- Да, я бросила тебя, потому что в тебе нет разнообразия, в котором мы, творческие натуры, нуждаемся. Как тогда ты был скучным и нудным, неинтересным, бесталанным, так и теперь. Правильно я бросила тебя. Не я виновата, а ты виноват.
- Уж тем, что хочется тебе кушать. Съела и не подавилась. Ну, и ладно, чего же более? Или я должен до сих пор расплачиваться за то, что ты обманулась со мной?
- Конечно! И как земля еще носит таких подонков.
- Интересное слово подонок. Это тот, кто на дне?
- Тебе там, в ночлежке, самое место. Она существует как раз для таких неудачников, как ты. Это хорошо, что я добилась удачи, а ты нет. Иначе было бы несправедливо. Ты получил то, что заслужил. «Ты этого хотел, Жорж Данден»!
- Было бы хорошо, если бы, высказав все, что накипело в душе, ты взяла и обняла меня, и мы пошли бы в будущую, новую жизнь счастливые. Но это не так?
- Конечно, не так! Новая жизнь с таким ничтожеством? За кого ты принимаешь меня?!
- Зачем тогда ты столько много своего драгоценного времени потратила на такое ничтожество, как я. Тебе его не жалко?
- Нет, у меня еще вся жизнь впереди.
- Отлично. Какой ты, в сущности, несчастный человек, если не умеешь прощать людям, что они такие, какие есть, а не такие, какими хочется тебе быть за них. Наверное, поэтому ты и пошла в актрисы.
- Все, я больше не могу разговаривать с тобой. Ты невыносимый человек.
- И все же люблю тебя. Кто тебя еще любит?
- Я тебя – нет. Меня любят мужчины и мои зрители.
- Но и я твой зритель.
- Так тебе и надо. Утрись. Привет!
Она ушла, а он стоял, оглушенный неожиданной встречей и новым расставанием. Чтобы это значило? Зачем ему все это? Но в это встрече, которая закончилась фиаско, не могло не быть что-то еще помимо раздражения и истерики. Но он не смог помочь ему раскрыться. Вероятно, к этому была не готова она. Вот в чем скрыта причина неудачи этой встречи с прошлым. Так часто и бывает с ним, когда оно неведомым образом появляется в настоящем, в котором ему нет места. Но раз нет, то и суда истории нет, и нечего думать об этом.
Василий Иванович вздохнул с сожалением, махнул рукой и пошел своей дорогой туда, куда лежал его путь домой, где его никто не ждал. Он и думал о отвлеченной идее, о которой вспомнила, как о сопернице, его прежняя любовь. Ну, что ж, его любовь отвергла и он остался один с идеей. Но что она была, чем она являлась ему? Не была ли она отвлечением от этой любви? И зачем? И какой контакт может быть с идеями, с духовными существами, существами мысли, внеземным разумом, инопланетными сущностями или существами, если с близкими людьми, пусть из прошлого, но твоего прошлого, невозможно установить полный контакт.
Может быть, действительно есть только хаос, и человек должен сам установить свой порядок, а не искать его в самом беспорядке? Но как же быть с миром идей? Они безусловно существуют объективно, независимо от сознания люде в качестве духовных существ. И существуют умным образом. Для идей быть – значит быть в чистом виде, в виде идеала. В сознании человека они являются уже в виде мыслей, в зависимом от него субъективном виде. Мысли идеальны, но не есть идеалы, на которые они направлены, как их экземпляры, примеры действия принципа, понятия. Поэтому мысли не только идеальны, но и осмыслены, осознаны и понятны.
Так вот контакт с миром идей конкретизируется в мыслях. В них он наполняется опытом жизни мыслящего, способного стать мыслителем.
Он думал о идее бога в качестве любви. В этом смысле бог относителен, он есть отношение между любящими. Но таким интерсубъективным отношением и является дух. Бог есть дух, а дух есть любовь. Противоположное толкование сущности духа противоречит, в общем, его понятию, и, в принципе, его идее. Благодаря любви, тому, что другой думает о нем, о человеке, он не умирает в нем.
Чем страшна смерть? Тем, что она замыкает человека на себя. Он больше не может пробиться в мир, в котором живут люди так, как и он жил. С ним этого больше никогда не случится. Вот если бы когда-нибудь случилось. Но нет. Никогда – страшное слово. В другом, в его памяти умерший человек живет, но живет воспоминанием, отделенным от того настоящего, в котором находится любящий. Для уже мертвого любимого это воспоминание любящего, любящей становится его будущим. Но у него нет настоящего. Оно стало разрывом времени на прошлое и будущее. То есть, его нет по-настоящему, как принято полагать настоящее в качестве связи прошлого с будущим. О нем мечтает, фантазирует любимая, чтобы она делала в будущем с ним, застрявшим в прошлом. Он есть в ней, в ее сознании в качестве нее, а не самого себя, а не рядом с ней. Он уже далеко, так далеко, что с ним никогда уже не быть рядом. Но у любящей или любимого, который потерял любимую, есть отражение любимого человека, его образ в сознании. Сознание и есть то место, которое мы называем раем. Однако для многих людей сознание остается адом или амбивалентно воспринимается и тем, и другим. Чтобы этого не было, следует держать сознание в чистом, идеальном, а не в натуральном грязном виде, что возможно при условии укоров совести, этого демона, червя сомнения, который мучает человека, не дает ему уснуть блаженным сном праведника.
Чувство вины внушает человеку мысль о том, что он есть, что у него есть самосознание, осознание себя грешником. С этим боролся Ницше, называя совесть химерой. Нирвана химерична. Есть сансара – мир страдания, сознания себя виновным. Невинный не имеет самосознания, не являются человеком, но является зверем, бестией. Ангелы безгрешны. Но они не животные. Они не сознают, а знают то, что не есть грех. Не есть грех бог. Они знают бога. Человек его не знает, но сознает, что он не есть бог. Ангелы не отличают себя от бога, потому что у них одна природа с ним. То, что у нас природа разная с богом, дает, дарит нам сознание своей отчужденности от бога, что мы есть Я и тяготимся им, ибо оно как связывает нас с ним, так и развязывает, соблазняет быть вместо него, а не с ним богом. Дьявол этим нас и соблазняет: «будете, как боги». Он знает «как быть», но не ведает «быть», ибо пал до не-бытия в желании быть самому богом. Он отделил себя от него. Ему одиноко, поэтому он и соблазняет человека за кампанию уподобиться ему.
Находясь дон Хуаном в Пизе любимой, ты физически ощущаешь любимую. Этот случай есть материальное выражение идеальной связи с ней. Разумеется, здесь речь идет не о сексе с любой женщиной, а только с той, которую ты желаешь, как дон Жуан, иметь с собой, только не до и во время секса, но и после него. К сожалению, дон Жуан опускается, умирает после секса. Он оживает только тогда, когда встречает другую. В случае с дон Жуаном, как олицетворением любви в виде оголенного проводника напряжения, дело заключается не в перемене блюд, а в самой новизне отношения. Не любимую, естественно, не желаешь иметь после удовлетворения необходимого желания. Это верный тест любви между мужчиной и женщиной. Поэтому женщина огорчается, когда любимый отворачивается от нее после секса. Значит, он не любит ее. Он любит только любовь, но не ее лично. Ведь не зря же сочинили поговорку о том, что «горбатого исправит только могила», смерть, а не жизнь. В ней тело собирается, складывается. В смерти тело человека вытягивается. Смерть отпускает грех.
Глава одиннадцатая. Философия и философствование
Когда Василий Иванович пришел домой, он с порога прошел к дивану, устало прилег на него, положив голову на подушку. Она слабо гудела и отвлекала от мысли. Он уснул. Пробудил его от крепкого сна холод, который сковал остывшее тело. Он продрог и стал рефлекторно дрожать. Дожа унял крепкий кофе. В голое было ясно и Василий Иванович стал думать. О чем же он думал? Естественно, о философии, о том, является ли его думал философской. И в самом деле, что такое философия? Васили Иванович не мог связно ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Он давно уже понял, что название философии не помогает ответить на этот вопрос, но, напротив, мешает. Что означает «любовь к мудрости»? Почему эта любовь к мудрости связана с думой? И тут он подумал о думцах. Вот эти мужи и жены закона думают ли по преимуществу или, вообще, они думают? Можно ли назвать их работу над законом думой, мыслью? Вряд ли? Можно ли назвать человека, у которого есть мысль, философом?
Кстати, дума и мысль – это одно и то же или тоже самое? Проверочным словом или критерием истины здесь может быть глагол. Думать или мыслить? Думают все или многие. Мыслят не все, а только исключения. Мыслят не по правилам, как делают те, кто думает, что думает, а на самом деле правит, выпрямляется. Мыслит тот, кто кривит душой, выгибается, выпрягается. Здесь речь идет не о том, что в одном случае некто сгибается, горбится для поклона, а в другом случае выкаблучивается своевольничает. Нет, это касается не ума, а воли. Дело же ума, точнее, мыслящего мыслить или думать. Думают обычно, мыслят же необычно, иначе. Поэтому есть инакомыслие, а не «инакодумие» или «инакодумание».
И еще. Думают умом. Это дело умных. Мыслят же мыслями, точнее, мысли. Это дело мыслящих. Философы имеют отношение к мыслящим. Не философы, например, ученые, имеют отношение к думающим. Философ не скажет: «Я так думаю» Он скажет: «Я так мыслю». Мыслю не потому, что умный, а потому, что мыслю и есть мыслящий.
Так кто он: мыслящий, идейный или понятливый? По чему он живет: по мысли, по идее или по понятию? Этот вопрос был вопросом Василия Ивановича. Это был его самый интимный вопрос. Еще более интимный вопрос, чем вопрос о том, что он больше всего любит: когда его любят и делают ему приятную вещь или, когда он любит и делает приятную вещь той, кого любит.
Василий Иванович нашел такой ответ: он живет по идее мыслью ради понятия, как понимания. В этом заключается смысл его жизни. В этом смысле идея есть принцип. Но он не просто принимает идею на веру, как данность, а мыслит ее, чтобы понять. В этом заключается его личное задание – понять. Но что он понимает? Он понимает мыслью идею в качестве идеала. Однако он понимает, что идея понятна только в той мере, в какой мыслима. Мыслима же она имеющей для него как мыслящего, смысл. Он имеет идею как смысл, который понимает мыслью. Мысль есть явление, факт, тело идеи. Идея для мысли есть форма, сущность, а для мыслящего идеал. В мысли идея становится конкретной, субъективной. Но она существует объективно, как идеал. В мысли мыслящий становится идеальным Я. Но быть таким в жизни, реально – это недостижимый идеал. Человек может быть субъективно Я. Но объективно он никогда не станет им.
Как Я мыслящий человек не может быть идеалом. Имеет смысл быть Я не в идеале, а по идее в мысли. Иначе все обратится в Я и прекратится, станет, встанет. Потенциальное становится актуальным, но не станет им. Субъект есть Я в мысли по идее. Таким он