Необычайное происшествие в Ватутинках

скомандовал «равняйсь, смирно», поднял руку к козырьку. Гонденко завел руки за спину, и процедил уголком рта.
- Отставить. Еще раз проведите поверку.
- Отставить! –  напряженно крикнул круглощекий капитан.  - Гордяков, повторите боевой расчет. 
Вечно сонный, как ленивец на дереве,  белобрысый Серега сейчас прогнал с лица вялость и выглядел оживленным пиратом, нашедшим карту с сокровищами. Он деловито развернул красную дерматиновую папку, достал лист с фамилиями и  причудливыми аббревиатурами – слава богу,  расчет свежий, а не месячной давности.
- Боевой распорядок, - прокашлялся Гордяков. – дежурная смена:  пост зас-телефония:  Благой, Швыра, Щеголев.
- Я – пробасил грузный Швыра
- Я, - пискнул тоненький Щеголев.
- Пост бе-пе четырнадцать…
- Стой, Гордяков. – Гонденко вытянул шею, - Благой заснул. Благой!
Строй молчал.
- Благой, почему я тебя не слышу? Кто тебя снял с нарядов, Благой?!  – резко произнес Гонденко. Он тронул фуражку и зашарил глазами по смене.
Солдаты отводили взгляды. Капитан кашлянул.
Подполковник насторожился.
- Благой?! – зычно повторил Гонденко. Не найдя характерный наглый прищур, возмущенно повернулся к Волку. Тот перетаптывался с ноги на ногу. Тихо произнес:
- Рядовые Фадеенков и Благой назначены флажковыми.
- А па-ачему вы их отправили с развода?! – слова Гонденко  не крикнул, а выплюнул словно яд. Обернулся к казарме, где старшина показательно суетился возле дневальных, и пролаял: – Старшина! Батянов! – Фока обернулся к плацу и вытянулся по струнке, – Батянов, верни с капепе флажковых!
Старшина подобострастно козырнул, развернулся боком и что-то прогнусавил дневальному, подметающему асфальт. Потом  махнул рукой на угол казармы. В ответ коренастый мужик в пилотке  степенно прислонил веник к бордюру и,  потирая замерзшие руки, с удивлением выпрямился. Это был светловолосый дедушка Згамук, хохол и усатый столяр,  выкуренный из своей норы по тревоге. Морзянку он давно забыл, но,  поднеся сжатый кулак к голове, ответил старшине как и велит священный Неустав: «ец, товарищ старший прапорщик», ( не «есть», а ЕЦ») после чего вразвалку двинулся вдоль казармы.
- Куда ты его посылаешь? Старшина, я тебе приказал, тебе лично! Эти найдут! – завопил Гонденко.
Строй одобрительно захихикал, украдкой делая Згаме неприличные жесты. Гонденко поморщился. Невольно он как бы поощрил неуставные порядки.
Коренастый солдат нехотя развернулся, взял веник и сокрушенно оперся на него, словно хоккеист перед вбрасыванием.
- Капитан, вы почему отпустили флажковых? – начал себя накручивать Гонденко.
Тут у казармы старшина Фока  опять  заполошно замахал руками, привлекая внимание. Но поднявшийся ветер глушил его робкие вопросы
- Да что еще неясно, Батянов? – недовольно гаркнул Гонденко, перекрывая вихрь.
- Кто флажковые, товарищ подполковник? Кого вернуть? – отчаянно переспрашивал старшина, придерживая плоский головной убор.
- Благой и Фадеенков!!! Забыл любимчиков своих?!
Старшина отдал честь, и, приплюснув пальцами фуражку, быстро потрусил  к выходу. С плаца было видно, как он забежал за белый кирпичный угол, перейдя на шаг, миновал короткий отрезок вдоль торца казармы, поднялся на крыльцо и скрылся в дверях приземистого загона КПП.
Несправедлив был Кондом к старшине. Не были они «любимчиками»!  Напротив, достали старшину они, да так достали, что осторожный «кусок» махнул на все и подал их в списке на увольнение в первой  партии! Увы…
И мне – увы, ведь  именно Фадей впер меня на смену. Вчера  Серега Гордяков похожий на вешалку в белой нательной рубахе, сидел в бытовке и колдовал над  расчетом. Старые, заходя с подшивой,  смотрели  через плечо и удовлетворенно кивали, видя себя за «родной» сетью, и лишь ленивым угрем возле Сереги извивался  узколистый, темноглазый Фадей.  Слышался басовитый голос: «Кошкина  ставь к нам, наверх»  «Уже поставил». «Куда?»  «На кубинцев», «Зачем  на «Камыш»? Ставь к нам, на БП 14!» «Тогда кого-то надо из нас исключать. Ты  в зал пойдешь?». «Ладно, пускай  «Камыш»
Именно Фадей подсуетился, чтобы меня записали на смену. Зачем?  За вчерашнее отчитываться?
Я поежился, украдкой потер щеку о край шинели.
Гордяков прокашлялся и близоруко углубился в папку.
- Бе-пе четырнадцать: Казановский, Фадеенков, Касамов,
- Я… я… - внятно, по-уставному отвечали из строя.
Вообще-то по Уставу следовало озвучивать и звания. То есть не просто читать: Иванов, Петров, Сидоров, а – рядовОй Иванов, рядовОй Петров, рядовОй Сидоров. Но  для ускорения поверки звания опускались, хотя про себя Гордей не забыл:
- Начальник дежурного  расчета бе-пе четырнадцать – старший сержант Гордяков - Я-а!  – довольно хрюкнул Гордей,  - Пост бе-пе:  Плутонцев, Кошкин.
- Я… я…
- Башня: Годына, Цымбал, Приходченко, Глухарев.
- Я… я… я… - громко отвечала «релейка». Релейщики сидели в стометровой  башне за железной дверью, словно гномы в норе.  Со своего поста они связывались с  БУСами, бортовыми узлами связи -  самолетами, ретранслирующими сигналы. Дверь в основании  башни выходила в лесную глушь, и релейщики регулярно самовольничали летом за орехами и грибами, готовили еду на тайных кострах, но застукать их еще никому не удалось. У радистов укоренилось железное мнение, что туповатые релейщики все-таки готовят где-то  в чаще жаб и диких ежей, и  постоянно недожаривают.  Иначе чем объяснить их повальное недержание кишечника?
- Вариант ка-ве  девятнадцать, усиление бе-пе:  Панов, Сомов, Небзак…
- Я.. я…я… - аккуратно звучали голоса.
- Джумаханов, Чочадзе, Кубовский, Тарабрин, Айзерман, Чуб, Садыков,
- Капитан, а почему смена не знает  направлений? - нетерпеливо перебил Гонденко.  Скошенная челюсть нелепо отвисла, рот приоткрылся косой чертой. Кэп растерялся.
- Никак нет, - отвечал Волк, - все расписаны по постам.
- Как же расписаны? А где полный доклад с указанием направлений? -  дежурный впился глазами в  пухлого офицера. - На каких радионаправлениях  сержанты Панов и Сомов?
…Радионаправления, они же «сети» - кусты воинских частей, расположенных в одном регионе, как правило пять – десять отдельных рот или батальонов со своим позывным.
- Сомов, ты знаешь, за какой сетью будешь дежурить? – Гонденко бросил издевательский взгляд на высоченного Сома, и тот сразу уменьшился. У дылды Сомова кроме высокого роста был огромный  нос, маленькие глаза и задумчивые, интеллектуальные интонации.
- Знаю, конечно, два года сижю, - тихо пробормотал  Сом и отвел глаза.
- Вы как проводили инструктаж? Они вообще готовы к ка-ве девятнадцать? На авось полагаетесь? Эти двое… - он брезгливо показал перчаткой на гнома с дылдой, -  одной ногой уже дома. Почему их поставили по тревоге? Панов, где твое направление? - Гонденко вытянул голову, и поискав в конце строя, где топтались самые низкорослые, рявкнул. - Сержант Панов!
- Я!
- Выйти из строя.
- Ец,  –  четко сказал Панов, и, давя ухмылку, сделал два шага вперед.
Гонденко секунду  рассматривал  крохотного сержанта с прилизанными черными волосами и кудрявым чубом…
«Черт побери,  - думал я, - как долго это будет длится? Неужели когда-то оно может закончиться? Это дурацкое, никому не нужное стояние на плацу. Эти припашки за старших товарищей. Эта потогонка нарядов. Неужели все это когда-нибудь уйдет в прошлое? А когда уйдет – как я себе отвечу – зачем оно было? Почему я сюда попал? А попав – почему сразу не сбежал? Мне же начмед сказал, что моя позвоночная грыжа - чистая нестроевая статья и можно подать на комиссию, не  говоря уж о зрении.  Зачем я был здесь, как ответить себе? Старшие говорят – будет что вспомнить.  А если вспоминать отвратительно?  Вызываешь из памяти веселье, а рядом тут и залет.  Может, потом станет  как говорят? Когда эти уедут? 
Неизвестно.  Пока прошлое рядом, в  строю, оно не становится прошлым.  Хотя  впереди  новая и приятная жизнь. 
Скосил глаза на ворота с домиком КПП.  Фадей там?  Старшина его не нашел.    Перед глазами возникло  лицо со впалыми щеками и темными запавшими яблоками, худющая фигура, с походкой болотной цапли: «Помните, вы уже не бобры. Тебе уже никто не может сказать: «Кошкин, ко мне»! Если увижу, что откликнешься, умрешь, понял?!» Блин, теоретик.
Ну да, мы не они.  И я больше  не я. Не бобер Демьян Кошкин. Полугодичной давности Кошкин,  для меня уже – «он».
А-а! Вот секрет «вспоминания»! Надо звать себя в третьем лице!  Тогда и прочувствуешь кайф!

«Ч» и «Ни-и-е…»

А как весело все начиналось! Карантин позади. Месяц, два – и Демьян в параллели. Параллель – это когда берут на  сеансы настоящей работы в сетях.  Но за результат  отвечает  оператор основного расчета.  Там иллюзия безоблачной службы уходит. Первый шок от той ночи,    когда Садыков  отжался стандарт, а  Фадеенков пробил ему  грудь – под утро улегся.  Быстро и бытово получилось: ляпнул на «телефоны» – «наушники», и тут же брякнулся на пол.  Получил в душу, отжался    и сел за работу опять.
В параллели времени валом, можно  письма писать.  Там красота, не наряды.  Сидишь в тепле, возле ящиков-радиостанций. За тысячи верст от тебя венгры, немцы, поляки, болгары  посылают в эфир электрические сигналы, что пищат в пластмассовых кругляшах, за название которых «наушники» Садык сделал стандарт. Телефоны, а не наушники. помни!
В роту назначен уставной старшина.    Его уже окрестили Фокой за деревянный дребезжащий голос. Любимая его присказка «Ни-е-е-е… товарищ солдат». «Ни-е-е-е».  Вот идет кагал на обед. А старшина предлагает построиться. «Зачем  идти в столовку построившись?» - недоумевает народ. Мы разве в армии? А ну да.  Ну и что?
«Я-а строем ходить не привык», - отвечает за всех Тимофеев, наставив на небо свои окуляры. 
У старшины падает планка,  и он выдает коронную фразу: «Ни-и-ие, товарищ солдат! Ни-е-е! Так у нас  служить не получиться! Пять нарядов вне очереди!» «Да хоть десять. Я, что ли,  буду в наряде?» - инфернально зевает старик Тимофеев.
Да, он не будет в наряде. Он исчезнет, как призрак!
И дальше теперь ротный люд, встречаясь,    изъясняется  так: «А не пойти  ли нам в чайник?  Н-и-е-е, товарищ солдат.  Зины еще нет» Или: «Ни-е-е-е, товарищ солдат! Я не пойду завтра в наряд по  КПП»
Постепенно обращения «товарищ солдат» видоизменяются на «товарищ дед, товарищ череп, товарищ тормоз» в зависимости от ситуации.
Корольков,  наш собрат,  шипящие произносит через звук – шчф, И у него не получается выговаривать слово «товарищ» - получается «товари-фш». Отчего добрый язва Макс подчеркнуто обращается к нему со словом «товари-щч», что постепенно входит  в привычку у всех. Потом «товарищ» сам собой отмирает и  к словам просто прибавляется «Ч». … «Корольковч, ты опять тормозич?»
Постепенно рождается  - «Ч». Забегая вперед можно сказать, с этих пор  будет жить в стенах Роты и умрет вместе с ней. «Ч» прибавляется раз за разом одним, другим человеком из нашего взвода. Вскоре второй взвод в принципе начинает болтать странным  ополяченным  «засом». Ч-ч-ч! Оценив новый смак и  уже другие, смежные племена начинают добавлять «ч»  к окончаниям слов, забыв о первопричине.
Например, вечер. Дневальный крикнул отбой. В расположении – веселье. Мы, черепа, уже попрыгали по команде Маги туда-сюда, с кровати назад, уже позанимались строевой