это скажется на её сумасшествии?
–Ну…все дети болтают, – Алэйн не понимала чего от неё хочет мать. Почему вдруг вспомнила? Сама она едва уже могла найти в своей памяти что-то такое. Зато отчётливо помнила лампу, пролетевшую, как ей с годами стало казаться, над самой её головой.
Это было неправдой, но память самая ненадёжная вещь на свете. Любит она искажать весь мир, а что хуже того – убеждать в правоте. Я же помню – значит, так и было!
–Не думаю, что все дети болтают так. Просто ты у меня очень чуткая, – Регина подкрадывалась осторожно. Она верила, что если её дочь узнает правду, то ледяная стена между ними разрушится. Ведь если бы Регина была на её месте, она бы тотчас всё поняла и приняла.
Одно совершенно точно не учитывалась: Регина и Алэйн были разными людьми. Регина верила в высшие пути, а Алэйн в то, что её мать всегда была немного…с чудинкой.
–У Мад брат говорил, что видит людей за окном, – сказала Алэйн, – придумывал. У них окна на парк выходили, а там деревья. Ну вот он и говорил что люди к нему смотрят в окна.
–Мад? – Регина задумалась. – Это такая…с рыжим хвостом?
Алэйн против воли вздохнула. Она не любила приглашать подруг домой – мало ли, мама опять запрётся и будет говорить с пустотой! Но всё равно, случалось, что подруги забегали на пару минут. И вот что всегда раздражало Алэйн – это то, что мама никогда не запоминала лиц. Она путала всех её подруг, путала соседей, даже тех, с которыми жила второй десяток лет бок о бок.
Алэйн не знала в чём причина этого поведения, но полагала, что это симптом какого-то расстройства.
Надо сказать, что и Регина знала за собой эту особенность. Она помнила каждое непрозрачное и полупрозрачное лицо, прошедшее через её дом за все годы. А вот в лицах живых смешно терялась! Она не помнила мадам Акселл, что жила через дорогу и держала тихую сувенирную лавку, путала своего постоянного врача и так на каждом шагу. Она чётко различала и помнила лишь мёртвые лица, а в мире живых – лишь свое да дочери. Остальное не существовало.
–Нет, Мад светленькая. Рыжая Кэтрин, – объяснила Алэйн. У нее не было много подруг, и новая путаница в них от матери была обидной. Алэйн казалось, что она смирилась с чудачествами мамы, но нет, не привыкла.
–Ну пускай, – покладисто согласилась Регина, – но ты действительно была всегда очень чуткой, и это не просто так. это путь…Его путь, понимаешь?
–Мама…
–Нет, я серьёзно. У меня есть тайна. И ты её тоже знаешь.
Но Алэйн не замерла от предвкушения, не стала смотреть яснее и счастливее, напротив, помрачнела и заледенела.
–Не надо, мам.
Но Регина верила – вот сейчас всё произойдёт, сейчас она расскажет дочери правду, и…
Скандал вышел страшный. Первый скандал в их тихой жизни. Алэйн не сдержалась, не смогла сдержаться, потому что напряжение души имеет поганое свойство – оно прорывается, ещё и в самый неподходящий момент.
Алэйн вспомнила и чёртову лампу, и вечные бормотания матери самой с собой, и запирание в комнате и неудобство вечной тревоги за её сумасшествие.
–Сумасшествие? – возмутилась Регина. Она знала, что должна была сдержаться, что должна была объяснить всё раньше, что не того хотели высшие силы, но не смогла. Она всё-таки была человеком и не сдержалась. – Да ты хотя бы знаешь, что я вообще делаю? Я выполняю великий долг! Я стою там, где поставил меня господь!
Алэйн закатила глаза, засмеялась. Это звучало бредом, для неё это и было бредом.
–Неужели ты ничего не видишь? – голос Регины предал её как тогда, много лет назад, – неужели…
–Чего? – поинтересовалась Алэйн саркастично. – Дышащих стен? Мам, ну не надо…смешно уже.
–Ты очерствела! – Регина ощутила в себе отвращение к ней и к себе. Она не хотела, чтобы всё вышло именно так, но почему же выходило? Она думала, что её дочка примет её долг, что будет помогать, ведь она была такой чуткой, такой сочувствующей, но почему же теперь она не такая? Почему сочла её сумасшедшей?
–Нет, я просто не спятила, – отозвалась Алэйн. О своей резкости она уже жалела, но слова назад не вернёшь. Они не умеют возвращаться. Пролитые однажды, они не втекают в беспамятство. Остаются надежно, негодяи!
Что будет позже? Пустота. Пустота и холод. Алэйн предпримет робкую попытку извиниться, но Регина не уловит её, и Алэйн перестанет пытаться. Она исчезнет из родительского дома с приглушёнными чувствами радости и стыда – довольная тем, что уезжает от тихого безумия матери, что по-прежнему ведёт разговор со стенами, и, стыдясь того, что оставляет её одну.
Что будет после? Регина продолжит нести свой долг, поведёт его храбро и славно, не опасаясь упасть и сдаться. Легко идти, когда в тебе есть вера в то, что путь твой определён. И неважно, что там позади, если убедить себя в том, что всё часть Его плана.
И будет Алэйн…с тремя в год обязательными, выдавленными через силу, приездами домой. И каждый раз будет не клеиться их разговор и каждый раз будет что-то не то между ними. Навечно непонятое. И будут попытки Алэйн понять мать, и будет попытка приехать к ней на рождество, и облегчение, когда не свершится этой задумки.
Много всего будет. А больше всего будет лиц – самых разных лиц, что идут через дом. Через дом 7/12 на улице Ланжер. И Регина сопроводит каждое. Кому-то помощь и не нужна, так, наблюдение. А кому-то и прикрикнуть придётся:
–Иди, не задерживайся!
Потому что мёртвым душам в этом городе некуда больше податься.
***
Регина знала что скоро умрёт. В зеркале отчётливо она видела на своём лице признаки приближающейся смерти – читала их в глазах. Она достаточно видела мёртвых лиц, чтобы не опознать присутствие смерти теперь.
Она не роптала.
Дочери звонить не стала – не надо её пугать. Умрёт – сообщат. А так – не надо, не надо видеть Алэйн последних минут. Они ужасны, даже если смерть приходит во сне. Боль никуда не девается.
Регина ждала. Она была спокойна. Она знала куда идти, в отличие от тех, кто умирает прежде срока и выпадает из жизни насильно, против самой сути. Ей это не грозило – она прожила славную жизнь, неся на своих плечах тяжёлый долг милосердия и помощи мёртвым душам. Теперь ей надлежало идти самой, и…
И это тревожило её. Но не так, как можно предположить, а иначе: кто будет помогать мёртвым теперь? Дом отходит Алэйн, это ясно, но захочет ли она в нём жить? Едва ли. Там, в новом месте у неё иная жизнь и своя семья. Сохранит как наследство? Это глупо – недвижимость ныне дорога, содержать её здесь, не реализуя…
Нет, Алэйн умная, она так не поступит. Значит, будет продавать. А кому? как долго? в прошлый раз Регина купила этот дом после двух лет простоя дома. А сколько он будет ждать теперь? И кто в него въедет? И что будет с теми, кто не знает, куда ему идти после?
Вот это тревожило Регину.
Решения не было. Вернее, оно подступало, но Регина задумывалась больше о том, не будет ли это расценено как гордыня? Она всегда задумывалась об этом, когда принимала решение. Гордыня казалась для нее страшнее всего на свете, ещё с детства, когда она услышала, что и Каин, и Иуда совершили свои преступления из гордыни.
–Мне всё равно умирать, – сказала Регина пустоте. Та не стала спорить, и Регина ободрилась, – боже, никогда к тебе не взывала так отчаянно, как сейчас, но нужно. Не оставляй сынов и дочерей своих на растерзание неизведанному, дозволь мне и дальше сопровождать их путь, указывать куда им нужно?
Пустота не ответила. Или не слышала, или не реагировала, или…
О последнем «или» Регина старалась не думать. Смерть смертью, а всё равно не хочется постигать гнева высшей силы!
Но смерть неумолима. Она оставила Регину в неизвестности, напала быстрой тенью, сорвалась пятном с потолка, вклинилась в мозг, растеклась по телу, шебанула сердце беспощадным разрядом. Умирай, Регина!
И Регина покладисто умерла.
***
Она стояла посреди пустой комнаты – верный страж, незримый страж. Впрочем, те, кому надо, её заметят, пусть и сами не будут замечены. В лучшем случае – шевелением по стенам. Сила услышала Регину, сила вняла ей и позволила ей остаться. Позволила стоять до конца.
Она и сейчас там – в том единственном доме, куда подаются все мёртвые души этого города. В доме 7/12 по улице Ланжер. Она поможет, если нужно и проконтролирует, если помощь не нужна.
Откуда я знаю? Я это вижу. Я всегда всё вижу. Вижу и то, как ошиблась Регина много лет назад, когда решила, что это Бог возложил на неё такой долг. Откровенно говоря, это не было Его решением, да и вообще чьим-нибудь, но когда человек так отчаянно способен к работе и жаждет её, даже я не буду протестовать.
Пусть стоит. Меня на все двери всё равно не хватит.
