Гадание по телеграфным проводам

мгновений многих жизней пассажиров, - едущих в переполненных вагонах на нижних и верхних полках плацкарта, купе и СВ, и ожидающих прибытия составов на жёстких, неудобных лавках в гулких, высоких залах ожидания, где в самых-самых потолочных высях спряталось полутора-столетнее эхо, - вершила свой беспримерный подвиг, скользя по замкнутому кругу Времени.
    Три часа, - не так уж долго, - простоял в тамбуре вагона. Спать не хотелось. Курил в одиночестве, наблюдая в дверное окно за природой и мелькающим ландшафтом родины. Незаметно ранний рассвет раскинул алые крылья. Встрепенулись от сна кроны дерев. Загорелись окна в частных домах.
    Из прокуренного тамбура выскочил в утренний гам Донецкого ж-д-вокзала, в свист гудков, окунулся в голоса диспетчеров, шум и крики пассажиров и встречающих-провожающих, будто с новым днём родился заново, очистился от грязи и наслоений дня прошедшего.
    На привокзальной площади уселся в троллейбус, следующий до Южного автовокзала и сразу выпал на некоторое время из реальности. В плену грёз мнилось всякое разное, спасался бегством от преследования незримой фигуры Ани, в уши вползали вкрадчиво её слова о голубых глазах дочери вперемешку с криками грузчиков, разгоняющих на перроне людскую толпу, следом откуда-то сзади она горячо зашептала о мечте снова посетить Донецк, встретить меня, познакомить с взрослой дочерью и снова вмешался крик паровозного гудка, разгоняющий навязчивый морок чар пространства, контролируемый ТКСН. Он, как это делал всегда, следил за каждым моим шагом, настраивал на позитивны мысли, готовил к решительным действиям. Спасибо тебе, Тот Кто Сидит Наверху, за заботу о твоём непослушном чаде!
         
                                                            29

    Меня тянул, манил этот неизвестный океан города, где мне были рады все трещины на тротуарах и трава на газонах, где мне были знакомы пусть не все, но самые главные, центральные улицы. Автобусные остановки с расписанием движения; маленькие неудобные будки-киоски с киоскёрами, торгующими билетами на общественный транспорт; дребезжащие неповторимо только в нём, в городе, вагоны трамваев, стёклами окон бросающие длинные блики, проезжая по солнечным местам; сыплющиеся электрические искры с контактов троллейбусов, схожие с искрами бенгальских огней; восхитительная мелодия шуршащих шин снующих автомобилей. Ему, городу тогдашнего молодого меня не были знакомы тромбы дорожных заторов, останавливающих жизнь его улиц и проспектов. Этот город тогдашнего юного меня разительно отличается от самого себя нынешнего. Повсюду видны зияющие раны рекламных растяжек, раскрытые в крике рты рекламных объявлений, неутомимые зазывалы пихают в руки прохожим рекламные буклеты. На каждом шагу твой шаг нынче контролируют не моргающие глазки камер видеонаблюдения. Наблюдая это, ловишь себя на мысли, не сотворил ли ты что-нибудь противоправное. Хочется тотчас остановиться и излить горькие воды признаний, очистить душу до первоначальной чистоты того себя, каким был в первые минуты появления в мир. Движимый рефлексами, неожиданно хочешь совершить спонтанный акт покаяния, отбросить всё и вернуться туда, где заботливый ТКСН потчует тебя утренней яичницей с салом, заботливо приготовленной бабушкой и кружкой парного молока утреннего надоя. Хочется перечеркнуть и начать всё заново. Начать сначала, с первых шагов в манеже и первых слов, произнесённых неосознанно вслух за кем-то.
    Я любил этот город, как и город моего детства.
    Я люблю этот город, как и город моего детства.
    Буду любить их, пока горит свет в моих глазах.
 
                                                            30

    Шально улыбался последний августовский день весёлой мордочкой, позолоченной солнечным вареньем.
    Игривое, шутливое настроение не покидало с момента пробуждения.
    Утренняя зарядка на свежем воздухе, хранящем возбуждающие нотки ночной прохлады только прибавила сил. Ощущал себя батарейкой с вечной зарядкой. Хотелось действовать, творить, созидать немедленно, не сходя с места и не отвлекаясь на пустяки, наблюдать за происходящими изменениями. Образ кубинской дивчины Анны оттеснили впечатления встречи с родными. Прогула в парке, где под каждым кустом и в каждой вечерней тени виделось что-то необыкновенное, отчего меж лопаток пробегал нервный озноб. Аня не ушла совсем, она перестала держать прочно. Молодость, с присущей ей энергией, требовала движения вперёд. Ветряные мельницы фантазий, воздушные замки иллюзий, химеры крепостей из песка – это можно смело отнести к положительным и отрицательным чертам молодости. Не всегда возникало желание бежать среди стоящих, равно как и среди безостановочно бегущих остановиться. Искать золотую середину представлялось банально и пошло, сродни позору за малейший проступок, не совершённый тобой.
    Час с гаком в пути от Комсомольска до Донецка пролетел быстро. Убранные, вспаханные поля. Зелёный плед лета кое-где позолотила осень, вплетя незначительно багряных тонов. В воздухе звучали затаённые осенние мотивы, летали серебряные паутинки, цепляясь к прозрачным хрусталикам тающих улыбок и растворяясь в море счастья без огорчений.
    Донецк встретил шумом, приятным городским гамом, специфическими звуками, слившимися в смешную какофонию, но от этого не ставшими хуже, в симфонии города они звучали гармонично и свежо, сродни полотнам кубистов на общем фоне академического искусства, взбалмошно пели трели клаксонов, баламутя невидимую угольную пыль над строениями, однако явно осязаемую, форшлагами выбивая картавый перезвон из открытых окон, диминуэндо шло в паре с крещендо и всё вместо это было изумительное скерцо, скерцо продолжающейся жизни города с его саманными халупами на окраине и кирпичными высотками в самом его сердце – в центре.
    Те же багряно-золотистые вкрапления в зелёную драпировку деревьев, клумб и скверов, то же, что и далеко от города. Осенние полутона ненавязчиво намекали на сиюминутность отпущенных для радости и печали мгновений, призывали к терпимости и осторожности и как бы наставляли на размеренный, неспешный ход. А секундные стрелки наручных часов и настольных, шли наперекор этим мудрым и, отчасти, анахроничным наставлениям и советам и своим заполошным бегом стремились доказать своё.
    Штадтпунктом наметил универсам «Белый лебедь», конкретной цели не ставил, решил побродить по открытым торговым площадкам и оттуда возвращаться пешком на Южный автовокзал; прелесть пешей прогулки заключается в настройке организма на положительный лад и определённый воодушевлённый настрой. Сейчас упомяну, что именно заставило поступить именно так: подъезжая к границе между Старобешевским районом и Донецком внезапно ощутил знакомое нервное беспокойство в груди; сердце неожиданно забилось сильнее обычного и по мере приближения к автовокзалу эти ощущения росли. Сердце уже не учащённо билось, оно ходуном ходило в груди; я скосил глаз на соседку, заметила ли она моё изменившееся состояние; она же преспокойно себе дремала, мандибула с толстой нижней губой отвисли и мелко тряслись вместе с автобусом на ухабах.
    Вот с таким набором ощущений я добрался до «Белого лебедя» и спокойно вздохнул: порывы ветерка сдули с меня всякую чушь и состояние блаженного покоя накрыло с головой. Возле киоска съел шампур кебаба с хлебной лепёшкой и зеленью за рупь и десять копеек, выпил два стакана сладкого напитка из автомата. Пять минут медленно курил «Лигерос», то ныряя в Нирвану, то возвращаясь в реальность. Несколько раз беспокоили любители посмолить тютюн за чужой счёт, но увидев протянутую пачку кубинских сигарет бело-синего цвета с белым корабликом, гадливо морщились, с неким брезгливым уничижением интересовались, мол, браток, есть ли советское родное и привычное курево. Кивком головы указывал в сторону киоска «Союз-табак», витрины которого плотно уставлены и заполнены табачной продукцией на любой вкус и кошелёк.
    Путешествуя среди торговых точек и лотков-полок с выносной торговли с первого этажа на четвёртый, считал обязанным остановиться в буфете, выпить стакан «Тархуна» или «Дюшеса», съесть порцию-другую мороженого, продегустировать с чаем молочный корж, поинтересоваться у буфетчицы, есть ли котлеты по-Донбасски, при наличии заказать парочку и с величайшим удовольствием съесть, кусочком хлеба собирая вылившееся растопленное сливочное масло на тарелку. 
    Нагулявшись по магазину, пошёл по дефиле позднелетних улиц, утопающих в зыбком сумраке листьев клёнов и тополей к автовокзалу. Идя, в какой-то момент поймал на себе чей-то изучающе-настороженный женский взгляд, скользнувший холодной мочалкой по горячей спине. Останавливаюсь и рыщу взглядом по сторонам. Детская площадка не в счёт: мамаши, увлечённые болтовнёй с подругами, детишки усердно роются в песке, ищут одни клады, другие строят замки – не то, у них свои интересы, на кой им неизвестный в летней одежде. Передвижная коляска с мороженым: продавец озабочена продажами, вон как лихо разлетается пломбир на палочке, по две-три порции за раз, покупатели, отягощённые зноем – никто не подходит под определение того, кому нужна моя персона. Далее: продуктовый магазин, перед входом группа наряженных цыганок неопределённого возраста в ярких одеждах с монисто, горят малиновым губы и непонятный гортанный рёв. Им до меня, как мухе до Марса. Интерес проявят, окажись в непосредственной близости.
    И – чу! – снова обжигающий холод по спине, со стороны сквера, на лавочке расселась молодёжь, стоят полукругом, смеются, из приёмника доносятся мотивы популярной группы «Модерн токинг». Снова мимо. Кто? Кто же? Спина скоро начнёт дымиться от устремлённого пристального взгляда. Разворачиваюсь – крест-накрест будто полоснули по груди, лицу, слёзы мешают смотреть… Сердце колотится, со лба на лицо стекает пот, мелко дрожат руки и ноги…
    Внезапно отпускает. Боль и холод исчезают. Приятное тепло от макушки и вниз. Приятно и легко. Незаметное головокружение, чувство близкое к эйфории. Через сетку листьев смотрю на небо. Косые лучи ложатся в сизой дымке. Прозрачные тени, длинные и короткие, похожи одни на людей очертанием и на животных другие. Приятный звон. Можно списать на развитое богатое воображение, чем объясняется непонятная тревога; всегда остаётся известный простор домыслить несуществующее, совершить подмену понятий для упрощения или усложнения, не прибегая к сомнительной помощи абстрактных абсцисс и ординат. Пялюсь на небо. Где-то там притаился ТКСН и наблюдает за мной; прибегаю к гиперболе, не я один такой красавчик и везунчик, за кем нужен глаз да глаз, нас по приблизительным подсчётам порядка восьми миллиардов. Вопрос по существу: как он успевает уследить за всеми сразу?!
    От записанного в книге событий сегодняшнего дня не уйти. Едва перешёл пешеходный переход, как прицепились, будто репьях, цыганки, окружили, галдят, перебивают друг дружку, тактика самая лучшая, сбить человека с толку, потом он полностью в твоих руках. Не старый воробей, на такой мякине меня не проведёшь. Отбиваюсь от уговоров погадать такому