— Это он меня так нарисовал? Слушайте, ну похоже, — Ольга Николаевна медсестра искренне удивилась, увидев свой портрет.
— А вот Кузнецова. Ну вылитая Наташа. А еще Тарасов Алеша! Сразу можно узнать, — Татьяна Ивановна воспитатель не верила своим глазам. Это Соколов, мальчик из ее группы, кто бы мог подумать, что у него талант, а это явно талант. Да, он всегда неплохо рисовал машинки, самолетики, но, чтобы портреты…
— Художничек! — язвительно добавила Галина Макаровна, она кипела каким-то непонятным негодованием.
— Но ведь действительно похоже нарисовано, Галина Макаровна. Чем вам не нравится? – учитель биологии недоуменно смотрела на воспитательницу.
— Вы дальше смотрите..., — та с ехидством кивнула головой.
— Ой, Татьяна Ивановна, да это же вы! Сходство поразительное! — учителя продолжали листать альбом.
— Нина Петровна, вы его новые художества покажите, — это снова Галина Макаровна. Ей не терпелось что-то доказать.
— Товарищи, Галина Макаровна поднимает вопрос о допустимости пребывания в стенах нашего детского дома, вот этого произведения, — Нина Петровна показала икону. Мне трудно его как-то назвать. Я выношу это на рассмотрение педагогического совета.
— А Кто это? Похоже на икону, — это учитель математики, после непродолжительной паузы высказала свое предположение.
— Вот именно. Здесь дали правильное определение. Это — икона. Я как член коммунистической партии категорически заявляю, что это нельзя оставлять в детском доме, — торжествующе заявила Галина.
— А где он мог научиться рисовать иконы? — учитель физики недоуменно смотрела на рисунок.
— А где он вообще пропадал эти три месяца? Лучше бы он курил и дрался, и был бы на виду, и мы бы знали, как его воспитывать. А теперь я должна буду доложить партийному бюро, о том, что в детском доме процветает религиозный дурман, — Галина Макаровна решительно взмахнула рукой.
— Галина Макаровна, вот как раз вам, как человеку партийному, я и поручаю провести с детьми занятие по атеистическому воспитанию. Сколько времени вам нужно на подготовку? Недели хватит? Значит через неделю. Соберете всех в актовом зале и проводите, — директор устало села на свое место.
— Послушайте-ка. Ко мне приходит сегодня Тарасов Алеша и говорит, что у него болит голова. Просит таблетку. Глаза красные. Спросила его не плакал ли он. Так он разрыдался, я его успокоить не могла. Стала спрашивать, еле допросилась. Говорит, что у него отняли мамин портрет. Какой портрет? Я ничего понять не могла, — медсестра озадаченно покачала головой.
— В том то и дело, Ольга Николаевна, что этот портрет похож на его маму, — Нина Петровна машинально перебирала документы на столе. На самом деле она была в растерянности. Эта Галина дело так не оставит. Но в душе директор была на стороне детей.
— Подождите, товарищи. Как мог Соколов написать портрет Алешиной мамы, если он никогда в жизни ее не видел? Соколов у нас совсем недавно, а Тарасов вообще иногородний и родители у него погибли при аварии два года назад? — воспитатель старшей группы решила внести ясность.
— Вот именно! Это все детские фантазии. Настыдить, отругать, дать успокоительное и через неделю все забудет, — Галина решительно отстаивала свою позицию.
— Ну да, а потом сбежит, — это добавила учитель начальных классов.
— Нина Петровна, а есть в личном деле у Тарасова фотография его родителей? — учительница по физике подумала, что ответ будет сразу ясен, если сравнить фото и рисунок.
— Фотография есть. Вот она, — директор уже проверяла, сопоставляла, и именно поэтому боялась сделать ошибку.
— Действительно похожа. Это она. Одно лицо. Как это могло получиться? Может быть он лазил в архив? — учительница математики задумчиво разглядывала лицо на документе и икону.
— Да нет, это исключено. Я спрашивала его, он сказал, что видел этот образ во сне.
— Ну прямо мистика какая-то! — Галина снова отреагировала с сарказмом.
— Вы знаете, может быть не писать в протоколе, что это икона. Ну портрет и все. Это всего лишь акварель, к тому же это действительно портрет, — воспитателю старшей группы пришла на ум удачная мысль.
— Да, можно ведь и не писать, — Татьяна Ивановна с готовностью согласилась. Она была на стороне директора.
— Акварельный образ? — Нина Петровна задумчиво посмотрела на нее, — А давайте спросим Тарасова, как он сам трактует эту картину? Это же ему подарили. Что он скажет? И тогда мы решим, отражать в протоколе слово икона или нет. Вы согласны? — все закивали головами кроме Галины, — Ольга Николаевна, сходите за Алешей.
Медсестра вышла, все молчали, каждый думал о своем, но напряжение как-то висело в воздухе. Фотография и икона переходили из одних рук в другие. Женщины сравнивали, сопоставляли, смотрели на фотографию, на икону, а икона смотрела на них. Глаза Богородицы были материнскими, добрыми, спокойными и немного печальными, с какой-то даже едва уловимой укоризной. Они смотрели прямо в глаза того, кто держал икону. Невозможно было отвести взор. А Младенец Христос благословлял. Ох сколько воспоминаний нахлынуло на всех за этим столом. Кто-то вспомнил детство и причастие в храме, а кому-то привиделась мать, клавшая поклоны перед образом Пречистой дома, на коленях. Кто-то вспомнил, как забирали отца, увозили навсегда из дома, как он в последний момент благословлял детей. Самая старшая из всех женщин едва не перекрестилась машинально, но удержалась испуганно, виновато глядя на лик. Каждая из них понимала, что держит в руках чудо. Как мог ребенок написать образ Богоматери, да еще скопировать не виданный им ранее облик женщины, передать такое сходство в чертах, и такое непостижимое выражение глаз Богородицы. Одно то, что он увидел этот образ во сне, само по себе было чудом.
Наконец Ольга вернулась с мальчиком. Все повернулись к двери, в ожидании.
— Алеша, скажи нам, Кто это? — Нина Петровна по-доброму посмотрела на ребенка.
— Мама, - губы у него кривились, видно было, что он сейчас заплачет.
— Чья Мама? — директор хотела уточнить для присутствующих.
— Моя... — он опустил голову и шепотом, чуть слышно, добавил, — наша.
— Так. Возьми, Алеша. Иди, — она спокойно и решительно отдала мальчику икону, — тему по поводу этой акварели считаю закрытой, по высказанному ранее мнению большинства, и по имеющимся документам. Думаю, что в протоколе это можно вообще не отражать, поскольку это прения по вопросу, не входящему в повестку дня. А что будем решать по поводу художественной школы?
— Конечно, нужно хлопотать. Пусть учится, — Татьяна была рада, что все обошлось так удачно.
— Я тоже так считаю, — учитель химии вполне разделяла мнение директора.
— Подать документы.
— Мальчик должен учиться.
— Ну что ж, большинством голосов. Буду подавать документы. Вопросы есть? Нет? Все свободны.
— Ну я этого так не оставлю. Тоже мне — акварельный образ! — Галина поджала губы, и вышла первая, хлопнув дверью.
В детдоме наступило затишье. Алеша очень радовался тому, что ему вернули его сокровище. Он вложил икону между листами в папку для акварели, чтобы не испачкалась, или не смялась, и положил в свою тумбочку около кровати. Он даже был рад, что теперь не нужно прятать ее в дровянике, а что можно хранить у себя на законных основаниях.
Совет ангелов был тревожным, в воздухе висела угроза. Колокольня словно гудела от ветра. Где-то внизу обсыпалась штукатурка, обвалился кусок кладки. Ангелы молчали. Савва смотрел на запад, стоя на самом краю, его платьице билось на ветру, меч зажат в руке. Керен ходил взад и вперед по стене, опустив голову. Давар стоял на верхних перилах, оставшихся от сломанной лестницы внутри башни, прислушиваясь к чему-то внизу. Шамуэль машинально играл мечом направляя отраженные от него лучи солнца на окна бывшей трапезной, и о чем-то сосредоточенно думал. Ангелы готовились к битве. К битве с духами лжи. Это страшные, опасные духи, им ничего не стоило сломать нежные ростки веры. Это сильные духи, древние, коварные, искусные в убийстве, искусные в войне. Время пошло на счет. Пошел счет дням и часам до сражения.
— Икона осталась в детском доме. Это победа, — Савва говорил утвердительно, — Все, кто видел ее сегодня на педсовете, задумались о вере. Они ушли оттуда совсем другими, нежели, когда пришли…
— Значит у нас есть союзники, — Керен перестал ходить и посмотрел на Савву.
— Но этого недостаточно, — Давар поднялся на стену, — они все младенцы в вере, почти как дети, нужна еще помощь.
— Нянечка пока ничего не знает про атеистическое занятие, — Шамуэль перестал играть с мечом и присоединился к остальным, — Галина повесит сегодня объявление, и Анна начнет об этом молиться.
— А икона получилась хорошая, — Савва взглянул на него, — у всех иконописцев, кому ты помогал, лики выходили необыкновенными, особенно глаза.
— Я старался.
— Но нужны еще молитвенники. Слишком жестокая битва. И нужно еще хотя бы два свидетеля.
— Два свидетеля? — Шамуэль удивился.
— Да, два исповедника Истины, и мы победим, — Керен понял, о чем речь.
— Будут свидетели, — Савва поднялся над колокольней, — Давар, полетишь в скит, известишь Спиридона, скажешь, что нужна сугубая молитва всех их троих.
— Да, конечно, полечу прямо сейчас, — Давар перехватил меч, расправил крылья, и повернув на восток, поднялся в небо.
— А я созову ангельский собор. Всех Ангелов хранителей, а вы оберегайте детей, — Савва устремился ввысь и исчез из виду.
Было уже поздно. Старец окончил молитвы, загасил свечу, повернулся к окну и замер. На стуле сидел мальчик. Ему было лет семь. Ребенок сидел, опустив голову и глядя вниз, ноги его не доставали до пола, руками он опирался на края стула. Видно он давно уже сидел в келье и
|
