кисару замер. Голова бессильно опустилась на грудь. Сознание опять оставило кочевника, повинуясь тайным желаниям Сам-Ру.
Откуда-то со стороны, словно из тоннеля пещерных ртупов, прозвучало:
- Отходишь, нечестивец? Ну-Ну. Я уж тебя заждался, руки сводит от желания выбить из тебя аруту.
После чего вновь ненадолго наступила тишина.
- Живей же, подлый прислужник Сам-Ру! Не престало мне тебя уговаривать при тога. Только этого не хватало! Живее, приходи в себя, поганец! Да, поможет мне Великая Ра-Аам вынести всё это! Ты слышишь меня, эй? О, как же мне не терпится вытрясти твою аруту из никчёмного тела. Фокуру! Мирт, слышишь меня?
Хлёсткий удар по лицу на отмах, вызвал у воина очередной приступ тошноты, сопровождаемый рвотным позывом. Юноша попробовал сконцентрировать внимание на фигуре говорившего, силясь рассмотреть мужчину, словно из тумана, возникшего перед ним. Однако это оказалось не так-то просто. Изображение двоилось, а глазные яблоки жгло так, словно их специально до слез натёрли песком. Дым жертвенного костра ударил в нос. Запах пряных трав и веток палисомы могли означать только одно. Злобный взгляд огненных глаз на фоне морщинистого лица с татуировкой доходившей практически до самого подбородка. Безобразная голова, усыпанная мелкими шрамами, крупными складками по всему лбу не оставляли сомнений – перед ним стоял Рату!
Пробуждение несколько затянулось.
Жрец племени кисару, нервно расхаживал напротив пленника, подвешенного за руки к Столбу Позора. Ноги Мирта крепко перетянули жилами кута и при помощи старой бронзовой цепи приковали к неподъёмной каменной гире. Да так, чтобы кожа на теле юноши оказалась максимально растянутой. Вследствие этих манипуляций ее будет намного легче рассечь при ударе хлыстом. На открытом участке вокруг столба, собралась большая часть племени. Отсутствовали лишь: пограничные разъезды, отряд дозорных, несколько групп охотников, да охрана цобо. Жители кочевья столпились позади костра, разложенного в самом центре становища. Время от времени они перешептывались, обсуждая проступок юноши. Молодые кисару с интересом наблюдали за действиями верховного жреца проводящего обряд очищения заблудшей аруту. Процесс довольно сложный для восприятия юной аруту, но важный для становления тога, как и для всего племени. Очень легко попасть в немилость к богине, но не так-то просто заслужить ее прощение. Об этом кочевнику никогда не стоило забывать.
Рату, концом причудливо изогнутого посоха, приподнял голову Мирта за подбородок вверх. Костяные шипы, торчащие на конце полированной коряги, впились в кожу. Как правило, служитель культа Великой Ра-Аам опирался на него при ходьбе, когда появлялся перед соплеменниками на торжественных мероприятиях, будь то казнь, или вскрытие цобо. А делал он это не столько из-за присущей ему возрастной немощи, а больше для важности. Не было в посохе особой необходимости. Ноги жреца пока что служили ему исправно, при желании кисару вполне мог дать фору топориску. Однако Рату предпочитал создавать вокруг себя ареал божественной мудрости, сопряженной с его солидным возрастом. Хотя среди членов сумпу ещё оставались те, кто помнил его совсем юным мальчишкой.
Навершие больно сдавило горло юного воина, ограничив доступ кислороду в легкие. Всё только началось, а сил терпеть боль, уже нет. Вот же, охвостье кута! И как только богиня позволила Сам-Ру взять над собой верх? Запах горящей древесины, сухих ароматных трав, свежей крови, перемешанной с рвотными массами – змейкой стелился над поляной, дурманя кочевников. Обвивал широкими кольцами каменный столб, а затем поднимался под самый купол – туда, где его в качестве сакрального дара принимала Великая Ра-Аам.
Темнота, наконец, накрыла кочевье племени Рату. Пора! Самое время разбудить темное божество.
- Мирт! Мерзкий прислужник Сам-Ру, с недавних пор ставший гнусным предателем я обращаюсь к тебе по воле Великой Ра-Аам. Слышишь меня, фокуру! Хочу знать, где она? Не молчи, сын кута! Где моя маленькая Сита? – эмоции били ключом из тщедушного тела, казалось жрец, старается оглушить юношу своим хриплым криком. Старик наклонился к ушному отверстию воина, да так, что Мирт ощутил смрадное дыхание, сопровождаемое неприятным звуком скрежета зубов жреца, – Клянусь лучезарным ликом Великой Ра-Аам, я заставлю тебя сожрать собственное сердце! Ну что уставился, никчемный тупица? Не нравится? Подожди это только начало. Бойся моего гнева, несносный мальчишка, если Сам-Ру заберет её раньше положенного срока, тропа твоя окажется коротка! Очень коротка! Слышишь, нечестивец! Чего молчишь-то? Ты сгниёшь у меня на этом столбе, паршивый сын кута, недостойный называться кисару! Я лично, вот этими самыми руками прикончу тебя. Даже не изаню, что будет лучше. Можно было, конечно, отнять у тебя статус тога, так ведь ты даже этого не заслужил, никчемный фокуру! И зачем, спрашивается, только Роса получил благословение на тебя от Великой Ра-Аам?
Истеричное повизгивание Рату разносилось по всему кочевью, заставляя вздрагивать ворчливых гураму, мирно спавших за пределами поселения. Стоявший в дозоре тога невольно поежился, представляя искаженное гневом лицо жреца. Ах, ты ж, охвостье кута! В такие моменты Рату лучше не попадаться на глаза. Воин поймал себя на мысли, что был рад сегодня заступить в дозор. С каким рвением служитель культа исполняет волю богини, кочевник знал не понаслышке. Тога провел пальцами по глубоким рубцам на предплечье и попытался отвлечься от происходящего у жертвенного костра, переключив внимание на кутов, игравших у зарослей саговника.
Дети испугано переглядывались, прячась за спинами родителей. Юные потомки древних кочевников долины Диких Голубых озёр, пробовали самостоятельно разобраться во всём происходящем. Не сводя глаз в Рату, перешептывались между собой, пытались угадать, что дальше сделает служитель культа. Страшно, но в то же время жутко интересно. Они закрывали глаза руками и старались скрыться в тени родителей, как только раздавались вопли верховного жреца и он бросал испепеляющие взгляды в их сторону. Жуткое зрелище!
Старики, сидевшие полукругом, одобрительно закивали, в знак солидарности с Рату. Бывалые воины, молодость которых пришлась на кровопролитные войны с сиронгами, все, как один, поддерживали служителя культа. Они, шамкали ртами, скалясь, по сторонам, жалкими остатками полусгнивших зубов, при каждом удобном случае соглашаясь с мнением служителя культа Великой Ра-Аам. Совет старейшин - сумпу, давно уже потерял реальную власть, которая по факту целиком и полностью перешла к верховному жрецу. Не всем, конечно, нравилось такое положение дел, однако подать голос против и тем более выступить на стороне Мирта, никто не осмеливался. Любое их решение, принятое на совете, лишь формально, становилось законом, да и то, только после одобрения со стороны верховного жреца.
Всех, кто когда-либо мог противостоять Рату, протаскивать на совете активную позицию, выражая другую точку зрения, он давно отправил к праотцам. Каждый из них прекрасно понимал, что одного слова Рату будет вполне достаточно, чтобы лишить любого старика заботы соплеменников, а значит обречь на голодное существование и скорую смерть. Они боялись разменять комфортное пребывание в кочевье, по меркам кочевой Периферии, на статус харуту и вечное забвение в качестве мерзкого прислужника Сам-Ру. С возрастом былые принципы блекнут, обрастают мхом общественных установок и противоречий, пойти против которых способен не каждый кисару, особенно когда приходиться стоять на краю тропы.
Юного кисару, всегда, интересовал, скорее даже мучил вопрос: действительно ли Рату является отцом Ситы. Для себя юноша давно подметил одну странную закономерность: насколько Сита была доброй, отзывчивой, чудесной девушкой, настолько же омерзительным и кровожадным кисару был её отец. И вот, снова, эта мысль посетила воина, когда жрец обрушил на него тираду из самых отборных оскорбительных выражений и угроз. Рату трясло от неудержимого желания разорвать мальчишку на месте, но сделать подобное на глазах всего племени было недопустимой роскошью, даже для него. Сам-Ру провоцировал жреца, с каждым разом требуя все больше и больше жертвенной крови.
Мирт ужасно страдал, но прекрасно понимал, что по-другому и быть не могло. За Ситу, Рату заставит держать ответ любого тога, тем более его. Кисару сплюнул кровь, скопившуюся в ротовой полости, и еле слышно прохрипел:
- Светлоликий Рату, я пытался её переубедить! Уговаривал, даже угрожал, но …Сита … О, Светлоликий, ты же знаешь её! Она пригрозила, что если не отведу, то все равно убежит к рампа одна. Что мне оставалось? Отпустить? Позволить уйти?
- У – у – у, грязный фокуру! Лжешь, мерзкий прихвостень Сам-Ру! – жрец, как следует, замахнулся, а затем, изо всех сил ударил острым концом посоха юношу в живот, - Не могла моя девочка пойти на такую глупость! Куда она направилась? Ты знаешь. Куда? Ну, говори! Я не слышу тебя, нечестивец! Даже не надейся отделаться одной поркой. Меня не проведешь. Сите нечего делать у рампа.
Глаза воина округлились. Борясь с жуткой болью, Мирт приподнял окровавленную голову и еле слышно процедил сквозь зубы в морщинистое лицо Рату:
- Ситуст-Ра, - он сделал глубокий вдох, словно пытаясь зачерпнуть ещё немного силы из воздуха и добавил, - говорю же: она всего лишь хотела посмотреть на стены Ситуст-Ры, жрец. Мы, случайно напоролись на дозорный разъезд сиронгов. Сита уверяла, что давно мечтает … Уф! Мечтает увидеть стены …Я не успел …Понимаешь …Не смог …Она …
Очередной удар, добавивший ещё одну шишку на распухшей голове, привёл к тому, что Мирт, без сознания, повис на цепях.
- Всего лишь?! Посмотрите на него. Тьфу! Мерзкий фокуру! Какого кута вас понесло за границы Долины? Кто разрешил? Или тебе не было сказано? Молчишь?! Тьфу!
Старик, развернулся на месте, схватил торчащую из костра головешку и ткнул раскаленным концом в глубокую рану на груди Мирта, желая привести его в чувство. Жрецу не нравилось, что кисару так быстро проваливался в объятия Сам-Ру. Крик юноши, пропитанный страданиями и душевной болью, просочился в каждое кочали кисару. Он пронёсся над долиной и потонул в густых кронах лиственных исполинов. Где-то в горах на этот крик отозвался голодный охнос, пробивший крепким клювообразным носом серую скорлупу украденного яйца.
Рату хищно оскалился, довольный собой, смахнул стекавшую с губы слюну и зашипел:
- Нечестивец! Никчемный фокуру! Ты понимаешь, что до стены вам было всё равно не добраться!? Рампа! По всей границы расставлены рампа, поганец. Как вы хотели добраться до Пояса, минуя посты Сабатаранги, а? Скажи мне. Ты забыл про рампа Од-Ра?! Лжец! О – о - о! Останови меня Сам-Ру! Клянусь, я навсегда выбью из тебя мерзкую, прогнившую до основания аруту! Фаранги уже давно не появляются в наших краях. С чего вдруг они нарушили перемирие? Не подскажешь нам? Верно! Им незачем его нарушать, я не давал даже малейшего повода Сабатаранге! Не - е - т, тут другое и ты сознаешься в том, что задумал предательство, стервец! Говори! Предал племя, вскормившее тебя? Ну? Какого кута, ты отирался у границ, да ещё, прихватив с собой
