Я долго слушал, как телефон общается со мной гудками. Но гудки ничего мне не разъясняли, я их не понимал. Конечно же, она за рулем, неутомимая Королева Дорог, и не может взять трубку. Я притормозил у обочины и отправил sms-ку.
<Муха>: Я возле Толбазов. Остановился, чтобы отсалютовать самой прекрасной блондинке на свете. Отзовись.
Завел машину, и весь следующий час косился на телефон, ожидая ответа.
На смену эйфории пришла озадаченность. Ее сменило напряжение. Потом тревога.
Потом ужас.
Она не отвечала. Я слал ей сообщения каждые пять минут, и на личный номер, и в «Сеть». Я названивал ей по пятьдесят раз на дню, но лишь для того, чтобы телефон поговорил со мной гудками. Я ничего не понимал, я был шокирован. Она молчала. После того, что мы с ней пережили, она не могла исчезнуть, как год назад исчезла Алена.
Но это было так. Ничего не меняется.
Через пару дней хаотичных, панических метаний ко мне пришла первая трезвая мысль. Я отправил sms-ку ее брату. Ответа не последовало. Я не мог позвонить ему, как звонил Ольге: я не знал его номера. Мы общались через службу мобильной сети по логинам. Тогда я сбросил ему свой номер, умоляя мне перезвонить. Молчание. Я отшвырнул телефон и вцепился в волосы, сдерживаясь, чтобы не завыть.
Вот так я прожил месяц. За этот месяц мне не запомнилось ничего, кроме моих попыток возобновить связь. Я писал другим абонентам «Сети». Я спрашивал их. Ответ был один. Блондинка пропала не только для меня. Целый месяц о ней никто не слышал. Люди сожалели по этому поводу. Не я один привык к ее спонтанным сообщениям. Всем не хватало девушки, значащейся в «Сети» под логином Блондинка.
А еще были поздравления. Сотни поздравлений по поводу моей победы в ралли с хозяйкой «Ситроена». Люди спрашивали, какая она, эта Королева Дорог, ведь кроме меня с ней никто не встречался. Что я мог ответить? Ведь для меня она — единственная девушка на планете. Других для меня нет. Разве они смогут понять меня? Вряд ли. Я отделывался общими фразами. А в заключении просил сообщить мне, если кто-то услышит о ней.
Неделю назад все странным образом как в воду канули. Никто не отвечал, словно все ушли на фронт. И я перестал звонить Ольге. Потому что когда я попробовал вновь это сделать неделю назад, телефон заговорил со мной уже иначе. Любезно уведомил меня в том, что данный абонент недоступен.
Я подъехал к вокзальному киоску, где продают испеченную снедь и где вы можете рассчитывать, что вам за ваши деньги не подсунут старую подошву. Нужно перекусить, в обед я не смог себя заставить это сделать. Едва я подумал о еде, как меня затошнило. Желудок не желал принимать ничего извне. Он был полон. Он был полон сжатого ужаса, полон скомканной паники, полон страха. Для еды уже не оставалось места.
В который раз я потянулся к сотовому телефону. Весь месяц я только и делал, что теребил его в руках, даже спал, не выпуская из рук. Черт, ну и какой смысл? Я отправил сообщения им обоим — и Блондинке, и Пуле,— полчаса назад. Телефон Ольги недоступен. Пуля безмолвствует. Какой смысл?
Но я знал, что моей выдержки хватит самое большее на час.
Может, сгонять в Стерлитамак, на улицу Гоголя? Где-то там обитает девушка, которую я любил прошлым летом. Или думал, что люблю. Вдруг опять судьба посмеется, и сегодня я ее встречу? Как и мысль о еде, эта вероятность вызвала у меня отвращение. Надо же. Вот и вся любовь. Если бы с Ольгой было все так просто. Если бы… да только после ее танца смерти — я знал, что вычеркнуть ее из сердца будет невозможно. Это за пределами воли и разума. Это за гранью человеческих сил.
Но ехать было нужно, хоть куда-то, иначе помру. В езде сейчас мое единственное спасение. Симптомы настораживают. Сегодня я чуть не сорвался, когда Марат сообщил мне о том, что готов жениться на вдове. Никакой видимой связи с моей ситуацией, а я вдруг распсиховался.
Я вырулил к выезду из города, тупо двигаясь по трассе. Миновал бывший КПП, сейчас переоборудованный в дорожный киоск. Миновал знак, на котором название моего города было перечеркнуто наискось. Да, он перечеркнут. В моей душе его нет, мой город — каземат. А я заключенный. Я выбрался на прямую дорогу и еще издали заметил, что там впереди какой-то затор, какого тут отродясь не бывало, да и быть не могло.
Что-то случилось.
Сбросив скорость, я пристроился в хвост колонне машин, крадучись объезжающих место аварии. Работник ГИБДД жезлом указывал перешеек, по которому следует двигаться, чтобы не запутать следы — по ним впоследствии будет восстановлена картина происшествия. Еще несколько людей в форме ДПС стояло у раскуроченного «москвичонка». Одного взгляда было достаточно, чтобы охватить масштаб трагедии: без жертв тут не обошлось. Самих жертв уже не было, наверное, их увезла «скорая». Только груды железа и лужи крови.
Чуть дальше — грузовик. Сзади не слишком помят, строго говоря, там слетел только номерной знак. Куда хуже вид спереди.
А вот на встречной полосе… Господи, ТАКУЮ «Газель» мне еще видеть не приходилось. Ничто в груде металла не напоминало прежнюю форму: машина выглядела так, словно ее пропустили через мясорубку.
Что-то подстегнуло меня, словно кто-то окликнул. Я вывернул шею, оглядываясь назад, когда уже почти миновал место страшной катастрофы. Да, «Газель» была уничтожена. Но ее я разглядел. Разглядел отчетливо, поверьте, это не мое воображение. Она словно осталась специально для меня.
Желтая улыбающаяся рожица.
А чуть дальше, на обочине, я увидел…
Я преодолел еще метров двести. Внезапно мои руки стали трястись. Руки — они не слушались, их колотила дрожь, и эта дрожь в мгновение ока передалась всему телу. Я не удержал руль. Машина вильнула. Несколько клаксонов зло рявкнули в мою сторону.
Я встал у обочины. Смотрел на руки, как на чужеродный организм — я словно проснулся и обнаружил, что мне пришили что-то нечеловеческое. Руки бились об руль, цеплялись, пытаясь ухватиться за него в предсмертной агонии.
Я не мог ехать дальше.
Я пытался что-то срочно предпринять. Досчитать до ста, двухсот, вспомнить что-то хорошее, отвлечься. Вот, у моего шефа скоро свадьба. Ну, может, на радостях прибавит мне зарплату. Или, скажем…
Я не мог ЕХАТЬ.
Я видел ее. Видел ее там, на обочине. Мою смерть, я видел ее. Она смотрела мне вслед горящими, ненавидящими глазами. Я обогнал ее однажды, оставил ее одну на ночной трассе. Теперь она бродит по дорогам в поисках меня одного. Но ее ярость настолько сильна, что по пути она прихватывает всех без разбора. Она меня узнала. Она дышит мне в затылок. Она ищет меня, чтобы отомстить.
Руки продолжали трястись. Я не знаю, что на меня обрушилось.
Я не знаю, почему не мог ехать.
Я не знаю…
Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ!
150 миль.
Чего я еще не знаю?
Я не знаю, к примеру, почему я такой. Почему вместо того, чтобы жить обычной жизнью провинциального обывателя (кем я и являюсь), используя автомобиль в качестве приложения, я делаю все наоборот. Почему ради езды я все ставлю на карту? Почему трасса — стержень моей жизни, а все остальное — дополнения, обвязка?
Я не знаю даже, так ли это на самом деле. Может, я просто убаюкиваю фантазиями свою совесть? Может, однажды ощутив вкус дороги, я не могу уже остановиться? Во мне есть пороки, и они охватили меня, когда я впервые выехал на трассу. Я стал патологическим автомобилистом и сам боюсь себе признаться в своей болезни, в своей ненормальности.
Я не знаю, почему мои отношения с противоположным полом неразрывно связаны с дорогой. Следствие ли это того, что в далеком прошлом мою первую подружку сбил автомобиль? Они все исчезают вскорости, все женщины, в которых я влюбляюсь. Может, та давняя трагедия вовсе не забылась? Она стерлась из памяти, но продолжает управлять моей жизнью. Внутри меня образовался некий штамп катастрофы, трагедии, и обстоятельства складываются в соответствии с этим штампом.
Я до сих пор не знаю, смог ли я тогда обогнать боль Алены. Почему в действительности она исчезла?
Не знаю я и того, что было первопричиной нашего экстремального романа с Ольгой: ее первое sms или же мое ралли между двумя городами.
Я не знаю, с какой целью она послала мне то первое сообщение. Искала ли она родственную душу? Или это была просто игра, обычная шутка, развлечение в перерывах между главной страстью — ездой. Зачем были эти сумасшедшие гонки с противоположных концов Башкирии, а потом любовь в гостиничном номере, а потом смертельный танец на трассе?
Я не знаю, почему окаменело ее лицо при нашей первой встрече. Что такого она увидела во мне? Что такого во мне согнало румянец с ее щек?
Не могу даже представить, почему она пропала. Использовала ли она меня исключительно в качестве средства, а наше соревнование — проверка меня как кандидата? Я уже не знаю, действительно ли я честно выиграл или она мне поддалась. Быть может, получив от меня все желаемое, воплотив с моей помощью все дьявольское, обнажив свои пороки, она просто забыла обо мне. Или ей стыдно, что она открылась настолько? Или не стыдно вовсе, а просто все равно?
Я не знаю, я уже начинаю сомневаться, возможно ли было вообще продолжение наших отношений после того, что мы испытали вместе, когда ее Xsara летела сквозь ночь. Могут ли люди вообще быть вместе, вывернув себя друг перед другом наизнанку?
Я не знаю, зачем в таком случае она пообещала новую встречу. Чтобы не видеть моих слез, моей боли, чтобы избавить себя от ответственности? Ведь она приручила меня, а значит, должна быть в ответе.
Не представляю, зачем писал ее брат во время гонки. Что крылось за его незатейливым, даже скупым посланием, какой омут?
Понятия не имею, Господи, где она сейчас, что с ней.
Я не знаю, черт побери, почему не могу больше ездить. Что так повлияло на меня в той аварии? Какие ассоциации вызвала во мне смятая «Газель»?
Я переродился в ту ночь, когда мы любили друг друга в несущейся на головокружительной скорости машине.
Я — незнакомец сам себе.
Вновь обнаруживаю себя на том же самом месте. Участок дороги между моим городом и кольцом, где не так давно я виражировал на скорости 100 км/ч. Вновь и вновь, ежедневно. Я пытаюсь ехать, проклятье, быть может, это единственное, что у меня осталось — моя машина, моя езда. Я пытаюсь ехать, однако, едва доезжаю до этого рубежа, как мои руки начинают ходить ходуном, и я понимаю, что не могу. Я останавливаюсь на обочине и с тоской смотрю вдаль.
И все-таки мои глаза глядят в ту сторону. Только в ту, ни в какую другую, словно там притаился злобный рок, ты боишься его каждой клеточкой, но в то же время он парализующе притягивает тебя к себе. Там, в тридцати километрах, лежит город Стерлитамак, где на улице Гоголя пропала моя давняя любовь. А еще дальше, много дальше — Уфа. Где живет она, Блондинка, самая милая блондинка на свете. Она разъезжает по улицам города на красном «Ситроене», и водители уступают ей дорогу, а в особенности те, кто живет в «Сети». Ведь все знают, что она —
