наружу и обрисовал ей ориентиры. И тут же я ее увидел. Я увидел машину, истинную француженку, которая выделялась из всеобщего потока двумя деталями: своим изяществом, а также тем, что Блондинка гнала, с легкостью обходя другие машины (многие сторонились, уступая ей дорогу, выражая свое почтение перед ее изяществом, я заметил это даже за такой короткий промежуток).
Я замахал рукой, о чем и сообщил в трубку.
— Вот я, возле машины, машу рукой!
— Ага, вижу.— И она отключилась.
Я наблюдал за ней, не отрывая глаз. За ее легкой маневренностью, за ее грацией. Она подкатила к обочине метрах в тридцати впереди меня. Я захлопнул дверцу. С замирающим сердцем двинулся ей навстречу. И даже видя ее издали, я знал: она именно такая. Да, такая, как я думал.
Когда до нее оставалось шагов пять, произошло нечто странное. Ольга улыбалась, глядя на меня, идущего к ней; она была возбуждена минувшей гонкой, это чувствовалось по румянцу на лице, что придавал ей еще большее очарование — да, она вполне соответствовала своему автомобилю, вдвоем они дополняли друг друга. Даже простая джинсовая одежда, которая так удобна в дороге, не скрывала ее ухоженности.
И вдруг ее лицо напряглось. Румянец исчез, и если на его место пришла не озадаченность, то что-то близкое к этому. Она как будто узнала меня, как будто вспомнила. Но она не могла меня вспомнить, мы никогда не встречались. Перемена длилась секунду, один миг; не пожирай я ее глазами, я бы ничего не заметил.
Не успел я испугаться, как все вернулось. Засветилась улыбка, на щечках заиграл румянец.
Но я помнил, что я видел.
Я пытливо заглядывал в ее карие глаза. Ветер трепал ее распущенные волосы, несколько раз ей пришлось убирать их с лица. Я боялся, что сейчас она скажет: извини, Муха, ты не в моем вкусе. Спасибо, мол, за езду, за гонку, за долгое общение, но теперь — пока. И голос у нее будет не прерывистым, а холодным.
— Здравствуй, Блондинка.
— Здравствуй.
Тушуясь, я просто протянул руку. Она пожала ее — сдержанно и вежливо.
— Поздравляю с победой.
— Сердишься?— Шутливым тоном я пытался скрыть свою нервозность.
— Я знала, что ты победишь.
Я не понял, всерьез она говорит или это тоже вежливость.
— Мне не нужна была победа,— серьезно сказал я.
— И это я тоже знаю.— Ее улыбка немного померкла, а в глазах зажглось новое выражение. Проклятье, сколько девчонок у меня было за мои тридцать холостяцких лет! И вот я встречаю ее, и чувствую себя мальчишкой. Абсолютно не могу предугадать, что она почувствует, о чем она подумает. — В этом и парадокс.
— Парадокс?
Она пожала плечами. Потом рассмеялась.
— Ты как Моцарт. Тот тоже никогда не считал себя гением, не стремился даже к этому. Писал, можно сказать, от нечего делать.
— Моцарт дорог…— Я хмыкнул.— Такое я мог услышать, наверное, только от тебя.
Прямо передо мной стояла сказка, а рядом – стояла еще одна. Даже дорожная пыль не смогла приглушить очарования и блеска Xsarы. Машина выглядела компактной, можно сказать, портативной, но из рассказов я знал, что там внутри свободного места более чем достаточно. Парадокс, как сказала Ольга. Если уж говорить о парадоксальности, то это она сама и ее машина.
Я не удержался, сделал шаг вперед, заглянул внутрь. Внутри все было овальным и мягкообтекаемым. Ни одного острого угла. Еще я знал, что в ней, в этой модели, собраны все мыслимые достижения человечества для защиты при аварии. Ужасно захотелось попроситься внутрь, как 12-летнем пацану, но я не решился.
— Ну? Ты все разглядел?
В ее глазах бегали чертики, и я понял, что это намек. Радует, что я понял хоть что-то.
— Вы обе — само очарование,— искренне признался я.
— О, опять красивые слова! Ладно, герой, поехали.
— Куда поехали?— Я не хотел никуда ехать. Впервые в жизни, черт возьми, я устал от езды.
— Держись за мной, сам увидишь,— сказала она, а потом с ехидцей добавила:— Я постараюсь не гнать.
И вот теперь я лежал в тишине гостиничного номера и спрашивал себя: верю ли я в то, что произошло? Верю ли я, что это не сон, не забытье? Что на самом деле я не лежу где-нибудь на обочине в искореженной машине, истекающий кровью, а все это — галлюцинации, бред умирающего, так и не добравшегося до своего счастья? Даже встреча невдалеке от Монумента Дружбы стала прозрачной, еще прозрачнее — деревня Аитово, и уж совсем небывалым казалось ее первое сообщение год назад.
Привет! Как трасса?
Боясь потревожить девушку, я осторожно пошевелился и заглянул ей в лицо. Закатное солнце, с трудом проникающее сквозь задернутые занавески, делало ее лицо смутным. Но мне хотелось софитов. Я хотел смотреть и смотреть на это чувственное личико, впечатать в память каждую ее черточку. Ольга лежала с закрытыми глазами, ее дыхание было спокойным и свободным, как она сама. Я знал, что она устала смертельно: сначала гонка, потом — пылкие любовные игры вдвоем.
— Спишь?— шепотом спросил я.
— Нет, конечно.— Она улыбнулась, не открывая глаз.— Разве можно уснуть после всего этого. И потом — я сова.
— Можно нескромный вопрос?
— Победителю можно все.
— Ладно… Когда ты заказывала номер в гостинице, ты ведь еще не знала, какой я.
— Хочешь сказать: вдруг бы ты оказался страшненьким и гаденьким?
В памяти всплыли слова девушки, зарегистрированной в «Сети» под логином Лада. Если победишь, я тебе отдамся, даже если ты страшный, как черт с кочергой. Неужели в этом вся правда взаимоотношений между полами? Неужели для того, чтобы иметь возможность обнимать такую девушку, как Ольга, нужно быть победителем, нужно взойти на Олимп? А если ты сверзился, если проиграл однажды: все кончено, она отвернется от тебя, отвернутся все.
Нахлынуло, хоть плачь. Я молчал, и Ольга удивленно открыла глаза. Наверное, по моему напрягшемуся лицу она поняла все без слов.
— Дело не в победе, Роман,— сказала она мягко.— Для меня она ведь тоже была не важна. Не скрою, я гнала, как сумасшедшая, один раз чуть не вылетела на «встречку». Но это азарт, понимаешь? Азарт, а не фанатичное желание быть везде первой.
— Тогда как ты узнала, каким я окажусь?
— А я и не знала,— ответила она и рассмеялась.— И гостиница тут вовсе не показатель. Мы в любом случае приехали бы сюда. Но мы могли просто пить вино и болтать до утра.
Я понял, что она подразумевает, и ухмыльнулся.
— А если бы я на тебя набросился?
— А я умею за себя постоять.— Она помолчала, а потом доверительно шепнула:— Даже когда мы уже были здесь, я не знала точно, буду я твоей или нет.
И вновь я в замешательстве. Но допытываться дальше глупо. Я спросил, она ответила. Как могла, искренне. Что еще можно требовать друг от друга в первый день знакомства? Лезть в душу? Я не чувствовал готовности вывернуться перед ней наизнанку, рассказать, к примеру, о том, как бороздил проклятую улицу Гоголя в поисках Алены, или как трахал незнакомую девчонку на сиденье после первого ралли.
Я вспомнил кое-что и встрепенулся.
— Слушай, может, ты мне объяснишь, с чего вдруг твой брат стал мне помогать?
Она уставилась на меня с изумлением.
— Помогать?!
— Ну, вроде того.— Я даже смешался.— Правда, он прислал мне только одно сообщение, причем, знаешь, не совсем логичное.
Она отвернулась и задумалась. Я ждал, перебирая в пальцах ее светлые волосы.
— Помнишь, я тебе писала, что он поклялся обыграть тебя в ралли?— спросила она после недолгого молчания.
— Да. А потом ты говорила, что десять человек уже пытались.
— Вот именно. Пытались. Я никого из них не видела, но знаю об этом. А он мой брат… И я понятия не имею, сдержал он клятву или нет.
— А ты спрашивала?
— А бесполезно. Если он не хочет отвечать, хоть бомбы взрывай — не станет.
Меня это немного озадачило, но я не понимал, куда она клонит.
— Хочешь сказать, что он мог тоже пытаться, но не смог?— осторожно предположил я.
Она коротко стрельнула глазами в мою сторону.
— Дело не в этом. Десяти человек уже самих по себе достаточно.
Она опять замолчала.
— Достаточно для чего?— недоуменно спросил я.
— Для подтверждения. Или даже так: для утверждения тебя в победителях.
Я поморщился.
— Да уж, угораздило меня. Оля, скажу тебя честно. Никаким геройством тут не пахнет. Это был нервный срыв. Истерика. Да, такая вот своеобразная автоистерика. Я до сих пор не понимаю, как мне удалось удержаться на кольце при развороте.
Она уставилась на меня.
— А ты сам не думал об этом?
— Ну…— Я смешался.— Я задавался вопросом, конечно. Но не то чтобы думал.
— А ты не думал, что есть что-то такое между тобой и дорогами? Какая-то связь. Родство. Дорога сама идет тебе на уступки?
Я медленно покачал головой. Нет, такое мне в голову не приходило. И вдруг я осознал, осознал ярко, насколько мы с ней дополняем друг друга. Как мы похожи. Прямо-таки до жути.
— Интересно, за какие заслуги?— пробормотал я.
Она пожала плечами.
— Ну и когда брат узнал, какое ралли мы с тобой задумали…
— Ты задумала,— перебил я ее.
— Я бы никогда не задумала без тебя,— отмахнулась Ольга.— Идея-то твоя изначальная. В общем, когда он узнал, то заявил, что лично не будет в этом участвовать. Он поддержал мою идею выставить нашу гонку на всю «Сеть», так намного интереснее. Но сам помогать отказался. Я-то думала, он встанет на мою сторону. А он вообще ни на какую не встал. Я пока ехала, мне пришло сообщений, наверное, сто. Он молчал.
— И почему?— Я был целиком заинтригован.
Она немного подумала, прежде чем ответить.
— Знаешь, есть такие люди… Они всегда остаются немного загадкой. Живешь с ними всю жизнь и все равно чувствуешь, что не знаешь их до конца.
Я кивнул. Есть такие. Одного я мог назвать: приятель Марата Ибрагимова, который встретил смерть на трассе.
— Вот он именно такой. Весь в себе. Он же старше меня, так что я не могу помнить его пускающим сопли и какающим в горшок, он для меня всегда – высота. Мне кажется, что это оттого, что мозг таких людей находится в постоянной балансировке. Они словно на кончике ножа — всю жизнь. Даже сами не знают, что им придет в голову завтра. Иногда мне кажется, что он любит меня не как сестру, а как дочь. И это странно хотя бы потому, что матери у нас разные.
— А сколько ему?
— Ему 36. И по национальности он чистый татарин. А я наполовину русская, наполовину татарка.
— Да ну!
— Точно.— Она рассмеялась.— Просто я — копия мамы, от отца ничего нет. Когда умерла первая жена, отец выбрал женщину вдвое моложе себя. Тогда ему было под сорок, а сейчас — 65.
— А как зовут твоего брата?
— Не все сразу.— Она мягко мне улыбнулась.
Мне хотелось спрашивать и спрашивать. Мои сведения о ее семье были скудными, почти туманными. Я знал, что отец ее — крупная шишка, едва ли не олигарх. Как он достиг теперешних высот? Кем он был в юности? Коммунистом? Беспартийным? Цеховиком? Каким было детство Ольги? Родилась ли она в роскоши, или ее семья в те годы только-только начинала восхождение к богатству и власти? Почему ее брат, вместо того, чтобы сидеть где-нибудь в кабинете, выбрал рискованный путь автогонщика? В каких ралли он принимал участие? У меня на языке вертелась тысяча вопросов, но тут внезапно Ольга прижалась ко мне, и я ощутил ухом ее пылкое дыхание.
— Я хочу еще. Очень.
Все мои вопросы исчезли, словно кто-то использовал функцию «стереть сообщения» на
