Ах, Клавочка... Или сказание о любви

         Рраз..., и Костя исчез.

  ...Её жизнь текла неторопливо и монотонно. Иногда могла и взыграть. Тогда Клавочка ходила подавленная, и свежие совсем воспоминания жгли и изнуряли её. Виктор, её муж, выпивал. Запои с тяжёлым похмельем длились неделю, а то и больше.

  - Но ведь нечасто, - говорила она себе и тут же признавалась, что очередная уловка удалась. Удрать от очевидного и отдаться во власть своего воображения, что Витя, её Витечка, понимает, как никто, все движения её тонкой ранимой души.

  - Это же - всего лишь заманчивое заблуждение, - думала Клавочка дальше, чувствуя, что муж больше не любит её. Упёршись в эту мысль, она впадала в оцепенение, но неизменно выбиралась из него.

  - Молодец, Клашка, сама себя - в нокаут. Просто класс, - говорила тогда она. И продолжала выкладывать своему Вите почти всё, что трогало, занимало или просто пересекалось с ней в течение дня. Она была простодушна и смешлива. А он всегда усердно её слушал, вместе с ней хохотал - заливисто, с удовольствием, открывая свои крепкие белоснежные зубы. Часто шутил, искоса поглядывая на производимое впечатление, замечательно рассказывал, увлекая даже тем, что мог слегка приврать, не потеряв при этом нити. С ним дружили, ценили на работе. Он хорошо себя чувствовал в своём деле. Словом, она тонула в Викторе, как в перине, хотя предпочла бы его объятия, которых он ей больше не предлагал. И еще Клавочка безрассудно верила в то, что вытащит, отобьёт своего мужа у этой дряни, которая, как и всякая напасть, замучила её маленькую молодую семью. Но время текло и мучилась, получалось, только она. Запои участились. Лечиться он не хотел, зато стал пропадать ночами, а возвращаясь, задирать её и устраивать ''собеседования''. Правда, не дотрагиваясь до Клавочки, всегда молчавшей в такие минуты.

  - Решайся, Кузя, - в сотый раз говорила она зеркалу, видя в нём хрупкую шатенку с большими зелёными глазами и тонким носом. - Или же борись! - Но вот бороться с собой не получалось.

  - Почему? Ну, почему? - Допытывалась она у себя по ночам, уткнувшись в подушку и погружаясь в грёзы. Клавочка видела залитую солнцем лужайку с белым роялем и девочку за ним, в ослепительном платье неземного цвета и с орхидеей, пламенеющей на детских коленях; высокого мальчика с бездонными тёмно-рыжими глазами, переворачивающего ей прозрачные страницы, усыпанные чёрными нотами-шариками, и мужской силуэт рядом, кружащийся в медленном вальсе вокруг детей.

    Еще она видела себя на теплоходе по реке, бегущей вперёд голубой змейкой, в почему-то сгущающуюся и темнеющую даль. Клавочка тогда вздрагивала и переносила себя в безмятежное детство, в свою единственную там речку. Она привыкла к ней, каждый год заезжая с родителями к их дальним родственникам, в местечко на краю небольшого городка. Дом со ставенками стоял на берегу не очень широкой реки, с несильным течением в тех краях. Ладный сруб с большой горницей, в которой за столом обыкновенно собиралась вся семья, съежающаяся сюда летом на побывку, отдохнуть и помочь. Маленькая спальня с  высокой деревянной лавкой с периной и двумя резными спинками; настоящими дубовыми сундуками, с замысловатыми узорами и железными лентами-полосами; коридорчики с половичками, прихожая с огромной бочкой с вкуснейшей колодезной водой, большущий чулан, уставленный комодами, корзинами, коробами и коробочками, широкая деревянная кровать в нём, с качающимся кружевным пологом над ней, огромный чердак с бочонками - с сахаром-солью-крупами, подвал, пропахший солёными груздями, огурцами, капустой и прочим-препрочим. Огороды вокруг избы, сеновал, под которым загадочно помыкивало коровье семейство, перекликиваясь с поросячьими соседями. Доверчивые куры, квохчущие из-под дома в своём обиталище. Сарай с аккуратными поленницами, баня со спуском к небольшому озерцу, с плотвой и карасями. Места, где не достанут ни ржущие одноклассники, ни гаммы, ни даже Юрка из соседнего подъезда, закадычный городской друг-футболист, почти брат.

     Но главным всё-таки была тамошняя река. Не потому, что начиналась прямо за окном, не потому, что там, на берегу, можно было не спеша мечтать, грызя горох, чьи стручки висели у колодца, или, например, кусок черничного пирога, а то и припасённую запёкшуюся медовую корочку, содранную  с пшённой каши,  приготовленной в чугунке в русской печке-кормилице. А потому, что стоило вот забраться в лодку, налечь на вёсла, откинуться назад с размахом, до упора, до хруста в косточках рук, отжаться так и на ''два'', и на ''три'' и отпустить вёсла, и замереть. И ты летишь в бесшумно скользящей лодке, слившись с ней, разрезающей острым своим носом, как клинком, воду - мягкую, податливую, сворачивающуюся в складки сбоку судёнышка. Или свалиться с него в эту воду и лежать на спине, разглядывая корову, пасущуюся невдалеке, или смотреть на плывущие над тобой облака, разбросанные по небу таинственными фигурами. А потом сажёнками помчаться за уплывшей своей посудиной и двадцать раз подтянуться, чтобы закинуть себя в неё и распластать с наслаждением на перекладинах своё мокрое ''я''.

     В последнее время её доставал один и тот же сон, в котором она стремится убежать от надвигающейся на неё высоченной, плотно утрамбованной песчаной стены. Клавочка изо всех сил старается поднять и перенести вперёд ноги, помогает себе руками, выгибаясь и наклоняя вперёд голову, но ноги - тяжёлые, с трудом отрываются от земли и совсем её не слушаются. Она пытается закричать, но вместо крика из неё исторгается хриплый, тихий  шёпот, которым она медленно, по складам, просит о помощи. И вдруг видит яркий луг и людей, которые толкают впереди себя большие ящики на колёсах, а в ящиках - блестящие камни. Посередине луга — озеро с непрозрачной водой, из которого люди извлекают эти камни. Озеро тянет её к себе, покачиваясь своими грузными, мутными водяными толщами. И вот уже люди отрываются от своих ящиков и, приглашая, машут ей руками.

   Однажды, процеживая свои сны, Клавочка родила соображение, что и гоняющаяся за ней стена и соблазняющее её озеро - это же -

 - моя... Моя личная история! - Вскрикнула она. - То, от чего улизнула и к чему прибилась... Мой путь, моя печальная юдоль, - закончила Клава чуть слышным голосом, почти перепугавшись и не чувствуя слёз, сразу наполнивших её широко раскрывшиеся глаза. Она долго сидела, осмысливая свою ужасную догадку. Которая проникла во все фибриллы и фибриллоиды её сердечка и уже не давала покоя. 

   Спустя несколько дней  Клава битый час выбирала в ближнем ларёчке откидной календарь. Наконец, купила и спрятала. Ещё через месяц достала его, нашла там уже запланированную ею дату и обвела её ярко-зелёным фломастером. Дату начала своей новой жизни...

    Всё пятилетнее замужество Клаву регулярно навещал Константин. Познакомились они за год до её брака, в дальнем походе. Родственники у реки переехали к тому времени к детям, продав свой дом. Клава отчаянно тосковала и как-то летом пошла и купила водную туристическую путёвку. Начиналась она с турбазы в Ленинградской области, с группы пока чужих людей, погрузившихся в крупные деревянные лодки на двадцать с лишним дней. Путь проходил через немыслимое количество озёр и речушек с холоднющей водой, мимо островов - то небольших, почти с пятнышко, то изрядных, с раскинувшимися на них сосняком да ельником, а то и березняками-осинниками. Съехавшийся народ дружно охал, чувствуя себя открывателем красоты, не тронутой человеком. Впрочем, каждый прилагал к этому еще и свой интерес. Кто-то налаживал семейные отношения, надеясь под новыми впечатлениями уйти от старых обид. Кто-то убегал от рутины, заедавшей и дома, и на работе. Были и такие, которые здесь заводили новых друзей. Или просто искали приключений, как девчонки, плывшие с ней. Но вместе они как-то сразу стали сплочённой группой. Молча гребли, не мешая тамошней тишине, или весело подтрунивали друг над другом, забавно кривлялись, ходили наперегонки, поддерживая себя до хрипоты надорванными глотками. Дружно волоком перетаскивали свои лодки через пороги с буреломом и свалившимся сухостоем, жили в палатках, жарили грибы, пели у костров. 

   Константин, военный инженер и отпускник, приехал сюда с двоюродным братом. Сухощавый блондин среднего роста, он был старше двадцатичетырёхлетней Клавы на девятнадцать лет. Шёл не с ней, но на первом же привале помог оступившейся Клавочке не упасть в озеро и больше от неё не отставал. Чистил за неё рыбу, таскал воду и вообще всячески опекал. Он ей не нравился, казался продуктом другой эпохи - иначе шутил, иначе смеялся. Иначе было почти всё, что исходило от него. Говорил вкрадчиво, а смотрел властно, но запросто мог подыграть. Было в нём нечто сокрытое, которое, словно в полумраке, никак не разглядеть. В походе же их с братом дорого ценили за практическую смекалку, за ловкость, за то, что все их хлопоты шли в дело.  

    Рассеянный по Костиному лицу взгляд Клавы этого не замечал. Угодить ей не получалось. Тогда он пригласил её посмотреть город, погостив у него. По возвращении на базу оставалось целых два дня до билетной даты её отъезда, и она, поддавшись на уговоры, сказала ''да''.  

    Соседка по квартире, в которой он занимал комнату, уехала на лето. Клавочка побывала в нескольких музеях и картинных галереях, покаталась на велосипеде по длиннющему коридору Костиного жилища, разглядывая лепнину и великолепные паркетные полы. Константин засыпал гостью фруктами, конфетами, духами и модными папильотками. Проникновенно рассказывал о себе, о своём разводе, обо всех родственниках, называя их то кланом, то нашим полком. Он чуть не уехал вместе с ней, твердя, что боится её потерять, настойчиво целовал руки и пылко смотрел в глаза. 

   Приехав домой, Клава вздохнула с облегчением и скоро почти забыла о нём. Но оказалось, что напрасно. Она увидела его у своего дома спустя всего лишь месяц.

 - Украл твой адрес из паспорта. Я не могу без тебя жить, - и он вручил ей большой бумажный пакет с цветами. Окаменевшая девушка с трудом разомкнула губы:

 - у нас не дарят ... в бумаге.

    С тех пор он стал звонить, возил небольшие подарки её родителям, с которыми она жила. Он, наконец, так надоел, что Клавочка чуть не слегла и отказалась видеться с ним. Но отделаться от него не удалось. К зиме Константин объявился вновь. Просил её приехать на Новый Год, рассказывал о смертельно больном отце и о её поддержке, нужной ему теперь, оказалось, как воздух их походных озёр...

  - У моей матери - дом под Ленинградом. Будет отлично, обещаю тебе. И возьми с собой подругу, чтобы ты не опасалась меня, - умоляющий голос соединялся с насмешкой, которая поигрывала в его глазах.

  - Я ничего и не боюсь, - она не смогла отказать, услышав об отце. Вдобавок, у Клавы на работе имелась заказанная Константином приятельница - Люда. С родственниками в Ленинграде и готовностью развлечься там.

    В день, когда она улетала, было минус тридцать. Тепло отключилось, и её батареи ''замёрзли'' вместе с их домом. Встретив Клаву в аэропорту, Костя сообщил ей о том же, и Клавочка от отчаяния расплакалась. Но побегав по его квартире, подержав