову через воротник – коту было душно. Троечник попросил кота никуда не уходить, распахнул ватник и снова закрыл глаза. Мимо проходили другие пассажиры, женщины с детьми, пропахшие ненужной работой мужчины, искалеченные трудом и войной старики. Многие говорили что-то неловкое и ласковое, увидев чудесного кота, спящего на коленях у мальчика. Троечник направил фокус звука на железные монологи трамвайных машин. Ласковые человеческие слова оставляли на поверхности его души ожоги второй и третьей степени.
Даххх – ДаДаххх – Даххх – ДаДаххх – Даххх – ДаДаххх – Даххх – ДаДаххх – так стучат колёса.
ВоллВоллВоллВоллВоллВоллВоллВолл – так подкачивает воздух в магистраль старый компрессор.
Он прислушался получше, сортируя звуки. За механической музыкой, послышался его собственный голос. Громче. Ещё громче. Когда он разобрал слова, ему стало ясно как сходят с ума.
«Никому не будет больно… не будет больно… не будет больно… не будет больно…»
«Американка» тихо стояла на кольце и усталые куски железа молчали как неживые. Вагон был пуст, вожатый и кондуктор ушли подписывать наряд. Троечник вскочил на ноги и прижал к себе Злотого. Волна тепла смыла холодную плёнку страха. Недовольно дёрнулся Чужой, пан Злотый яростно прижал уши и зашипел. Они чувствовали друг друга, но не могли сцепиться в схватке. Каждый был уверен в победе…
Мальчик с рыжим котом на руках… На двоих одна живая душа… Любовь это самый верный путь к великодушию. Только не каждому отпущено времени пройти его весь.
Троечник миновал несколько новеньких, как будто игрушечных, пятиэтажных машин для жилья. Краем глаза он искал вблизи каждой парадной двери хоть мало-мальски подходящий предмет… лом, лопату, метлу… любой дворницкой инструмент… вот!
Справа от распахнутых на улицу дверей, к бетонной стене был прислонён совсем новый стальной лом. Предусмотрительный дядя Майор. Ещё немного, ловушка захлопнется и ты получишь обоих.
Лестница нового дома была настолько чиста и светла, что вызывала размышления о подъёме прямо в райские кущи. Троечнику и пану Злотому небесный Элизиум был совершенно не интересен. У них был один рай на двоих, без подделки и стилизации. Как самородное золото Аляски и Калифорнии. Они расстелили отцовский ватник прямо на лестничной площадке. Они сидели рядом. Они говорили тихо.
Потом слова устали звучать и собеседники отпустили их домой. Стараясь не расплескать настроение, Троечник поднялся и стал одевать неуклюжий ватник. Кот прошёлся туда-сюда, обнюхивая двери квартир.
-- Вот, котлеты я взял, - дрожащими руками мальчик развернул газетные обрывки. Злотый легко вспрыгнул на подоконник и потрогал лапой угощение.
-- Всё сразу не ешь… на завтра оставь!
Кот поднял голову от еды. Медленно и настороженно. От котовьего вопроса в янтарных глазах, Троечник попятился назад и чуть не упал. Слова спрятались от ужаса. Троечник подстерёг главное и выпустил в мир:
-- Прощай.
-- Ты предал меня? – кот говорил прямо в голове, голос был усталый и добрый.
-- Да…
-- Опять… Он придёт сюда за мной?
-- Да… Но ты спрячься и он не найдёт тебя, попробуй, пожалуйста! ...
-- Теперь тебе придется прятаться. Скорее всего – всю жизнь. А мне прятать нечего!
Пан Злотый гордо отвернулся и уставился в темнеющее небо. Троечник знал, что просит рыжий у Небесного Кота.
Тихо, по-воровски, мальчик выскользнул за дверь и проворно подпер стальным ломом свежеокрашенные створки.
Они стояли по разные стороны закрытых дверей. Между ними начиналась глубина шириной в человеческий шаг. Или два кошачьих. Троечника захлестнула волна горящего напалма между сердцем и гортанью. Он сделал шаг. Теперь пропасть стала два человечьих шага шириной. Или четыре кошачьих.
Вдруг оба почувствовали, как душа живая, что была одна на двоих, разорвалась… совсем чуть-чуть… ещё чуть-чуть…
Три человечьих и шесть кошачьих.
Предатель горел изнутри. Безжалостный маленький ксеноморф принялся грызть то единственное, что хоть немного оправдывало человеческое существование. Восстанавливая справедливость, острые металлические зубы вцепились и оторвали кусочек бессмертия. Прожевать у него не получилось и он выплюнул кровавый лоскуток наружу. Ярко-алая плоть упала на снег, беспорядочно дёргаясь в предсмертных судорогах.
-- Не н-а-а-а-а-д-а-а-а-а! – дурным голосом завыл Троечник и увидел, как в лужу упал ещё один кусочек. Чужой входил во вкус, смакуя беззащитность лёгкой добычи. Мальчик упал на колени и обрывки алого цвета посыпались один за другим.
-- Не н-а-а-а-а-а-д-а-а-а! – мёртвым голосом завывал стоявший на четвереньках будущий секретный агент и спаситель человечества. Спазмы дёргали тщедушное тельце, как марионетку, а изо рта толчками выпадала душа.
За дверью Злотый услышал предсмертные вопли и горящий напалм. Коты терпеливее людей и рыжий сделал последнюю попытку. Отбежав к дальней стене, он бросился на дверь, что было сил. Дверь дрогнула, но устояла. Злотый повторил прыжок с удвоенной силой. Он разбил в кровь свой бархатный нос и переломал когти. Но сила нарастала. Сила и ярость, они проснулись и рыжий городской кот превращался в саблезубую тварь из лесов древнего мира.
Кот стоял у стены и готовился к прыжку. На морде запеклась чёрная кровь, тяжёлое дыхание
