— Ты глупенький. — Она протянула руку к моему колену и кончиком указательного пальца погладила чашечку.
Я сдержал гордыню: «Эх, знала бы она, о чём ведаю я и моя цивилизация». Их пока не удивляют инопланетные новшества: уже никого не интересует модуль, который стоит, как изваяние, посреди пляжа. Только дети иногда возле него играют. Какова была их реакция, если бы они увидели автомобиль, корабль или телевизор?
— А там, где ты живёшь, есть смелые люди? — спросила Оаоу.
— Есть. — Я вспомнил о героях, о Земле, и с сожалением вздохнул, понимая, что приходит пора возвращаться на орбиту.
— Вы играете в птиц?
— Да, когда-то играли… давным-давно. — Припомнилась древняя история самолётостроения и первые полёты братьев Райт. — Теперь мы в другие игры играем. А ты знаешь, что такое самолёт?
— Са-мо-лёт, — повторила она по слогам и отрицательно покачала головой.
— Когда-нибудь я покажу тебе, как он выглядит.
— Твои земли красивые?
— Да… — Я сделал паузу, вспоминая Землю, подбирая слова характеристики, которыми можно было описать её. — Раньше были красивые. Как у вас. Сейчас не так всё. У нас грязно и шумно.
— Почему?
— Индустрия.
— Что это?
Теперь улыбнулся я.
— А ты знаешь, что такое война, Оаоу?
Девушка повторила это слово, и ответила, что не знает.
— Вы счастливые. — Я лёг на спину и поднял руки к небу. — Вы счастливые!
— Какие?
Она даже этого не знала! Воистину — они здесь счастливые.
Оаоу легла рядом со мной набок, подперев голову рукой, как-то виновато посмотрела на меня, и, собираясь о чём-то сказать, замешкалась и в нерешительности опустила глаза, разглядывая и нервно теребя клапан нагрудного кармана моей рубашки. Я молча, терпеливо ждал.
— А ты улетишь обратно?
* * *
— Мэл! — Я первым вышел на связь, когда уже стемнело, а Оаоу вернулась в деревню. — Мэл.
— Да, Сэм. Ты где?
— Извини, что…
— Меня тут…
— Кх, кх, — кашлянул я — это был наш тайный сигнал на случай, если мы не хотим, чтобы разговор прослушивался. «Кх-кх» — значит надо переключиться на внутреннюю связь, и тогда можно спокойно болтать о чём угодно и о ком угодно.
Послышался щелчок переключателя тумблера.
— Сэм, что там с тобой? — Он был зол, и я прекрасно понимал его: сидеть в одиночестве неделю, не иметь полной информации обо мне, — кому ж такое понравится. — Меня замучил центр. Они ждут результаты, просят параметры, параметры, что б их. Что там у тебя?
— Мэл…
— Жить там можно? — Он постоянно перебивал меня. — Да или нет? Что им ответить? Они не дают мне покоя…
— Мэл, погоди. Всё нормально… — Мне надо было успокоить его и перестроить на новую информацию. — Ты же мой друг, Мэл? Так ведь?
— Сэм, ты о чём? Возвращайся! Что им передать?
— Мэл, извини…
— Да что там с тобой такое?
— Я остаюсь.
В эфире молчание.
— Извини. Я долго не решался… Хотел убедиться…
— Сэм, ты с ума сошёл? Возвращайся, не глупи.
— Мэл, если ты настоящий друг, ты поймёшь меня…
Молчание.
— Я тебе не предлагаю, у тебя семья... Но я остаюсь.
— Сэм! Зачем? — Его голос стал спокойнее. — Что случилось? Ты нашёл гуманоидку?
— Вот теперь я узнаю тебя, напарник! — В душе я желал, чтобы он остался со мной.
— Что там у тебя случилось? Почему такое решение?
— Я остаюсь, дружище. Здесь всё хорошо. Как на Земле. Представь нашу планету три миллиарда лет назад, когда зарождалось общество. Так и тут.
— Ух! Так там есть живые?! — Он присвистнул.
— Мэл, ты не поверишь, но это всё равно, как попасть в прошлое. В чистое, ничем не изгаженное прошлое. Ни денег, ни заводов — просто живут, не ведая про войны и раздоры.
— Ничего себе.
— Прошу тебя, поклянись, что не сообщишь об этом в Центр. Пообещай, что никто не узнает об этом месте, дружище.
Мэл некоторое время молчал.
— Сэм, ты хорошо подумал? Ведь обратного пути у тебя уже не будет.
— Мэл, пообещай мне. Я не хочу, чтобы они испачкали её.
— Я тебя понял. — Напарник знал мой характер: переубедить меня в чём-то трудно. — И в то же время не могу поверить.
— Здесь всё кристально чистое, Мэл. И люди чистые. Они… они как дети, понимаешь. Здесь добрый мир.
— Я понял тебя, командир. Значит, это твоё окончательное решение?
— Да.
— Не могу свыкнуться с мыслью, что возвращаться буду без тебя.
— Здесь есть будущее, Мэл. — У меня наворачивались слёзы. — Обещай мне, что они не узнают про этот райский уголок.
— Обещаю, — с грустью, но уверенно ответил Мэл. — Эти засранцы никогда не появятся тут, будь спокоен. Пусть прячутся на своих Багамах… или ищут другое место в космосе…
— За которое, если там окажутся зелёные и злые человечки, надо будет ещё побороться, прежде чем уложить свои толстые задницы на лежаки, — продолжил я.
— Верно.
Мы задержано посмеялись.
— Модуль я буду поддерживать в рабочем состоянии, рацию заряжать от солнца… Тьфу, ты! — осёкся я, — от их, конечно, звезды. Я не уговариваю, Мэл, но, если что, жду тебя. Если надумаешь, я заберу тебя…
— Нет, — он наотрез отказался. — Викки, дети… Нет, я не смогу.
— Поэтому и не настаиваю.
У меня покатились слёзы. Последний раз я разговаривал с землянином.
— Передавай всем привет, Мэл! И придумай что-нибудь... ну, насчёт моей гибели.
Мэл вздохнул.
Мы попрощались, и он улетел.
Это было четыре года назад.
* * *
— Ты вернёшься в свой мир? — Оаоу повторила вопрос.
Я смотрел на утёс, на летающих над океаном людей, и всё вдруг во мне заиграло, зашевелилось, запело. Моя неугомонная душа освободилась от тревоги и печали. От осознания того, что я собирался сделать, мною овладело счастливое состояние безмятежности и покоя.
— Нет, Оаоу, не вернусь. Я остаюсь.
Её реакцию я не видел: меня заворожил уверенный бреющий полёт одного из смельчаков, который ловко находил потоки горячего воздуха и умело планировал, как бывалый лётчик.
— Ты остаёшься… — повторила она, и её пальцы коснулись моей шеи.
Возвращаться туда, рассуждал я, где всё давно испорчено аморалью, в этот грязный и суетливый мир, в котором правят деньги, секс и наркотики, а миром заправляет пара сотен олигархов — нет, я не хотел. Земля изживается. Климат меняется, грядёт глобальное потепление. Плюс ко всему эти извечные военные конфликты, теракты религиозных фанатиков-сумасшедших — будь они прокляты их же богами, — от которых никому нигде нет покоя: ни в прессе, ни на телевидении, ни в жизни; всюду эта политика, полемики, грязь, пошлость, ложь... Нет, господа, благодарю, я сыт по горло. Ну почему людям неймётся, не живётся спокойно и мирно? Не хочу больше! Мне надоели ваши деньги, пыль и города.
Знать бы точно, что вернусь сюда, может быть и…
Но нет, я был уверен на все сто, что они не возьмут меня с собой. «Свой» рулевой давно ими назначен, и ждёт команды на взлёт.
— Мне нравится твой мир, Оаоу. А ещё больше — ты. — И тут я впервые увидел проступивший на её щеках лёгкий румянец: «Ха! Они умеют стесняться».
«Пилот», подросток семнадцати лет, размахивая самодельными крыльями из пальмовых листьев, летел в нашу сторону вдоль береговой линии на высоте тридцати футов. Из последних сил он размахивал руками, удерживая себя в воздухе. Я отметил его умение планировать и находить нужные потоки, чтобы как можно дольше продлить полёт. «Будь в этом мире самолёты, из него получился бы хороший пилот», — подумал я.
— Мой брат! — воскликнула Оаоу, и принялась теребить мои волосы на затылке, заставляя подняться и посмотреть. — Это мой брат, Еия! Эге-ге!
Мальчишка махнул нам «крылом» и, потеряв равновесие, завалился набок, а потом с высоты десяти футов упал в воду. Вынырнул, засмеялся, счастливый, и поплыл к берегу, оставив поломанные «крылья» волнам океана.
— Почему он тебе нравится, наш мир? — снова переспросила она.
Я улыбнулся: «Ох, уж эти девушки! Они везде одинаковые: любят, когда им повторяют приятные слова», и посмотрел на утёс. Очередной «лётчик» отделился от толпы, разбежался и прыгнул с обрыва; над его спиной выросло что-то прямоугольное, похожее на парус; ветер наполнил его и раздул, как парашют, притормозив ускорение: пилот плавно полетел, медленно опускаясь к воде.
«Братья Райт, — я снова вспомнил историю авиации. — Когда-то точно так же всё начиналось».
[justify][font=Times New
