Необычайное происшествие в Ватутинках

строю и все подобрались.
- Корреспонденты: Биатлон – Потсдам, Аномалия – Дрезден, Крещатик – Веймар, Акация – Галле.
Кстати, кто такие «корреспонденты». Обычно в воображении сразу рисуется вертлявый тип с микрофоном, скороговоркой трындящий в телекамеру о чужих делах, далеких от тебя. В радиосвязи «корреспонденты» - узлы связи, то есть те самые батальоны, рассыпанные по лесам, полям и морям,  для удобства названные одним красивым словом.
- Нарцисс, Легенда?
- Нарцисс, Легенда – тамбуровские корреспонденты,  – бодро закончил Пан, – нам  их знать не полагается!
А «тамбуровские корреспонденты» вообще явление таинственное. Связь с ними ведется вслепую. То есть -  вглухую.  Тебе приносят крипту и после троекратного отстукивания позывного, ты просто пуляешь ее содержимое в эфир,  плавно нажимая на клавиши датчика Р-010, маленького ящичка с клавиатурой как в пишущей машинке.  И не ждешь ответа. Никто тебя не перебивает кодировкой «щлс» - «работайте медленней», как любят это делать ПУСы – полевые узлы связи, включающиеся лишь на учениях,  где операторы непривычные к работе боятся морзянки, или «щлж» - «работайте быстрей», как борзо приказывают несчастные мореманы, что за три года на своих плавучих кастрюлях превосходят в морзянке лучших ас-радистов мира.  Тамбуровский корреспондент  самый прекрасный! И еще загадочный.  Возможно, он  вообще не узел связи и не воинская часть, а  секретный агент! Просто – человек! И, возможно, женщина. Да, та самая, забытая еще со времен «Семнадцати мгновений», круглощекая поседевшая радистка Кэт, замурованная где-нибудь в полуразрушенном подвале, сейчас сидит и  ждет сеанса связи, чтобы записать в блокнот напиленную Паном цифирь…
… А еще я иногда думал, что тамбуровский корреспондент -  сам господь Бог. Он вроде точно есть, и ты даже можешь слать ему молитвы, но только он никогда не ответит.
…Развод заканчивался. Допросив еще нескольких  солдат, Гонденко поскучнел. Смена же явно томилась в предвкушении побега.
Гордяков сложил  красную папку, и доложил Волку об окончании расчета.
- Равняйсь, смирно! – скомандовал Волк, приложил руку к козырьку и повернулся к  задумавшемуся подполкану. – Това…
- Отставить,  – желчно сказал Гонденко и заложил руки за спину.  - Осмотрите подсумки.
- Смена, противогазы к осмотру! –  бодро гаркнул  капитан и втихаря поморщился, тронув нос, отвернув полное лицо от начальника, словно говоря по себя: «Я так и знал!  Штабная устрица, вот зачем ты затребовал локации, в которых ни черта не понимаешь?! Все равно ведь вернулся к испытанному способу поиска нарушений! Только время зря потратили. А если объявят тревогу»?!
Смена  нехотя полезла в брезентовые хотули, пошебуршалась и достала маски противогазов. Сизые кожухи лупато засверкали стеклянными кругляшами. Под серым небом даже стало светлей…
- Отставить,  – Гонденко потер висок, и перекошенное лицо  на секунду приняло человеческий вид.
И едва солдаты застегнули подсумки, Гонденко рявкнул:
- Смена-а-а-а!
Он придумал новую подлость!
- …газы!
«газы, газы, газы»
О боже, сколько же это все будет длиться, а?!
Молчит Всевышний. Хули - тамбуровский корреспондент.
Вновь зашуршали тряпичные клапана,  руки резво  натянули сизые маски на лица,  чьи-то пилотки попадали, одни нагибались, другие мостили неудобные уборы на скользком от резины черепе. Гофрированные хоботы завертелись, словно у шаловливых слоников...
- Отставить цирк! – прошипел дежурный.
Шеренги замерли.
- Разведите  строй.
- Первая шеренга - три, вторая - два, третья - один шаг вперед, шагом… марш! – с досадой скомандовал Волк, и посмотрел на часы.
Ударили каблуки:  раз-два.
Смотрю на казарму.  Число силуэтов за стеклами умножилось. Ради зрелища, люди сбежали с нарядов: свободные дневальные, пацаны с КПП, с патрулей, со столовой… Они любуются действом из за окон второго этажа, словно из театральной ложи, хлопают в ладоши, хохочут в безопасности за бликующими стеклами…
Гонденко степенно заложил руки за спину, и зашел между шеренгами. Начал бродить,  останавливаясь у безликих фантомасов,  отгибая края мешков и  заглядывая внутрь,  ища бумажку, книжку, или, о счастье! – бутылку…
«Какой он правильный, уставной! Как точно он выбрал время, чтобы показать нам свою озабоченность службой! Ведь все равно он будет обязан нас отпустить, даже если нароет косяк…»
Шумел ветер. Адски скрипели прахоря подполковника. Яловые сапожищи мерно, блестящим циркулем кружили по серому ватману… Подмосковье, узел связи центрального подчинения, отдельная рота,  плац, голый асфальт и пятьдесят человек в четыре шеренги ожидают окончания измывательства.

…И опять я возвращался мыслями к своему  невезению. «Вот отчего бы, - размышлял я,  – и отчего бы  тебе, грозный Кандоша,    вчера в наряд не заступить? Меня бы не погнали в столовую, я бы не схлестнулся с засовцами,  и не размышлял бы, какая подлость в моем сегодняшнем назначении на войну.. Да, я хороший радист, но ведь и деды асы. И потом, на смене сеансов боьше нет. Если только меня назначили на смену для работы, а не для развлечения».
Припомнились картины старых смен. Разные они были, в том числе и сказочные! Пришел на ум летний вариант, когда мы тащили  двухсменку - ночь дежуришь, днем спишь, сидели  в подземном бункере за рациями, прыгали по рабочим местам дедушек, отрабатывая сеансы и за них(Старичье же дрыхло). Мы забыли про наряды, и упивались гордостью, что тащим такую ответственность – связи округов, а  старики любовно огораживали нас, своих ночных нянек, от любых посягательств.  Мы заросли, ходили небритые, спали по два часа в день – отдежурив ночь, мы без проблем брали у старшины увольнительные и днем бегали в видеосалон -  и были счастливы. Но это летнее учение… И Фадея на нем не было. На пару дежурств он сходил, а потом записался в косари, сено для коров заготавливать. Иначе хрен бы мы так кайфовали. А чего его понесло на смену сегодня?
Чертов приказ! До тебя было все ясно! А теперь какая-то идиотская мешанина, никто ничего не знает,  даже сами старые растерялись!
Гонденко остановился перед мешковатым солдатом в противогазе, и  азартно вытащил из подсумка белые конверты!
- Ага!
По тигриному метнулся вдоль строя, туда сюда, вглядываясь в ряды, словно что-то упустил. Потом ровно и важно выпрямился, скомандовал:
- Смирно! – и холодно-кровожадно – Так, солдат, ты кто? Фадеенков?! Оставить противогаз! Снимай, я кому говорю! Капитан, отбой!
Заветный нарушитель  мерещился ему повсюду. Он забыл, что тощий Фадей смылся с развода, и больше не вернулся.
Строй захихикал: «Г..ндон на ручнике»
- Смена, отбой команды «газы» – спокойно сказал Волк.
Строй мигом снял  маски,  и лишь злодей не торопился.  Руки судорожно тыркались то в шинель, то в карман, то в подсумок… Потом показалась рыжая  шевелюра, веснушчатая физиономия, пляшущие паническую чечетку губы. Показалось круглое деревенское лицо,  с уголками, трагически загнутыми вниз,  и лже-Фадей, он же Ярослав, завершил посрамление звездуна.  Покорный Репа опустил руки вдоль туловища, и вытянулся по стойке смирно. Зазвучали восторженные комментарии:
- А  Фадей-то рыжим стал, рота, ты видела?!
- Фамилия? – подобрался  Гонденко, привстав на цыпочки.
- Рядовой Плутонцев. – упавшим голосом ответил Славка.
- Сколько служите?
- Год,  – пробормотал Плот.
- Го-од? – передразнил Резиновый, - Плутонцев, почему у вас в подсумке неуставные предметы?  Вы что,  как это у вас говорят: «постарели», да?
- Да. – смурно брякнул Славка и поспешно поправился, - Так точно!
- Что?! - от наглости дежурный едва не задохнулся, -  Пять нарядов вне очереди!!! Капитан, старшине передашь, чтобы его завтра  в столовую назначил! Лично проверю! Постаревший нашелся…  – Гонденко пожевал воздух обвислыми губами, лицо его поскучнело. Поправил кровавую повязку на рукаве кителя,  прошелся кривым взглядом по строю. Потом  взглянул на дневальных у казармы, опять переставших мести  -  и челюсть привычно сдвинулась в бок. Заложил руки за спину, направился к крыльцу. Старшина тут же принялся громко придираться к чистоте, уборщики, позевывая,  поправили сине-серые треухи, сонно и на одном месте завращав вениками, словно пропеллерами: не делая ни малейшей попытки сдвинуться. Силуэты на втором этаже отхлынули от окон..
Надрывные крики Кондома раздались у крыльца.
А смена тяжким, шаркающим галопом вынеслась за ворота, проскочила улочки, теплосеть, двухэтажный военторг, типовой дом офицеров, высокий трехэтажный почтамт, на который солдаты бросили  плотоядные взгляды – там билось сердце гарнизона, междугородный телефон! Быстро перебежали Калужское шоссе и перевели дух только на лесной просеке, под  защитой густых елей и сосен. Волчара взбодрился, поправил козырек фуражки и весело похвалил:
- А я думал, пиши-пропало,  у половины книжки с собой! Молодцы!
Строй шумно шаркал по просеке: «чух-чух, чух-чух». Взлетала подбитая носками сапог, задетая каблуками,  заиндевелая листва. Высокие кроны облетевших деревьев теснились над просекой, словно склоны скал – с них падали новые листья. Ветерок приятно обдувал разгоряченные лица.
- Г..дон же дежурный,  какие детективы, – авторитетно отвечали из строя,  – Верная банка на смену.
- А  Плутоша тормозит как всегда, -  прошамкал ендеер, тряхнув пилоткой, вертикально прилипшей к его мелкому затылку. Он шел вне строя рядом с капитаном,  и, подавшись к колонне, хлопнул мелкой ладошкой Плота по черному погону «СА». Круглое лицо и без того несчастного Славки скуксилось и превратилось в конопатую  губку. 
- Бумажные ошалавились. – ворчала смена,  – три дня  с приказа, а они уже в разнос пошли.
- Плутонцев принял удар на себя, –  не согласился Волк, сдерживая шаг. Строй не торопился, и Волк невольно его обгонял,  -  А штабному что главное? Неуставщину найти и  пар выпустить. Плутонцев громоотводом и послужил.
- Точно-точно, - соглашалась смена, - рыжим громоотводом. Если б не встал на ручник, умирали б еще на плацу.
- Да,  Кондому плевать на тревогу, подумаешь – война! Лишь бы  себя показать…
Деревенский гармонист переставал сопеть и успокаивался.  На веснушчатый блин возвращалась самодовольная улыбка. Волк посмотрел на часы, и озабоченно покачал головой.
- Гордяков, опаздываем!
- Смена,  шире шаг! Раз, раз, раз-два-три… Раз, раз, раз-два три… Миха, бля, ногу подбери!
- Я н-не могу, у м-меня мозоль. – бурчал сутулый вельможный блондин.
- Тогда в конец строя п…дуй, кусок недоделанный.
Смена снова долбит дорогу: «чух-чух, чух-чух». Из под десятков каблуков слышен звонкий, царапающий «клац» подковок. «Дз… Дз.. чух-чух, чух-чух».
Меланхоличный брянчанин Казановский еще не прапорщик. Но поскольку его белые ручки отторгают физический труд, а работать головой он не хочет,  он  меняет Роту на школу «кусков». Там он получит две звезды и через полгода вернется в часть. А отчего его прогоняют в хвост? Как он оказался в середине?  А так, что на шоссе, пользуясь суматохой, люди в шинелях снова заняли положенные места,  и теперь беззаботно ведут светские беседы. Лишь угрюмый Глухарев с длинным Приходей застряли в первой шеренге как не дергал их из второй  недовольный Джума -  в первой шеренге  ты идешь, как на