делают вид, что знают другое, - посетовал учитель. Примером мысли о мысли является идея. Она становится доступной только в мысли. Идея является в мысли, но есть не мысль, а форма мысли, то, чем формируется мысль по идее.
Но тут прозвенел звонок с урока, и доцент задал на следующее, уже практическое занятие задание вспомнить классических авторов, которые писали о сознании и работали с ним.
Прошла перемена, в ходе которой Василий Иванович все сокрушался о том, на каком вульгарном уровне понимания оказывается мыслящий, когда смотрит на сознание снизу в верх, и занятие по философии сознания продолжилось. Теперь необходимо было выяснить, как эта тема была освещена в классической и современной художественной литературе.
Развивая у студентов рефлексивную способность суждения, Иванов перешел к примерам, чтобы на них апробировать у своих учеников уже определяющую способность суждения. Сначала они остановились на Толстом, на его работе с сознанием читателя, а потом перешли к манере Достоевского обращаться с сознанием.
Иванов стал рассуждать о том, что Толстой любил выбирать под стать себе героя и уже от его лица озвучивать собственные мысли, которые он вынес из опыта своей жизни. Таким образом он через свою куклу он вел беседу с читателем. Поэтом его читатели и любили списываться с ним, как бы отвечая на его вопросы.
С Достоевским читателю было сложнее общаться, сообщаться с ним в своем сознании, так как тот прятался за своими героями, приписывая им прямо противоположные взгляды.
- Однако сознание есть не только сфера отражения, но и сфера излучения, творения и истечения энергии смысла. Есть и такая энергия. Такого рода энергия мало кому подвластна, - говорил он вслух, про себя же думал, что ему явно не по пути с такими вульгарными студентами.
Может только Настя Морозко его могла понять, если взяла бы за труд заняться своим сознанием с то точки зрения, которая могла сформироваться, если ы она стала человеком, которого сделало бы не общество, а он сам.
- Василий Иванович, вы имеете в виду информационную энергию? - спросил доцент Игнат.
- Что ты, что ты, дорогой мой человек. Ни в коем случае. Информация сама по себе не передаётся, - передаётся квантами её акустический или энергетический носитель. И тем более не передаётся в обычном функциональном режиме ментальная энергия. Она мгновенно случается во всех местах и временах. Поэтому возможна так называемая «конментальность».
- Что это такое? - спросила Настя.
- Это согласие в мысли, её утопическая синхронизация.
- Вы имеете в виду хронотоп мысли?
- Можно и так сказать, если не побояться подумать. Что есть хронотоп? Это то, посредством чего, нечто, чему есть место и время, в данном случае, в мысли. Ели ему есть место и время, то о нем могут подумать «некто (n)+1». Но что они об этом надумают может отличаться друг от друга. Как правило, люди думают о разном и разное. Но вот когда они думают об одном и тоже и тоже самое – это просто чудо! Чудо уже то, что они чувствуют одно и тоже, например, любовь, но случай с мыслью еще чудесней, ибо взаимно мыслящих намного реже, чем взаимно любящих. Такое со-мыслие можно назвать единомыслием или со-бытием в мысли. Это со-бытие как совместное бытие, конечно, является событием мысли, событием в области мысли.
- Но не является ли единомыслие тоталитаризмом в мысли? - спросила доцента Морозко.
- Это счастливый случай гармонии мысли в её тотальности для взаимно мыслящих.
- О чем мыслящих?
- О чем угодно. Но замечу: мыслить следует о самом важном.
- Что же является самым важным? - спросил Евгений.
- Разумеется то, что достойно мысли.
- И что достойно?
- Естественно, сама мысль.
- И все-е? - разочарованно воскликнул Евгений так, как будто не поверил своим ушам.
- Конечно. Что может быть лучше мысли? - недоуменно переспросил учитель, как если бы его спросили о том, думал ли он сегодня.
- Конечно, то, о чем она.
- Разве? Конечно, вы можете думать о том, что вы думаете. Между тем это будет просто глупость, ваше бестолковое желание.
- Почему обязательно бестолковое? Может быть, это будет желание, допустим, подумать, - возразил ему Евгений.
- Да, ладно. Возражение принимается. Я вот о чем сейчас подумал: вчера мы беседовали с другом об онтологии бога и человека. Друг утверждал, что бог и человек, в принципе, равны в онтологическом плане.
- Василий Иванович, трудно согласиться с вашим другом. Между богом и человеком существует сверхъестественное неравенство. Об их равенстве по бытию, вообще, можно было бы говорить, если бы человек был не человек, а сверхчеловек. Но так, - это, вообще, невозможно.
- Почему это?! Разумеется, я понимаю ваше недоумение, естественное с традиционной точки зрения. Но давайте посмотрим на эту онтологическую проблему шире, не ограничиваясь обыкновенным загоном для учёного скота. Такое обыкновение в мысли сродни тому, что так называемому "умному взгляду" соответствует вполне умное содержание мысли. Как правило, такому выражению лица соответствует какая-нибудь глупость. Вот, например, мне пришла в голову такая глупость, как буквальное проникновение сквозь непрошибаемые лбом стены.
И в самом деле, почему бы нет?
- Но материальная проницательность в твёрдое тело или через него в менее плотное тело просто невозможна, - возразила Марьяна.
- Особенно для тебя, - ядовито констатировала Лариса, ехидно усмехнувшись.
- Спрячь свои крысиные зубки, а не то я их повыдергаю, - отбрила Марьяна свою противницу.
- И почему? - спросил учитель, не обращая никакого внимания на перепалку студенток.
- Проще простого. Человек не может быть свободен от своего плотского тела. Оно мешает это сделать.
- Значит, другим образом, нежели материальным, нам невозможно быть в этом мире?
- Нет, невозможно. Ну, куда я могу спрятать мое роскошное спортивное тело? Только если не в огромную дыру между ног колесом Лариски-крыски.
- Ну, зачем вы, Марьяна, нарушаете правило Раппопорта: «Не трогай никого, когда тебя не трогают»? Вам совсем незнакомо человеколюбие, гуманизм?
- Знакомо. Я люблю…одного человека. Но я не люблю крыс, которые крысятничают. Мне нечего скрывать. Я откровенно признаюсь.
- А, может быть не надо, Марьяна? - посоветовал Игнат. – Ведь потом будет стыдно.
- Чего стыдиться, когда и так видно. Ладно, прилюдно промолчу.
Но тут внезапно прозвенел звонок, освободив Марьяну от необходимости сохранить свою тайну, о которой уже догадался не только Игнат. Студенты стали расходиться, и доцент опять остался один в гулкой от пустоты аудитории. Он уже и сам стал собираться с мыслями и вещами на выход, когда услышал из-за спины вездесущий голос Марьяны, от которого буквально весь похолодел с головы до пят.
Странное дело, ее голос и вид излучали только позитив, как говорят буддисты, «любящее добро». Но почему же у него стоит холод в груди? Почему те, кому мы нравимся, не вызывают у нас ответной симпатии?
- Василий Иванович, я решила признаться только вам, - с открытой душой и полуоткрытой грудью заявила Марьяна.
- Я внимательно слушаю тебя.
- Ага. Василий Иванович, ну, почему вы мучаете меня? – спросила его Марьяна, задыхаясь, и заглянула ему прямо в душу, приблизив свое очаровательное лицо.
Действительно, это лицо было прекрасно. Ее расширенные зрачки голубого света засветились неземным, небесным светом, отчего по спине радостно забегали мурашки и потеплело на душе. Он видел ее влажные раскрытые губы правильной формы, которыми она говорила с ним: «Неужели вы не понимаете, что я люблю вас так сильно, то ревностью, то нежностью томима, что, дай вам бог, не быть любимым больше никем».
- Ну, что мне делать с тобой, Марьяна? – спросил он машинально, между тем нестерпимо желая грубо схватить ее хрупкое тело до хруста в костях и прижать к своей груди ее высокую грудь, обняв двумя руками за мягкий зад.
Он думал о том, чтобы зад Марьяны не оказался, к его огорчению, худым и костлявым. Все это он мигом прокрутил в своем сознании, подступив к главному, - к тому, чтобы поцеловать Марьяну взасос и проникнуть вовнутрь в нее, в самую сокровенную ее женскую сердцевину.
- Вые*и меня. Я больше не могу каждую ночь заниматься онанизмом.
- Здесь?
- И здесь тоже! – невпопад ответила Марьяна. – Я прямо млею от твоего голоса и вытираю лавку своей «крошечкой-хаврошечкой».
И в подтверждение своих слов она взяла его за руку и осторожно провела ею у себя между ног. Василия Ивановича пронзило от головы до пят такое наслаждение, которое трудно передать словами. То, что чувствовала Марьяна, было понятно по ее протяжному стону и тому, как она стала выгибаться, вроде золотой рыбки, в его второй руке, которой он подхватил ее нежное тело, чтобы она ненароком не упала ему в ноги.
В заключение она выдохнула ему в лицо сокровенное слово: «Кончила».
- А, как же я? – воскликнул Василий Иванович.
Но тут в аудиторию стали входить посторонние люди и Марьяна, с сожалением пожав своими хрупкими плечами, выпорхнула из помещения, помахав рукой на прощание.
«Вот так всегда, - облом», - подумал про себя наш незадачливый герой.
Как если бы, ему в утешение призывно зазвучал его мобильник.
- Слушаю, - ответил он мрачным тоном.
На другом конце сотового сообщения раздался грудной голос Марьяны: «Вася, я не успела тебе рассказать свой нонешний сон про твое проникновение. Мне снилось, что в мою комнату залетели инопланетяне. Я чувствовала, что эта самая комната находится у меня в пи*де. Туда я точно их не приглашала. И вот они спустились в нее на большом парашюте с самого неба и стали прямо там, в пи*де, распаковываться в виде красного винрар-файла».
«Да, и вот так бывает, – сокрушенно думал по себя Василий Иванович, приложив сотовый телефон к уху и слушая короткие гудки. – Странная вещь – это понимание. Каким необычным оно бывает в другом сознании. Я вот представил себе, как поникаю сквозь стены, а моя Марьяна уже представила себе во сне, как в нее проникают мои семена, мои смыслы и там распаковываются, вроде «братьев по разуму».
- Слава богу, я ни в чем не виноват, - сказа он вслух и оглянулся посмотреть, не слушает ли кто за спиной его мысли.
Но там никого не было в коридоре было пусто.
- В самом деле, почему я должен переживать, волноваться? Значит, меня использовали как какой-то вибратор, а я должен корить себя за неэтичное поведение. Это по отношению ко мне поступили неэтично. Даже не дали мне, это самое, кончить! Что за несправедливость! Вот делай после этого добро людям. Да нелегко быть учителем и вытирать, так сказать, сопли и эстрогены ученицам.
Но потом желания ушли и остались, к счастью, Василия Ивановича, только мысли, кроме которых ему ничего не было нужно. Может быть, только еще книги.
Теперь он думал о ментальном проникновении сквозь материю вещей. Еще сложнее для обычных людей было проникнуть
