в голове гремел бодрый военный марш:
Wenn die Soldaten
durch die Stadt marschieren,
Öffnen die Mädchen
die Fenster und die Türen.
(Если солдаты
По городу шагают
Девушки окна
И двери открывают).
Майер представил, как его Грета счастливо выглядывает из окна квартиры на втором этаже, машет ему платочком… Ему, герою Восточного фронта, грудь которого украшена Железными крестами и прочими наградами…
***
Стоявший у прибрежных кустов лейтенант Мёльхоф, командир взвода пионеров (прим.: сапёров) третьей роты, в очередной раз взглянув на часы, поднял руку вверх. Над густым камышом у самого берега показались стальные шлемы. Солдаты поднимались, затягивали поясные ремни, подхватывали взрывные заряды, мины, снимали с предохранителей карабины, хватались за переносные лямки надувных лодок, спрятанных в кустах. Целое отделение, шурша травой и ломая растительность, тащило к берегу штурмовую лодку.
Ждать ещё четыре минуты. Через четыре минуты саперы переправят на ту сторону первый ударный отряд, который с тыла захватит мост — и танковые армады вермахта хлынут в дикую страну.
Время превратилось в хрупкое стекло, готовое миллионами осколков взорваться от Балтийского моря до Чёрного.
Незаметно возникло и тихо нарастало утробное ворчание. В чёрном бездонье неба к границе Советского Союза летели тысячи бомбардировщиков люфтваффе.
Три-пятнадцать…
Молнии разорвали предрассветное небо. Оглушающий гром, ужасающий рёв множества орудий, непрерывный свист и вой, мучительный стон бесчисленного количества снарядов, продирающихся сквозь загустевший воздух. Железо, начинённое огнём, пронзив пространство, обрушилось на восточный берег. Сполохи выстрелов и беглые зарницы взрывов слились в сплошное зарево. Вспышки залпов превратили предрассветную мглу в день. Жизнь раскололась на мирное прошлое и военное настоящее.
Гигантская по мощности и охвату территории артподготовка заставила землю содрогаться в дьявольском танце под музыку адской симфонии.
Беззвучно вставали на дыбы испуганные чудовищным огнем кони... Беззвучно раскрывали рты солдаты, повисшие на конских уздечках... Горбатились солдаты на берегу, зажимая ладонями уши.
Артиллерия грохотала вдоль трех тысяч километров границы так слаженно, будто орудия приводил в действие синхронизатор.
Пушки всех калибров били прямой наводкой и навесом по линиям обороны русских. Тяжёлые снаряды летели над головами с леденящим кровь гудением. Снаряды малого калибра жужжали, шелестели и свистели. В промежутках между залпами орудий звонко чпокали миномёты. Неисчислимые пулеметы и автоматы, стрельба которых походила на безобидную трескотню детских игрушек, создавали фон утробному и свербящему вою снарядов.
Батарея гаубиц за спиной Майера била без передышки. Конвульсивно дёргались орудийные стволы, плевали в небо огнём и железом. Трепетали маскировочные сетки над окопами. Клубы пыли и отвратительная пороховая гарь драла глотки. Ударные волны шибали в спину, пытались швырнуть людей на землю. Чтобы не лопнули барабанные перепонки, приходилось закрывать ладонями уши и разевать рты.
Над окопом с беззвучным в грохоте криком шарахнулась обезумевшая птица.
Вспышки выхватывали из темноты готовые к атаке силуэты пехотинцев.
Как свечки пылали за рекой наблюдательные вышки русских. Величественно поднимались к небу клубы грязно-чёрного дыма, смешивались в густые тучи, расплывались до горизонта, затмевали восходящее солнце.
Через четыре минуты артиллеристы приостановили стрельбу. На стороне противника слабенько отзвучали далёкие разрывы. Ночь словно провалилась в тишину.
Одинокая пулеметная очередь на переднем крае... Паническое ржание коня... Вместо запаха сырости из-за реки приплыл запах пожарищ.
Командиры батарей прокричали наводчикам новые цели — и спланированный ад продвинулся вперед на очередные сотни метров.
Солдаты потащили резиновые шлюпки и понтоны к реке.
С той стороны — ни единого выстрела.
Пороховая гарь мутной пеленой затянула реку. В воде отражались неясные красноватые сполохи.
Где-то далеко рявкнуло нечто монстроподобное. Словно испугавшись потревоженного чудовища, артиллерия притихла. Солдаты насторожённо повернули головы на север.
— Это шестидесятипятисантимитровая мортира «Карл», — пояснил Майер. — Чудовищное орудие. Нам рассказывали о ней в училище. Воронка от снаряда «Карла» — дом можно закопать...
Помолчав, приказал:
— Приготовиться к атаке!
И подвинулся к лестнице, по которой солдаты выбирались из окопа наверх. Солдаты называли её лестницей в Lebensraum.
Завоёвывание жизненного пространства у Советского Союза — великое мероприятие. А в великом мероприятии Майер хотел быть первым.
***
Третья рота сто тридцать пятого пехотного полка из замаскированных укрытий наблюдала, как взрывы рвут в клочья советский берег, в который упирался широкий мост через пограничную реку Близна.
Когда истекли первые четыре минуты и взрывы умолкли, лейтенант Лауэрвассер выскочил из укрытия и, увлекая за собой солдат штурмового подразделения, закричал:
— Vorwärts! Вперед! Вперед!
В дополнение заверещал свистком.
Солдаты ринулись за лейтенантом. Грохот солдатских сапог по мостовому покрытию потонул в громе второй волны артиллерийских залпов. Пригибаясь и прижимаясь к высоким ограждениям по обеим сторонам моста, отряд мчался на ту сторону. Низ живота холодил мучительный вопрос: взорвут русские мост или не взорвут?
Советский часовой с искажённым от удивления лицом суматошно выскочил из укрытия на середину пролёта и дал предупредительную очередь в воздух. Пережив фантастической силы артналёт, он, похоже, не понял, что началась война. Русского солдатика тут же сломали пополам и бросили навзничь автоматные очереди солдат вермахта.
Тяжело застучал пулемет — словно тяжёлую тележку с железными колёсами протащили по булыжной мостовой. Это ожил дзот (прим.: дерево-земляная огневая точка) охраны моста. Ефрейтор Гольцер ослепил русский дзот непрерывным огнем из ручного пулемета. Тенями бросились к амбразуре солдаты. Раздался взрыв, полыхнули языки пламени, из амбразуры повалил дым…
Оставив позади разрушенный дзот, солдаты вермахта рассредоточились за железнодорожной насыпью и залегли. Саперы кинулись обследовать мост. Обезвредили подрывной заряд под центральным пролётом. Лейтенант фонариком просигналил на западный берег: мост чист! Через мост помчалась бронемашина разведки, следом мотоциклетные и гренадёрские взводы в бронемашинах, тягачи с лёгкими противотанковыми орудиями. К мосту подходил танковый батальон.
***
Солдаты лейтенанта Майера, скрытые дымным туманом, переправлялись в резиновых шлюпках и десантных лодках. Не будь артподготовки, происходящее походило бы на воскресное соревнование гитлерюгенда по переправе через реку: солдаты гребли с таким же азартом и весельем.
Бегом поднялись по пологому склону, затаились, припав к земле. Ни единого выстрела со стороны иванов.
Ад бушевал в небе и далеко впереди, в лагере русских пехотинцев. Стена взрывов продвинулась дальше, и Майер увидел в бинокль, как мотоциклисты охватили лагерь кольцом. Мотострелки сгоняли растерянных, ничего не понимающих, безоружных красноармейцев в колонну, добивали раненых, отделяли и расстреливали командиров и политработников. Колонну погнали на свою сторону через приграничную деревушку.
«Вояки… — презрительно усмехнулся Майер, наблюдая массовое пленение русских. — Похоже, единственной проблемой в этой кампании будет вопрос: куда девать пленных недочеловеков».
В три двадцать семь лейтенант Майер выпрямился. Правая рука выхватила пистолет. Две Stielhandgranaten (прим.: ручные гранаты с длинными ручками, «колотушки») торчали за поясом, две — за голенищами, несколько круглых гранат М-39 «яйцо» в двух брезентовых подсумках давили на бёдра.
Лейтенант выдернул из нагрудного кармана сигнальный свисток на шнуре, длинно засвистел, командуя наступление. Цель взвода — хутор из четырёх дворов и двух старых конюшен правее военного лагеря русских. Задача взвода: безостановочное продвижение вперёд и уничтожение всего, что мешает продвижению.
— Vorwärts! Вперед! Schnell! Schnell (прим.: «Быстро! Быстро!)!
Это «Schnell!» — главный приказ в немецких армиях всех времён, механизм каждой немецкой победы. На сегодня для всех подразделений поставлена единая цель: вперёд — и только вперёд, не оглядываясь на соседей!
Рассыпавшись цепью, взвод бежал к хутору. Пересекли сад, приблизились к разрушенным взрывами конюшням.
Барабанной дробью вспорола тишину и заставил упасть на землю очередь русского пулемёта. К пулемётной дроби присоединилась сухая чечётка винтовочной стрельбы.
Мелодия фронта, скоро она станет привычной для всех.
Майер разглядывал в бинокль позиции русских, замаскированные в конюшнях.
Броситься в атаку или обойти укрепление с флангов не получится — пулемётные очереди и огонь винтовок подавляли любое шевеление.
— Похоже, у русских в конюшне устроен дот (прим.: долговременная огневая точка) и прикрывает его рота пехоты, — проворчал стрелок Ганс Шульц. И негромко пропел-проворчал любимые строчки из куплетов Мефистофеля, которые он ворчал, когда видел опасность или был рад чему-то: — Лю-ди ги-ибнут за-а-а ме-талл. Са-та-на-а там пра-авит бал…
Восходящее солнце за спиной русских слепило и не позволяло рассмотреть противника конкретно.
Прошёл час, пока на помощь взводу Майера подвезли противотанковую пушку.
Пушечный выстрел… Ещё выстрел… Весело, как швейная машинка, застрочил немецкий пулемет.
Иваны молчали.
Взвод Майера стремительно бросился к конюшням. Охваченный волной энтузиазма, один из стрелков закричал «Ура!», за ним другой, и вот уже все солдаты, восторженно улыбаясь, орали как ненормальные. Стрелков преисполняла гордость оттого, что они служат в вермахте.
Фельдфебель Вебер поторопил отставшего стрелка Шутцбаха:
— Пошевеливайся, а то опоздаешь на эту вечеринку!
Стрелок Хольц дурашливо проорал:
— Девочки! Снимайте трусики — намечается приятная работа!
Да, где-то стреляют иваны, где-то взрываются снаряды. Возможно, кто-то где-то погиб — на войне потерь не избежать… Но если кого сразит пуля, он погибнет смертью героя, потому что солдаты великой Германии сражаются за жизненное пространство для арийцев, за обещанные им гектары русских земель для немецких поместий. И за десять семей батраков-унтерменшей, обещанных к русским гектарам. Фюрер сказал: «Ваши имена, солдаты вермахта, имена ваших дивизий, полков и батальонов в памяти потомков навсегда будут связаны с величайшими победами в истории человечества».
В загоне сбоку от конюшни лежала мёртвая лошадь с распоротым животом, из которого вытекли внутренности. Кровавая картина выглядела немного комичной, как бывает, когда творятся не вполне понятные вещи, и вызвала у солдат неадекватную весёлость.
С восторженным ором солдаты ворвались в развалины конюшни. Сквозь клубы пыли и дыма солнечные лучи освещали развороченную позицию русских.
Прислонившись спиной к стене, точно окаменев, сидел красноармеец. У ног валялась винтовка. Пробегавший солдат пнул его ногой, русский упал. Иван сидел мёртвым.
В
