прощения?
Неужели нет желания обрести, наконец, тихую обитель? Занять теплое местечко на Небесах и в бестревожной нирване размышлять о пройденном пути? Зачем продолжать упорствовать в лже-идеях, множить бессмысленные жертвы...
– Ты упрямец. Купаешься в дьявольских заблуждениях, не думая о последствиях. Не смирился даже через века. Не даешь душе успокоиться. Мыкается она в поисках загробного пристанища и везде получает отказ. Бродит - одинокая, неприкаянная...
- Господь послал мне надежду спастись.
Жюль-Жиль выпрямил грудь под доспехами и встал в величественную позу, по-театральному: одну ногу вперед, ту же руку – к зрителям. В одеянии рыцаря он ощущал себя килограмм на сорок тяжелее, от того самоувереннее. Он не собирался продолжать оправдываться перед какой-то бывшей ведьмой. Она - пройденный этап. Приоритеты сместились.
Он посмотрел ласковым взглядом на Жаннет.
- Господь послал мне второй шанс. Использую его с большей пользой и благоразумием. А ты, Перрина, не забывай! Дьяволу поклялась - быть мне верной. Помни клятву!
- Я помню. И не изменю. Клятвы, данные сатане нарушать труднее, чем Богу. За нарушение - страшнее наказание.
Старуха посмотрела на девушку, коротко. Потом долго – на барона.
- Господь слишком милосерден. Не понимаю, за что тебе дарована еще одна попытка. Не поможет она. Ты по судьбе грешник. Только еще одну душу погубишь, - сказала она с интонацией повествовательницы плохо кончающихся сказок.
И убежденностью предсказательницы будущего, которое знала точно. Чтобы заглянуть наперед, не требовалось раскладывать карты или читать по руке. Она имела дар. Не зря когда-то давно, еще при жизни, выдавала себя за колдунью, знавшую толк в предсказаниях, приворотах, ворожбе.
Тогда, шестьсот лет назад, ей внимали охотнее: времена были темные, народ доверчивый. А барон де Рэ опять глядит с сомнением. Ну да не впервой – он всегда отличался упрямством, граничившим с самодурством.
Может, хоть сегодня послушается разумного совета...
26.
Последняя попытка – пробудить сострадание, добиться своего. Перрина приподняла брови в жалобной гримасе и вдруг униженным тоном попросила:
- Оставь ее! Не губи во второй раз. Чистая душа не поможет грешной, неприкаянной...
- Да что ты заладила – грешная да неприкаянная! – перебил рыцарь, возмутившись. – Посмотри на себя. Сидишь здесь испокон веков взаперти, на отшибе, столетиями живого человека не видишь. Ни отвелечься, ни поговорить, одичала - одна на весь лес...
- А я не одна, - неожиданно живо заявила хозяйка. От жалобной интонации не осталось следа. Повторила для убедительности: – Я не одна. Со мной души. Такие же, как вы. Вон посмотри, они там ходят.
Она округло повела рукой. В пустом зале, где поначалу сидели только четверо, создалось впечатление толпы. Внезапно и ниоткуда - внутри оказалось полно народу. Только не из плоти и крови. Сумрачно освещенную комнату наполнили живые тени, падавшие неизвестно от кого.
С монотонным гудением они кружили, скользя по стенам, полу и обстановке, существуя сами по себе, не замечая присутствующих. Темные фигуры их постоянно меняли очертания. Попадая с одного предмета на другой, причудливо надламывались, походя на людей, неестественно поломавших кости конечностей и туловища.
Из-за чего тени принимали вид получеловеческих, полугеометрических фигур, которые не придумает самое извращенное сознание или психоз. Только абстракционизм. У настоящих людей такие повреждения были бы несовместимы с жизнью. Теням погибнуть не грозило.
Ужас сопровождал их появление: когда не видишь хозяина тени, приходят мысли о потустороннем. Низкое гудение их нездорово действовало на нервы - расшатывающе, изматывающе, подобно ненастроенной, однотонной радиоволне, которую хочется поскорее отключить. Пока с ума не свела.
Барон де Лаваль выжидающе насторожился. Жаннет испуганно- суеверно застыла. Гастон, который расслабился и едва не начал дремать, вскинул голову, суеверно замахал руками.
- А, черт! Ведьма!
Жаннет оглянулась на хозяйку. Та показала глазами, мол, не бойся, мы сообщницы, тебя я не хотела напугать. Девушка сморгнула и послушалась - не в первый раз.
Словно по команде, сознание ее изменилось. Страх, заявивший о себе при появлении темных силуэтов, по велению Перрины исчез - за ненадобностью пугать.
Незаметно мысли ее свернули в направлении, отвлеченном от теней. Развитие сюжета увлекло. Понравилось участвовать в этой фантастической мистерии, постановке без режиссера и зрителей. Одни фигуранты, играющие не по сценарию, а как придется, и Жаннет – в их числе. Интересно. Захватывающе. Любопытно, чем кончится – только и всего.
Барон огляделся на тени, спросил старуху:
- Это кто?
- Это мои посетители. За все время, что существует трактир. «Сердца Жаков» - буквальное название. Их сердца остались со мной навечно. Души тоже. Помнишь стишок:
Трактир у дороги найдешь,
Открыт и в жару и в стужу.
Но если в него войдешь,
Уже не выйдешь наружу...
- Так это те, кого ты заманила и...
- Вот именно, - невозмутимо отозвалась Перрина. Добавила, улыбаясь-ощеряясь: – Они были неосторожны. Доверчиво переступили порог. Вы сделали то же самое. И тоже не выйдете.
- Глупости лопочешь, химера! – крикнул Делакруа, окончательно пришедший в себя и почуявший, что запахло жареным - в переносном смысле.
От гудения или от другого - нервы его не выдержали. Древняя старуха выжила из здравого рассудка, выдает ерунду за правду. Кто ей поверит? Только такой же слабоумный, старый пень, как сама. Гастон к этой категории не относится.
Все, надоело слушать безумные речи и наблюдать чертовщину!
В дожонце проснулась энергия разрушения. Воспрял сопротивленческий дух, ожили партизанские замашки. Захотелось заявить о себе, перестать ощущать пешкой в чужой игре. Взять, что давно положено, да уносить ноги из колдовского вертепа.
- А-а-а! – зарычал он. Вскочив с места, одним движением руки смахнул прочь все, находившееся на столе.
По комнате разлетелись тарелки, рюмки, кости, остатки мяса и овощей, горящие свечи, от которых пол и мебель моментально занялись ярким, веселым пламенем. Вспыхнули подозрительно быстро, будто были заранее облиты горючей смесью.
Сметенными вникуда оказались также очки, которых Жаннет стало жальче всего. Она вздрогнула и проводила прощальным взглядом родные корректирующие стекла, которые, звякнув об пол, отлетели к той самой крысиной норке в углу.
Очки еще можно было спасти, пока не добралось всепожирающее пламя. Без них ощущала себя беспомощной и неуверенной, особенно - если смотреть вдаль и подписывать документы. Только собралась подняться...
Но - не получилось.
Озверевший Делакруа грубым способом пресек ее попытку воспользоваться мышечной дееспособностью. Упершись двумя руками, он двинул от себя стол, ловко заблокировав Жаннет на табуретке. Испустив боевой возглас и приготовив кулаки, Гастон бросился к барону. Который хоть и преобразил впечатляюще внешность, для дожонца остался врагом государства номер один.
- Давай деньги! – заорал он, состроив страшную гримасу. Дьявольский эффект ее усиливали всполохи огня, в сумасшедшей пляске прыгавшие по лицу. Которое вспотело и лоснилось от разных теплообразующих причин: выпитого вина, жаркого камина и пылающего негодования.
Не успел он дотронуться до железных доспехов де Рэ, как гримаса на лице поочередно сменила несколько выражений. Точнее, одно выражение сменилось различными степенями себя, с каждым разом усиливая интенсивность. Устрашение уступило место удивлению. Потом крайнему удивлению. Потом удивлению до предела. От которого Гастон вытаращил глаза до такой степени, что почти вылезли из границ.
Дожонец открыл рот и начал молча загребать губами воздух. Неуверенно отступил на два шага. Остановился. Поразмышлял. Пошатнулся. Подогнул колени и грохнулся ниц перед бароном, будто целовал землю у его ног.
Тут наблюдателям, в том числе остановившимся и замолкнувшим теням, стала ясна причина его резко изменившегося настроения и странного поведения. Из спины Делакруа торчал закопченный шампур, на котором недавно жарилось мясо.
«Негигиенично, - неуместно, но довольно подумал рыцарь. – А Перрина – молодец. И на сей раз не подвела, соблюла клятву».
- Ха-ха-ха! – услышал он рядом.
Старуха Мартен хохотала, раскрыв несвеже выглядящий рот от уха до уха. Впервые Жаннет рассмотрела поистине нищенское состояние ее зубов: отсутствовали не только передние, но боковые и задние за исключением клыков.
Ее непрезентабельный вид, а также смех психически нездорового человека, ужаснули девушку. Заставили очнуться от бездеятельного наблюдения и бесцельного сидения на стуле. Убийство – не шутка. Сюжет реалити-спектакля начал развиваться по самому непредполагаемому сценарию.
Жаннет не хотелось стать в нем соучастницей.
27.
До последнего момента девушка надеялась, что шоу окончится примирением сторон - по закону Голливуда. Очевидно, ошиблась. Она не знала, что постановка с ее участием только начиналась, а насчет хэппи энда у руководителя спектакля имелись очень большие сомнения. Вернее, он точно знал, что счастливый конец в пьесе не предусмотрен.
Гибель Делакруа оказалась эпизодом, который тут же забылся. Не до того – в трактире разгорался пожар, который нес с собой смерть и хаос. Огонь объял мебель, стены, пол и потолок. С сатанинским ревом подступал он к входной двери, собираясь заблокировать единственный путь наружу - в безопасность.
Тени-инвалиды, только недавно загробно гудевшие и ходившие организованно по кругу, с визгом заметались туда-сюда. Создавая и усиливая панику, они то сбивались в кучу, то рассыпались, смешиваясь с тенями от пламени, попадали в огонь и пропадали там бесследно.
Треск горящего дерева, завывание пожара, истерические голоса, доносившиеся из всех углов трактира, дикий хохот хозяйки возвестили Жаннет о приближающемся безумии.
И неминуемом конце.
Путь к спасению был отрезан. Воздух, заполненный дымом и продуктами сгорания, обеднел кислородом. Жаннет стала задыхаться. Поняла, что скоро умрет. Мучительно, скоропостижно - от страха, удушья и пламени.
Сознание неизбежности конца парализовало. Темные силы слишком очевидно одерживали верх. Персонально их невозможно было различить, массово они присутствовали несомненно. Представители потустороннего мира бесновались вокруг Жаннет в безудержной радости: девушка морально парализована, к сопротивлению неспособна, находится в подавляемом меньшинстве.
Вдруг сквозь шумы и завывания прорезался мрачный, металлический бой:
- Бомм! Бомм! Бомм! - заявили о себе часы над
