Гадание по телеграфным проводам

негнущихся ногах.
    - Ты был несмел.
    - Признаю сей факт. За то мой друг Женька бился об заклад…
    - Он болтун и хвастун. Сразу его вычислила.
    - Есть такое у него свойство.
    - Как у вас говорят: мастер чесать под языком.
    - Чесать языком, - поправляю Аню. – Да если его послушать, через его пылкие объятия прошли все женщины Донецкой области.
    - Так уж и все.
    - Кроме подростков и старушек.
    Аня улыбнулась и как-то по-свойски цыкнула углом рта.
    - Мужчины всюду одинаковы: набивают себе цену, а доходит до дела, сразу в кусты. Что дома, что здесь.
    Прижимаю к себе Аню и шепчу на ухо:
    - Поделюсь с тобой секретом: по правде говоря, женщины то же те ещё болтушки, что здесь, что у тебя дома.
    Внезапно Аня всхлипывает, уткнувшись мне в плечо.
    - Ты хороший, Матвей. Добрый. Не умеешь притворяться. Пока не научился. Позже научишься. Жизнь заставит. А пока всё хорошо: наша встреча, эта река, солнце.
    - Что же плохо?
    - Ты никогда не увидишь нашего ребёнка.
    - Стоп, Аня… Что за ерунда… Как понимать, никогда не увижу…
    Аня успокаивается, насколько может.
    - Матвей, это суровая правда и ты, как мужчина, должен мужественно смотреть ей в глаза. Но не это важно, важно, что мы чувствуем в эту минуту…

                                                            17

    Из нынешнего двадцать первого века, происходившее тогда на реке Северный Донец кажется призрачным, нереальным, не имевшим места в жизни. Так далеко отстоят те события от волнений современности.
    Снова противно скрипят уключины, с вёсел стекает прозрачная шаль речной воды и горят капли в воздухе ярким огнём реквиема по уходящей радости.
    - Я так рада, Матвей! Рада встрече с тобой. Отцом моего ребёнка. Матвей…
    - Да, - тревожное ощущение оккупировало мои думы, сплошной туман и неясности не дают сосредоточиться на чём-то одном и важном.
    - Меня одно смущает.
    Перестаю грести. Течение сносит лодку назад.
    - Что, Аня?
    - Как я объясню будущему мужу и всей общей родне цвет синих глаз дочери.
    - Дочери? – направляю лодку к берегу.
    - Верно, - подтверждает Аня. – Я унаследовала цвет глаз моей прабабки. Наша дочь унаследует цвет твоих глаз.
    - Стоп, Аня. Ты выходишь замуж?
    - Иногда с девушками это случается, вынужденно или по доброй воле они выходят замуж. Наша группа скоро возвращается на Кубу.
    - Когда? Впрочем, не это беспокоит. Как ты объяснишь беременность родне?
    - Очень просто, мой жених приезжал в Донецк по делам и у нас с ним были отношения.
    - Не понимаю.
    - Что тут понимать: месяцем раньше, месяцем позже. Он любит меня. А уезжаем осенью.
    - Осенью! – вскрикиваю и бросаю вёсла. – Осень долгая бывает.
    - Осень – замечательное время.
    - Аня, не забивай баки.
    Аня кивком указала на вёсла.
    - Не отлынивай, греби. Не то до вечера до Славяногорска не доберёмся.
    Крякаю и налегаю на вёсла.
    - Работаю в меру сил.
    Некоторое время слежу за курсом. Аня молча смотрит по сторонам. Она о чём-то думает. Очень хочется залезть в её голову, узнать мысли.
    - Не журись, Матвей! – Аня вдруг треплет меня по плечу и слово «печалься» произносит по-украински. – Нам, как ни крути, так у вас говорят, кажется, если не ошибаюсь…
    - Не ошибаешься.
    - Матвей, не судьба нам вместе. Дьябло! Пойми, - кричит Аня, - мы маленькие пешки на большой доске игры. От нас мало что зависит.
    - Я что-нибудь придумаю.
    Аня успокаивается.
    - Глупости, Матвей. Что ты придумаешь? Мы взрослые люди, должны понимать, в нашем случае придумать ничего нельзя. Тебе разрешат брак с иностранкой? Пусть она даже из соцлагеря?
    Пожимаю плечами, правота в словах Ани есть неопровержимая.
    - И мне… - она останавливается, помолчав, продолжает: - Не разрешат. Никак. Нас разделяет не только океан, границы, законы, правила, семейные устои… Всё против нас.
    Возразить нечем. Она права. Молчу. Говорят, сетуя, уключины. Что я мог придумать? Что мы могли придумать? Ничего! Мы беззащитны перед обстоятельствами! Всё было против нас в тот эпохальный для страны год, год аварии Чернобыльской АЭС, когда меня и Аню, студентку с Кубы, свёл случай. Наверняка он был предусмотрен затейником ТКСН, чтобы в наши короткие годы жизни, полные печали и уныния, внести маленький эпизод радости и счастья.
    Утром следующего дня, с красными от бессонницы глазами, ночью как назло, выл ветер, лил ливень, да и не он был причиной бессонницы, прибегаю в санаторий «Зелёная роща». Меня возле корпуса, где жили кубинские студенты встречает дежурная. Её слова огорошили меня:
    - Уехала твоя кубинская краля, упорхнула зазноба вместе с друзьями. Ранним утром за ними приехал автобус. Укатили прямо в ливень. А он…
    Далее женщину не слушал. Онемев от нахлынувших эмоций, медленно побрёл к себе на базу отдыха. После обеда начиналась моя смена. Нужно хоть немного отдохнуть перед работой.
    Как знать, может этот или другой случай, произошедший месяцем позже повлиял на моё решение связать жизнь…
    В общем, не буду бежать впереди телеги.
    Иногда спрашиваю ТКСН, - он, ясное дело, никогда не отвечает, ответь один-единственный раз и услышь я его голос, это смахивало бы на шизофрению чистой воды, а так он обилен на знаки и щедр на знамения, но толковать их можно двояко. В зависимости от времени года или от нахлынувшей ностальгии, вариантов развития множество, - что ты сделал с мной? Что ты сделал с моим Мартом? Что ты сделал с моей Весной? Что ты сделал с моим жарким Августом? Что ты сделал с моим звёздным Летом? Что ты сделал с моей Осенью, той, когда в последнее воскресенье последнего её месяца мой крик в белых стенах роддома нарушил хрупкое равновесие во Вселенной? Что ты сделал с моей Зимой, той, врезавшейся в память экстремально снежной и чудовищно холодной, когда снежные заносы перегородили дорожные артерии между населёнными пунктами и успокаивали белой индифферентностью хрупкие, тонкие нервы железных дорог?
    Зачем Ты это сделал? Испытывал меня? Хотел узнать, как их перенесу? Стойко и с юмором? Я не просил о таком достойном одолжении – халява, она и есть халява. Впрочем, так уж искони повелось, Ты никогда никого не спрашиваешь, не интересуешься мнением. Зачем слону проблемы муравьёв? Просто Ты поступаешь так, как тебе заблагорассудится. Вздуматься тебе может, что угодно. Скупая фантазия – разговор не про Тебя.
    Может, в этом и кроется Твой высокий замысел?
     
                                                            18

    Угнетает тишина. Вроде успокоишься, перекипишь. Спадёт нервный накал. Снова возвращаешься к исходному рубежу, от которого приходится заново танцевать, - задавать вопросы.
    Это игра в одни ворота: задавать вопросы ТКСН. И особенная – почти садомазохистская – прелесть не получать ответов.
    Кто бы мог подумать – самая большая оплошность в жизни человека, это не совершаемые им ошибки, а сам факт его появления на этом свете.
    И кого в этом винить? Родителей, встретившихся случайно на внезапно пересечённых параллельных линиях, или доказательство парности чисел, - мы с Тамарой ходим парой, - когда за одним упавшим с дерева яблоком с соседнего дерева дождём осыпаются недозрелые абрикосы. Едва соприкоснувшись с землёй, они превращаются в тонкие огранённые алмазы льда, тающие под низким хмурым осенним небом.
    И снова – или опять? – или, как там будет правильно по правилам грамматики – и снова опять предстоит сделать трудный выбор между гаданием на кофейной гуще…
    Галя, - моя знакомая, хозяйка кафе, - предупредила загодя, при разговоре с гадалкой, - эта специфическая особа, считывающая информацию с дискет небесного компьютера – приехала из самого сердца Средней Азии – нужно вести себя корректно. «Мэт, - Галя просила, что практически противоестественно её натуре, любящей приказывать, - она твои приколы просто не поймёт. Понимаешь, огромный культурный разрыв между вами». С удовольствием соглашаюсь с условием Гали. Почему бы не поугарать над очередной шарлатанкой. Клятвенно божусь не блистать умом и образованием перед гением ворожбы из самого сердца Средней Азии. Вычеркнуть из жизни учёбу в школе, забыть, что закон Бойля-Мариотта или третий закон Ньютона продолжают существовать и благополучно действовать в мире оккультных наук и сам мир, если и изменился, то не настолько, чтобы трансформации коснулись всех параметров и направлений жизни.
    От калитки из потемневших досок с табличкой «Во дворе злая собака» к крыльцу дома из серого лиственничного кругляка шла дорожка-тротуар из оструганного и ошкуренного горбыля, уложенного на настеленные поперёк длинные поленья. В длинной очереди узнать своё неземное счастье мы не были первыми. Кое-кто топтался на морозе, ожидая очереди войти в тёплые сени, удачливые находились внутри дома. «Каковы шансы попасть на приём?» - интересуюсь у Гали. – «Всё обговорено и оплачено. Не бойся», - успокаивает Галя, цепляя на лицо глупо-грустную улыбку побитой жизнью женщины, как старая вещь траченая молью. И точно, из сеней выскакивает неопределённого возраста толстая тётка в новом байковом бардовом халате, в цветастом платке, повязанном вокруг головы и рыщет взглядом по толпе. Натыкается глазами на Галю, подбегает, хватает за руку, волочит за собой, тараторя всякую ерунду. «Мэт, за мной», - едва успевает крикнуть Галя, исчезая за дверью. Через просторные сени с лавками возле стен Галя едва поспевает за тёткой. Лампа «двухсотка» под потолком освещает лица посетителей, в основном женщин средних лет. Каждая держит в руках сумки и узелки. И ясен пень, все эти дамы, жаждущие чуда откровения от уникума гадания из центра Средней Азии, уставляются на нас с Галей ядовито-уничтожающими взглядами. Проворная тётка-толстуха в халате по сторонам не смотрит, лишь замечает веско и важно, бросая через плечо: «По особой записи! Без очереди!»
    Дамы сжирали нас глазами и мило улыбались. Чем не пожертвуешь, окромя денег, ради маленького счастья узнать, что было, что есть, что будет от великой ворожеи и прорицательницы, для которой не существует тайн. Которая совершила тяжёлый переезд из центра Средней Азии, - почти из варяг в греки, - то бишь, из шумеров в Гиперборею.
    Тётка, Галя и я в молчаливом восхищении замираем перед дверьми, ведущими в апартаменты гадалки. Сноровистая тётка-толстуха осторожно протиснулась в щель между дверью и косяком. Из комнаты тотчас потянуло сладковато-терпким ароматом восточных курений, и чудовищная волна запаха трав ударила в лицо. Смотрю на Галю, мол, подвоха не чувствуешь, чуешь, говорю, как травкой пахнет. Галя шикает, дескать, чепуха какая и повторяет, чтобы молчал и ничего лишнего не говорил. «Мэт, прошу, помолчи, ради моего…» - «Счастья», - заканчиваю и умолкаю.
    Толстуха протискивается назад.
    - Входите, уважаемая Патима вас ждёт! – улыбка во всю толстую жирную лоснящуюся харю и мина величайшего удовольствия от возложенной на неё миссии. Произносит и кланяется почти в пояс. Не удерживаюсь, кланяюсь в ответ.
    - Спасибо, мать благодетельница!
    Галя дёргает меня за рукав куртки. Толстуха широким жестом открывает не менее широкую дощатую дверь, крашеную синей краской и лаком. Дверные петли громко и чинно скрипят