АКВАРЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ

исцелителю.



— М-м-м.



— Очнулся? Пить хочешь? — дал ему питье, — Ну как, получше?



— А где это мы? — он говорил еле слышно, почти шепотом.



— В скиту у монахов. А я тут живу. Уже второй месяц, — он снова дал ему немного отвара.



— А мотоцикл где?



— Не знаю. Следы там были — от нескольких мотоциклов, а мотоцикла не было.



— Значит забрали, — Юрчик говорил медленно, тихо и с остановками, — Как же они гнались за мной... Думал в лесу без дороги отстанут… Километров сорок по лесу проехал, пока бензин не кончился… Догнали… Башка гудит.



— Это у тебя от побоев. У тебя вон вся голова разбита.



— Ногами били.



— Отец Спиридон сказал, что все пройдет. Он прозорливый. За несколько километров увидел тебя в лесу, когда ты лежал без сознания, и послал за тобой. Он за веру в тюрьме сидел, изувечили его там. Зато Бог ему многое открывает. Вот травы попей. Это он заварил для тебя. Пей-пей. Поправляйся.



— Ты это…, ты на меня не сердись.



— А я и не сержусь. Я очень рад, что в скит попал. Правда. А то бы я так ничего и не знал.



— Чего не знал бы?



— Ну про Бога, что Он помогает.



— Ты думаешь помогает?



— Я уже не думаю, я знаю. А батюшка не велел тебя больше Юрчиком звать, потому что это кличка. А имя у тебя Георгий. Есть такой святой — Георгий Победоносец.



— Георгий. Хм! Странно как-то. Ладно, я посплю немного. А то башка чугунная.



— Спи, спи. А я акафист читаю Пантелеимону исцелителю о твоем здравии.



— Чудной какой парень, - он некоторое время слушал чтение, а потом заснул.











Прошел еще месяц. Заканчивался август. Георгий поправился, и в благодарность за спасение старался быть всем полезным. Впервые в жизни он окунулся в любовь. Это было совершенно новое для него переживание. Ни страха, ни чувства ненужности. Оказалось, у него была недюжинная сила. Он в легкую пилил дрова, колол, таскал. Ему словно доставляло удовольствие испытывать свои мышцы, причем с пользой для дела. Да еще когда Ленька смотрел восхищенными глазами, как он ворочает тяжелое бревно, или несет как детские игрушки почти на бегу в горку полные ведра воды. Ему нравились и церковные службы. Он стоял, не шелохнувшись, слушая и думая о чем-то. Он мало говорил, но всегда был готов выполнить любую работу. А Ленька все больше думал о том, что пора возвращаться в детдом. Скоро начало учебного года. Страшная опасность счастливо миновала и можно вернуться. Однажды ему приснился удивительный сон. Он ходил целый день и никому не говорил, но наконец решился.











— Знаете, в ночь на Успение я видел странный сон. Как будто я стою на высокой горе, и со мною все ребята из детского дома, и все воспитатели. Но я почему-то стою впереди. И мы как будто ждем чего-то. А вокруг огонь и тьма. И вдруг вижу, как напротив горы в отдалении прямо в воздухе явилась Божия Матерь Мария, а впереди Нее тоже в воздухе Младенец Христос, и Он благословлял всех нас. А руки Ее раскрыты, как будто Она открывает нам Своего Младенца Иисуса… что это значит?



Отец Спиридон сидел на скамеечке под раскидистой сосной, в руках четки. Он подумал немного, потом сказал:



— Спасет Господь всех вас в детском доме, а Она поможет вам, - Он словно говорил это про себя, как бы в раздумье.



— Аминь, - это Зиновий, он нес ведро с картошкой, но услышав, остановился, поставил ведро на землю и перекрестился и тоже задумался над чем-то.



— … Этот сон все время стоит у меня перед глазами. Все хожу и думаю о нем… боюсь его забыть. Мне хочется его нарисовать. Но я не знаю можно ли это?



— Можно. Но только Ее и Младенца, остальное не надо, - старец снова раздумывал над чем-то, словно прислушиваясь.



— А вы благословите меня, батюшка?



— Подойди, - тот подошел к нему, положил поклон, и старец благословил его, помолился, и поцеловал в голову.



— Спасибо, батюшка…



— Но не сейчас будешь писать и не здесь.



— А где?



— В детском доме. Уезжать тебе нужно. Возьми с собой святой воды, освятишь потом, когда нарисуешь, когда будет готово.  И учиться тебе надо.



— А как же я поеду? На чем? – Ленька спросил тихо, было немножко грустно, но это действительно необходимо, он понимал.



— Я довезу тебя до узкоколейки, - ответил Зиновий, видимо ему тоже было грустно, но и он понимал, что так надо, так будет правильно, - На лодке часа за три доберемся. Завтра как раз паровозик пойдет. Доедем на нем до железнодорожной станции, а дальше пассажирским поездом. Денег на дорогу найдем.



В это время подошел Георгий, немного перепачканный землей, с лопатой в руке. Он тоже работал на картофельном поле, убирал урожай.



— Батюшка, картошку докопали. Еще два мешка получилось, крупная картошка, хорошая.



— Спаси тебя Господи, отдохни теперь…, - старец улыбнулся мягкой улыбкой.



— Вот что, Георгий, я завтра поеду Леонида провожать… Сам-то ты не собираешься уходить? – Зиновий спросил неуверенно, не зная, как лучше сказать, - а то может с нами поедешь?



— … Я не собирался… А что, нужно уходить? – спросил он каким-то упавшим голосом.



— Да нет, но вдруг тебе скучно у нас. Ты уж вполне оправился. Смотри сам.



Спиридон все это время молчал, перебирая четки. Георгий вдруг осунулся как-то, застыл. Потом спросил неуверенно.



— А можно я останусь?.. Я хочу с вами… как вы…



— … Монахом стать? – Зиновий удивился.



— Если можно… я не смогу больше жить так, как раньше. Опротивела мне та жизнь…, - он опустил голову.



— Оставайся, - старец серьезно по-доброму посмотрел ему в глаза, - монашеская стезя – это твоя. Но монахом потом, а пока будешь на испытании, послушником, так положено.



— Буду, отче, только не прогоняйте, - он поспешно положил поклон.



— А в миру ты погибнешь. Да и некуда тебе идти, - старик печально вздохнул.



— Некуда, батюшка.







Дорога была немного грустной. Вначале они выработали версию, что отвечать, если будут спрашивать где провел лето. Решили, что он гостил на каникулах у крестного. Почему не отпросился? Боялся, что не отпустят. Виноват, больше так не буду. Если спросят где, сказать, что в соседней области, а точный адрес не спрашивал, не знаю. Спросят, что делал, сказать, что рыбу ловили, по ягоды по грибы ходили и т.д. в том же духе, как оно и было в реальности. На самом деле Ленька давно уже рассказал своему крестному и отцу Спиридону как именно он попал в этот лес. Они поверили ему. Оказывается, Сема, он же Шамуэль, действительно был знаком с Зиновием. Это тоже целая история. Если спросят, как добирался, сказать, что был не один, а с провожатым, знакомым крестного, с которым встретился случайно на вокзале, и который знал дорогу и помог ему. Не говорить кто провожатый и сколько ему лет, а что они потом расстались и где он теперь он не знает. В общем версия какая-то получилась. Потом они молчали. Когда проплывали мимо медвежьего камня, Ленька спросил, почему камень так называется. Прошлый раз ему было не до наблюдений и не до вопросов.











— Немного подожди и сам увидишь, - улыбнувшись ответил Зиновий, а когда они проехали достаточно вперед, он поднял весла и сказал, - теперь оглянись назад, - он дал ему время хорошенько разглядеть камень, удерживая лодку на месте.



— Ух ты, правда медведь, - мальчик удивился, камень, покрытый мхом, походил на морду зеленого медведя, который выглядывал из леса. Даже загривок зеленый образовывался из высоких елей.











По узкоколейке они ехали часа три. Это были неширокие вагоны, два ряда скамеек по два сиденья на скамейке, а не по три, как в обычных электричках. Поезд ходил два раза в неделю, рельсовый путь был один, в конце паровозик разворачивался по кольцу и снова выезжал на тот же путь. Все было интересно. На железнодорожной станции, куда они приехали, Зиновий купил ему билет, купил бутерброды с колбасой и с сыром, лимонаду, и дождавшись поезда посадил его в вагон, договорившись с проводницей, чтоб она присмотрела за ним. Они обнялись, Леньке хотелось поплакать, но он сдержался. Все-таки это был его единственный теперь родной человек — крестный, это даже больше, чем родной. Утром он был уже на месте. Придуманная версия сработала, все непредвиденные вопросы он просто игнорировал, опустив голову и сопя носом. В конце концов от него отстали и послали на занятия в свой класс. На переменке к нему подбежал Алешка.











— Ленька! Привет. Ты вернулся! Вот здорово! Больше не убежишь?



— Привет. Не убегу. Мне учиться надо. Каникулы то кончились.



— Ага. А я твой альбом сохранил. Я тебя никому не выдал.



— Ты настоящий друг, Алешка.



— А то! А ты где был?



— У добрых людей. А у тебя какие дела?



— Да все нормально. Видишь, подрос немного. Мышцы смотри…, - он согнул руку в локте, показывая бицепс.



— Ого! Правда подрос. Молодец… Слушай, Алешка, мне твоя помощь нужна…, — он заговорщически заглянул ему в глаза, - знаешь, мне один сон приснился. Такой необычный. Я его не могу рассказать, мне его нарисовать надо. Поможешь?



— Помогу конечно. Только рисовать то я так не умею, — он незадачливо почесал голову.



— Да нет, — Ленька улыбнулся, — ты только покарауль. Я в дровянике спрячусь и буду там рисовать, а ты недалеко погуляй и, если кто пойдет, ты мне свистни. Чтобы я все спрятать успел.



— Ага, понял. А ты долго рисовать будешь?



— Вообще-то долго, но не за один день. Выдержишь?



— Выдержу.



— Но только это тайна. Ты никому не скажешь?



— Ты же знаешь, Ленька, что я не болтун.



— Ну все, тогда завтра после обеда начнем, пока все гуляют.











Ленька решил