мою дочь, а? Думал запутать старого Рату? Не-е-ет, не выйдет! Я ещё спляшу танец Сам-Ру на пепелище из твоих костей. Говори!
- Жрец, мне нечего больше …сказать. Я не знаю, что привело их в земли кисару. Не знаю, но …
- Не знаешь?!
Старик трясущейся рукой сделал жест, призывающий всех к молчанию, немного выждал, пока кисару успокоятся, а затем вновь с силой ударил Мирта по лицу. Ах, ты ж, охвостье кута! Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на пленного и не растерзать на куски. Злость, до скрежета в гнилых зубах, разрывала Рату изнутри. К тому же он не хотел, чтобы юный кисару наговорил лишнего в присутствии совета старейшин и тем самым зародил среди соплеменников сомнение в его правоте. Конечно, Рату их не боялся, но разъяснять, что-либо горстке полумёртвых стариков, считал для себя унизительным. Отмахнуться совсем от обычаев, которые в племенах кисару все ещё свято чтят - жрец пока не решался. Для большинства тога - совет старейшин, по-прежнему, оставался весьма авторитетным органом власти, хоть и по факту номинальным.
- Заткнись, нечестивец! Ты, что не мог остановить девчонку?! Ситу-то? Боялся, не хватит сил? Или ты забыл: приближаться к рампа Сабатаранги, волей Великой Ра-Аам и сумпу – категорически запрещено! Не – поз – во - лительно! А тем более шастать по их земле, не понятно зачем. Врешь мне, мне? Вот же, болотная гниль! Ведь именно это, ты собирался сделать, да?! Подумать только – грязный фокуру, как ты осмелился отдать им мою дочь?! Ты её обменял? Говори! На, что променял, а? Или может мурги? Здесь замешаны мурги? Так и есть. Я чую мерзкий запах Сахра! Этот блудный сын кута собственный хвост готов продать! Говори! А может Асам-Ги-Рапид? С кем ты связался, ну? – эмоции переполняли жреца, он то и дело срывался на визг и колотил когтистой рукой по распухшему лицу кисару.
Наконец терпение окончательно лопнуло. Доведённый упорным молчанием юноши практически до исступления, жрец впился черными когтями в шею жертвы. Старик пытался вытрясти из него либо признание, либо жалкие остатки жизни. Ему вдруг стало все равно, какая тропа ждет его после этого. Тараща безумные глаза на Мирта, служитель культа едва сдерживал себя, отгоняя навязчивый шепот тёмного божества. Убить, убить, убить! Лишить ненавистного кисару жизни, а после расправиться со всеми кто к этому, так или иначе, причастен, включая Ситуст-Ру.
- Говори, нечестивец! Что ж ты молчишь, мерзкий прислужник Сам-Ру?! Сознавайся! Какую награду тебе пообещали всадники Сабатаранги, хизы или Сахра за мою девочку? Ну! Я жду!
Вспышка света в глазах юноши, от сильного удара посохом, на какое-то время отключила сознание и тем самым спасла от неминуемой гибели – Рату пришлось отступить. Кочевье вновь окружила привычная для этих мест тишина. Лишь тяжелое дыхание Рату с небольшим присвистом нарушало общую идиллию Периферии. Кисару выдохнули. Служитель культа, ненадолго прервал истязания, обвёл безумным взглядом присутствующих и обратился к стоящему в стороне рослому воину:
- Тур, приставь к нему надёжных тога! Самых лучших! И проследи, чтобы каждый, слышишь меня, тога, - каждый кисару, воздавал ему Почести Сам-Ру. Да, как следует! Учти, тот, кто откажется, немедленно должен занять место нечестивца, – жрец сделал пару шагов в сторону своего кочали, обернулся и добавил, севшим от истеричного крика, голосом, - Да, и не вздумайте его кормить. Ни кусочка - так хочет Великая Ра-Аам. На все ее воля. Пару рассветов повесит, а там посмотрим.
Рату, ещё раз, бросил взгляд, полный ненависти, на пленника. Сухие пальцы стиснули посох до боли в суставах. Как же он его ненавидит! Тьфу! Несносный оплот Росы! Жрец оскалился, словно голодный топориск и дрожащей рукой потёр амулет в серебряной оправе с крупным аметистом по центру. Этот культовый атрибут, висевший на тощей шее старика, указывал на принадлежность к жреческому сословию. По обычаю кочевников, его мог носить только верховный жрец самого многочисленного и сильного племени. Благодаря удачной дипломатии Рату удалось заручиться поддержкой основных племен и, конечно, самой Ситуст-Ры. С некоторых пор Сабатаранга смотрел сквозь пальцы на кочевавших под боком кисару, однако долго так продолжаться не могло. Жрец желал власти, а сиронги пристально следи за тем, чтобы никто из кочевников не мог набрать мощи, которая позволила бы пошатнуть позиции Твердыни на просторах Периферии. Хватит с них и Хитро-ох-мавла!
Служитель культа Великой Ра-Аам, небрежно поправил, съехавшую на плечо массивную цепь. С трудом сдерживая себя, чтобы не накинутся на беспомощное тело, висевшее на столбе, он плюнул с досады, себе под ноги и поковылял к жилищу. Весь путь жрец, что-то невнятно бормотал, пугая своим видом безумца, проходивших мимо кисару. В гневе Рату был страшен и невероятно жесток. Старик то и дело оборачивался к жертвенному столбу и выкрикивал проклятия в адрес пленника, обещая кару Ра-Аам, буквально разрывал, красными от гнева, глазами израненную плоть юного кисару.
Вскоре кочевники потеряли всякий интерес к Мирту, не спешно разбрелись по своим кочали. Тьма разгоняла их, заставляя задуматься о делах грядущих. Кисару занялись привычными для них бытовой суетой, словно ничего серьезного не произошло. В правление Рату наказание за ослушание стало вполне чем-то привычным и даже скорее обыденным. То мурги отобьют часть стада, то дозорные пропустят охноса или того же агато. Карающий перст Рату тут, как тут! Старик держал соплеменников в строгости, жестко пресекал любые вольности, наказывал за непослушание и тем безмерно гордился. А тут надо же, такой промах с собственной дочкой. Не доглядел! Конечно, жрец был в не себя от гнева и досады.
Наконец все кисару разошлись по кочали, площадка опустела. Гомон голосов очень скоро сошел на нет. Мимо юноши лишь изредка пробегали осмелевшие малыши. Они притормаживали, поравнявшись с пленником, пытались заглянуть ему в лицо, а если повезет, то и дотронуться до хвоста. Каждый знал, что в такие моменты в глазах пленника можно увидеть Сам-Ру, ведь провинившийся оказывался на самом краю тропы. Совсем немного нужно, чтобы темное божество приняло жертву.
Желание лишний раз пощекотать нервы, толкало их на весьма необдуманные поступки. Не раз тога приходилось рисковать аруту, чтобы спасти заигравшуюся детвору из лап темного божества. То выведут из себя самца гураму, то отправятся ловить детеныша топориска, а то и вовсе полезут к Царогским скалам за яйцом охноса. Вот и сейчас, когда по всему кочевью чувствовалось присутствие Сам-Ру, малыши не хотели упускать возможности позабавить себя.
Подкрадывались к Мирту, громко кричали, так, чтобы он обратил на них внимание, смотрели, как поведет себя полуживой кисару. Юноша хрипел, прося воды, малыши кричали и разбегались кто куда. Затем, добежав до окраины площадки, куда не дотягивались отблески жертвенного костра, начинали бурно обсуждать и строить предположения на счёт участи уготованной могущественным жрецом опальному Мирту. Наконец, когда дети убедились в том, что кисару больше жив, чем мертв, а Сам-Ру рядом нет, довольные собой, разошлись по кочали.
Становище племени Рату, представляло собой группу жилищ – остроконечных кочали, расположенных по спирали. Её начало приходилось на центральную площадь, где кисару, как правило, собирались для решения важных организационных вопросов, проведения торжеств, общих собраний либо ритуалов, посвященных культу богини Ра-Аам. Здесь же находилось святилище, напротив которого стоял чёрный, от крови непослушных и неугодных жрецу соплеменников, Столб Позора, или по-другому Перст Сам-Ру. К нему, время от времени, за особо тяжкие прегрешения перед богиней, приковывали провинившихся членов общины. Похищение дочери жреца, будущей служительницы культа Великой Ра-Аам, приравнивалось к довольно серьёзному проступку. Подобное кощунство обязательно подвергалось осуждению всеми кисару, от мала до велика, сочувствующих быть не должно. Особенно ответственно подходили к этому тога - воины, получившие право иметь саяк после прохождения обряда инициации. Они с гордостью носили на щеке рубец от клейма-тух и являлись главной опорой и защитой власти верховного жреца.
С наступлением рассвета, каждый взрослый мужчина племени, проходящий мимо Перста Сам-Ру, обязан был нанести один удар ритуальным хлыстом по телу осуждённого. Конец хлыста обмазывался специальной мазью, которая попадая в рану, вызывала жуткое жжение и нестерпимый зуд, тем самым принося невыносимые страдания пленнику. Кисару, под влиянием религиозного верования, искренне считали, что только через страдания и боль виновные могут очиститься от скверны Сам-Ру и получить прощение богини. Воздав подобную «похвалу» Великой Ра-Аам и плюнув в лицо провинившемуся, воин мог надеяться на её дальнейшее покровительство. Богиня сопутствовала им на охоте, дозорном посту, в семейной жизни, быту, а также на поле боя.
Отблески яркого костра плясали по мускулистому торсу пленника. Они отражались в капельках крови, тонкими нитями, сочившимися вниз по телу Мирта. От туники, из тонкой кожи молодых кутов, почти ничего не осталось – пропитанная насквозь кровью, разорванная многочисленными ударами хлыста, она свисала с него жалкими лохмотьями. Сатунгасу оставшуюся ещё от отца, тога предусмотрительно сняли с юноши. Все кисару, от самых серо-желтых песков Ситуст-Ры до вершин Царогских скал, прекрасно знали, как тяжело достать, хорошие доспехи. Не каждый хиз возьмётся за их изготовление, да и попробуй ещё найти тех бродяг Периферии, которые согласятся сработать заказ для Рату.
Асам-Ги-Рапид, под покровительством кланов Беглой Сойки, трепетно оберегал право торговли с дикими племенами по всей Периферии. Особенно с теми, кто находился по эту сторону от Перевала. Главный хиз не позволял идти на уступки кисару, из тех племен, что поддерживали Рату. После того, как жрец свел Ги-Рапида с рахгутами Сабатаранги, в посредничестве старого кисару отпала необходимость. Хиз ловко воспользовался неудачной сделкой верховного жреца с шайкой Хоты Кариеда. Хота перестарался, пролил больше крови, чем следовало, наделов много шуму по ту и эту сторону Долины. Кланы остались недовольны, а Хота вывернулся, сделал крайним во всем Рату. Ги-Рапид, в свою очередь, обвинил верховного жреца в несоблюдении договоренностей, по которым Рату должен был решать вопросы личного характера только через него. Жрец сильно поспешил, наладив контакты при помощи Рурсура, не только с Сахра и Головастым Тутом, промышлявшими разбоем на правой стороне Извилистой Мо, но и с такими отпетыми мерзавцами, как Битый Рог, Сандо Толстогуб и, конечно, Хота Кариед. На этом полноценной торговле с хизами пришел конец.
Поэтому Рату стал держать племя вдали от их центральных маршрутов проложенных Асам-Ги-Рапидом, так что за хизами следовало ещё побегать. Каждый ремесленник знал, нарушь он распоряжение главного хиза и придётся долго скрываться от мургов, к примеру, того же Толстогуба или Головастого Тута. За хорошую плату, наемники не чурались даже самых мерзких поручений, на вроде разорения цобо или осквернения святых мест для кисару. Поэтому кочевники старались
